Мемуры на руинах (Жизнь актрисы в письмах и дневниках)

МЕМУРЫ НА РУИНАХ

Самое трудное – осознать… Когда уже, может быть, очевидно… кому-то… А ты все еще ходишь по кругу, гордясь пройденными километрами… А тебя, как котенка тычут мордой в те же, с той же периодичностью повторяющиеся грехи…Ну? Понял? Нет, не понимаю, за что, за что, Господи? Услышать Глас… Узнать в лицо Провидение… Какой соблазн придать особенно значение собственной жизни, которая не безразлична кому-то там, наверху. Всемогущему, Невидимому Другу! Как хочется верить в то, что не бывает случайностей! В то, что существует предназначенность и определенность, которую мы, по штрихам и очертаниям не распознаем, вглядываемся и не видим даже тогда, когда она очевидна. Но, те, кто считает, что всё уже расписано там, наверху, а человеку только остаётся немножко шевелиться в заранее проторенной колее, (шаг влево – шаг вправо!), по сути, перекладывают ответственность с себя на Высшие силы. То же и с православными, которые самозабвенно повторяют: «Уповай на Господа! На всё воля его! Помни, от меня всё это было!» Дурной человек заболел – Бог наказал! Святой заболел – это испытание ему, чтобы через мучения обрести святость! Младенец погиб по недосмотру родителей – Бог ангела забрал, чтобы молился о нас! На всё есть утешительные ответы! А тебе только и остаётся покаяться и не грешить. Хотя с грехом тоже непонятка какая-то… Почему женщина должна расплачиваться за первородный грех Евы… которой, на самом деле-то и не было… А Динозавры были. А о них в Священном писании – ничего! Ну, не стоит вспоминать «слезу ребёнка», а то автор может попытаться ещё раз написать «Братьев Карамазовых, как однажды, написав пьесу про Фитцджеральда, позже выяснила, что написала пьесу Теннеси Уильямса.

Нет, рациональному духу Октябрёнка, Пионерки и Комсомолки оказалась, близка только Индуистская идея о реинкарнации, правда несколько видоизменённая современными трактовками: человек сам отвечает за собственную жизнь, от того, как он прожил её, зависит его собственное лицо «Там», лицо, которого он в следующий жизни не узнает, но, не усвоив урока будет как двоечник ходить по кругу, пока до него не дойдёт! И только это предположение о прохождении нескольких жизней может объяснить то, что одним – всё, а другим – ничего. Вот мы тут носимся со своими переживаниями, придаём собственному существованию вселенское значение (в самом деле, как только нас не станет, вселенная перестанет существовать для нас), а какой-то нищий бенгалец растит для нас рис, а какой-то юноша идёт за нас под пули, а какая-то от рождения убогая страдает всю жизнь, не рассчитывая на простое женское счастье, а кто-то мучается тем, что яхта на три метра меньше, чем у конкурента. Нет, только мысль о том, что вот этот вот проживает свою первую жизнь, или застрял на третьей, примиряет с человеческой низостью, глупостью, жадностью. В самом деле, что сердиться, пожалеть надо бедолагу. Вдруг когда-нибудь дорастёт.

Сказанное общеизвестно, но автор пытается чётко обозначить собственную веру, не претендуя на высокий духовный уровень.

– Я, Маруся, обвиняю себя в том, что бездарно распорядилась подаренной мне жизнью, достойным именем, заработанным предками в тяжёлой борьбе и самопожертвовании, верой учителей и потраченными ими на мою персону усилиями…

ДОКТОР:– Вы будете себя судить?

– Да, чтобы удержаться от соблазна свалить вину на кого-либо!

– Это инфантильно! И какую же роль вы отводите мне: Прокурора, Адвоката?

– Нет, у вас будет ваша собственная роль, вы – доктор!

– А кто свидетели?

– К сожалению, многих из них уже нет на свете, поэтому я дам им возможность заговорить, я сохранила письма!

– Ну что ж! Попробуем.

– Зло страшное, непоправимое – существование таких людей, как я. У меня больная душа, и я жгу себя с обоих концов, чтобы не чувствовать боли.

– Это не ваши слова.

– Да, это написала Вера Комиссаржевская.

– Насколько я помню, у неё было психическое расстройство.

– Может, и у меня тоже… Но я хотела бы ТАК «расстроиться»…

– Вы мечтали о славе Комиссаржевской?

– Нет, конечно, может быть… Но ведь я узнала про неё уже юной, уже повзрослевшей заболела идеей посвятить всю себя одному только театру. А всё началось в бессознательном возрасте, – это я про «жечь себя», – уничтожать себя, не дорожить собственной жизнью, не цепляться за неё…

Вспомнить… Головокружительная спираль несёт тебя к самому первому проблеску сознания, как на американской горке перехватывает дыхание, вниз тянет что-то отяжелевшее в животе, и, кажется, сейчас дойдёшь до основы, до самого зарождения своей души. Сердце сжимается от этих первых картин и запахов, где перепутались явь и сны.