Мать и сын

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Если Римско-Католическая церковь — организованный и управляемый Господом Богом институт, то Он определенно сомневался в моей годности стать ее приверженцем, и, в любом случае, нисколько не торопился принять меня в свои члены: после моего первого разговора с Ламбертом С. прошло еще целых четыре года до того, как с пути были устранены последние препятствия. Возможно, в этом была моя вина: я тоже был в сомнениях, они оставались и все еще остаются; даже теперь, четырнадцать лет спустя, я все еще не привык к тому, что я католик. Я, например, все еще не совсем преодолел стыд, сопутствовавший вступлению в Р. — К. церковь: почему бы честно не признаться, что стать католиком — это что-то такое смешное? Ректор Ламберт С. был тут ни при чем. После нашего первого разговора я беседовал с ним довольно регулярно, поскольку он, как это принято называть на современном жаргоне социальных работников, продолжал меня «опекать».

Примечательным было то, что в отношении нащупывания путей в учении мы с ним совершенно не продвинулись: догматы он знал понаслышке и, кроме того, ни капельки ими не интересовался. Когда я осторожно заговорил о почитании Марии, надеясь, что тут мы сольемся с ним в братском экстазе, он выразил к этому прямое отвращение.

Он был человек простого происхождения, не эрудит, но все же с культурным запасом: в свободное время довольно прилично писал маслом и акварелью, но возводить это занятие в ранг официального мастерства считал чушью; короче, по сравнению с моей одержимостью и абсолютизмом, он был столпом душевного минздравия.

Он происходил из Алкмаара или его ближайших окрестностей, отец его был каменщиком. Хотя он был в высшей степени способен к эстетическим оценкам, вся эта католическая дребедень, старая или новая, вроде картин, образков, часовенок, алтарей, ниш, балдахинов и чудотворных реликвий не имела в его глазах никакой ценности, во всяком случае, эти атрибуты не были связаны для него с какими-то эмоциями: возможно, в юности ему хватило свечного пламени, всяческих торжественных процессий и запаха ладана. Тем не менее он оставался в хорошей спортивной форме: заметив, что я обожаю католический китч, он принялся катать меня на своей машине по всяческим местам паломничества и в каждый угол в окрестностях, на коих чудесным образом почила благодать Божия. Многие места были к тому времени оставлены, если не благодатью, так в любом случае католической публикой, которая под влиянием телеящика, красной истерии в газетах, да и просто упадка морали сделалась менее легковерной.

Одно из таких мест, поистине монумент того, что могут возвести самопожертвование и дурной вкус, было то самое, Марии Заступницы в Хейлоо, где высоко вверху, на слепом фасаде, красовались выложенные разноцветными кирпичами слова «ЧРЕЗ МАРИЮ К ИИСУСУ». Там же, напротив входа в часовню Девы Марии, располагалась крытая галерея с изображающими распятия барельефами и застекленными не то литографиями, не то карандашными рисунками Яна Тооропа, который до своего обращения в католицизм выдавал на гора великолепные человеческие произведения искусства, но потом, согласно сколь злой, столь и меткой критике, сделался «художником-призраком». Во время нашего визита эта застекленная, изъеденная по краю морским ветром, словно мочой, эктоплазма стала предметом пристального изучения Ламберта С., а я в это время уединился в часовне.

В промозглом помещении с высокими потолками не было ни души, и перед алтарем с деревянной, наивно и ярко раскрашенной статуей Мадонны стояли баки, полные свечей по разным ценам, однако на подставке не было ни одной зажженной. Я заплатил за две, позволив себе скидку в двадцать процентов, поскольку жизнь уже тогда вздорожала, и запалил их от спички из принесенного, по счастью, с собой коробка. Все это я проделал очень быстро, поскольку опасался, что вдруг войдет Ламберт С. и мне станет неловко, и пусть он лучше подумает, что свечу пожертвовал предыдущий посетитель. Я ощущал знобкое желание по-старушечьи бухнуться на колени, но и этого я стыдился, как перед Ламбертом С., так и перед самим собой, и сумел удержаться, что стоило мне некоторой душевной борьбы.

Из-за тишины ли, начавшей пробуждать во мне телесное напряжение, — не знаю, — но во мне шевельнулось какое-то иное возбуждение, которому я не мог противостоять: я расстегнул ширинку, выудил свой уже наполовину пришедший в боевую готовность жезл любви и начал торопливо орудовать им, напряженно впившись взглядом в статую Богоматери. Нет, это было слишком рискованно: как бы ни были преданны и добродетельны мои действия, они могли привести к бессмысленному позору, будь я застигнут с поличным и неверно истолкован, — и я вновь торопливо запихнул свой достигший полной зрелости початок в амбар, под замок. «Уж извини», — пробормотал я, внезапно, глубоко в душе, осознав, что извиняюсь не за то, что явил свету свой амурный причиндал, но скорее за то, что по трусости вновь засунул его в штаны.

Я все еще вглядывался в безмятежное, с отсутствующим видом уставившееся в бесконечность лицо, — ни слезинки, ни улыбки. «Уж Ты-то меня отлично понимаешь», — пробормотал я. Я вслушивался в свистящую тишину, не послышится ли за входной дверью звук шагов Ламберта С., но, вероятно, он все еще был занят разглядыванием искусства фотографа призраков.

Я ощущал злобу, стыд и неуверенность — последнее касалось вопроса, действительно ли «она все правильно поняла», и не заподозрила ли она, в своем католическом невежестве, меня в том, что я собирался помочиться на Ее алтарь? Я разозлился. Какое непонимание: существует ли во всей Западной Европе кто-либо другой, кроме меня, умеющий так верить, надеяться и любить, как я, кто был бы готов в Ее честь и пред лицем Ея обнажиться и излить свою любовную влагу? Я чувствовал себя неоцененным и обманутым и жаждал удовлетворения. Услуга за услугу… Почему бы попросту не спросить ее? — это, кстати, не влекло никаких дополнительных расходов. Я доверчиво показал ей свою Штуковину, и было бы во всех отношениях разумно, если бы она со своей стороны тоже малость раскошелилась.

— Послушай, — громким шепотом сказал я, предварительно оглянувшись по сторонам. — Если Тебе под силу… сделать то, чего не может ни один мужчина, ни одна женщина, ни друг, ни доктор, ни психиатр… Если ты отвадишь меня от бутылки… тогда ты, по меньшей мере, хоть на что-то годишься.

Вошел Ламберт С. и, шутливо поклонившись статуе, приблизился к ней.

— Весьма впечатляюще, — сообщил я ему.

Чуть позже мы сидели через дорогу от церкви, на террасе такого пустынного и заброшенного кафе, каких я в жизни своей не видал. Казалось, что оно существует на искусственной подпитке только благодаря поддержке католического фонда или Института Чисто Научных Исследований. Кофе был хороший и нужной крепости, но едва теплый, и хозяин и его жена посматривали на нас так, словно мы были членами комиссии, которая должна была дать решающее заключение в отношении дальнейшего существования или ликвидации всего святилища.

Дело было в субботу и, конечно же, вновь стояла «погода для народа»[78], которая — как, кроме Руди К. в закордонной столице П., безоговорочно подтвердили также многие другие домохозяйки — гораздо чаще случается по субботам, нежели по другим дням.

— А вот у тебя от кого сильнее встает, Ламберт? — спросил я его, — от Отца, Сына, Святого Духа или от Богородицы? Богородица, на мой взгляд, это полный вперед, честное слово. — Не давая Ламберту возможности ответить, я продолжал: — Отец, ну да, мне это, если уж совсем честно, ничего не говорит. И этот психопат, который Сын — хорошо, в нем Господь воплотился в человека, и мы-склоняемся-в-подобающем-благоговении-перед-этой непостижимой-загадкой, ну ясно, а дальше?.. И этот Святой Дух, да… Так называемое «дыхание» Отца и Сына… смотря еще чего они перед этим наелись… — Ламберт слушал терпеливо, но не выказывал никакой реакции.

— Но представь себе, — с воодушевлением продолжал я, — что Сын Божий взял да и спустился на землю, или попросту отщепился от Отца, как луковичка крокуса, они же неполовым путем размножаются, скажем так… вот прямо так — раз, и выпрыгнул, без Матери… Бог без Матери, Ламберт, а?.. Господи Боже мой… даже подумать страшно…

— Я уповаю на Святого Духа, — сообщил мне Ламберт С.