Мемуры на руинах (Жизнь актрисы в письмах и дневниках) - читать бесплатно онлайн полную версию книги автора Марина Леонидовна Старых (И ВОТ) #21

И ВОТ

Где ты, девушка с русой косой,

С завывающим подбородком?

На базар, к театральным селёдкам

Ты скатилась по жизни косой.

Ты не верила хрусту слов,

не разбухших от слёз и сала,

И, томясь, удила кусала

Пристяжная среди ослов.

Ты прошла, как прошла мечта,

И осталась, как тень наитья.

Как залеченная краснота

При хроническом тонзиллите.

Д. К.

«Движение вверх требует усилий, а движение вниз происходит само собой»

Т. Черниговская.

В сентябре 82-го Маруся распрощалась с Альма Матер, уходя в никуда, желая ей благополучия. Пожелания не осуществились, поскольку странным образом Марусин уход не стал причиной, конечно же, но стал первым из многочисленной череды последующих уходов, завершившихся катастрофой спустя четыре года.

Прыжок в никуда, отчасти вынужденный, совершенно изменил жизнь. Нет, папа, разругавшись окончательно с Марьей и отдав ей, откупаясь, всё, что мамой было скоплено за всю жизнь, по-прежнему царствовал в двухкомнатной квартире: с утра на полную громкость включал радио, или телевизор, или и то и другое вместе. Однажды, войдя в его комнату, Маруся решила, что сошла с ума: в телевизоре Брежнев пел арию Каварадосси! Это папа слушал радио, выключив в телевизоре звук.. (Папа лежит на диване. Входит Маруся. Спрашивает: – можно, я вытру пыль на шкафу? Папа отвечает: – Зачем? Пыль там лежит, а я здесь.) В этом смысле всё было по-прежнему: ни дома, ни денег.

Зато свобода! «Посмотрите на птичек небесных, они не ткут, не прядут!..» Как будто каменную плиту сняли со спины! Шибанов, встретив в компании, всё спрашивал, будто примеряя на себя: – Ну, как оно, (там, на воле)?

Но, известно, что у свободы есть другая сторона: свободное время, которое куда-то надо деть! А после непрерывной занятости образовавшаяся пустота оказалась очень серьёзным испытанием, которое Маруся, наверное, выдержала не с честью. Да, Марусю считали блядью.

ДОКТОР: – Главное, что Маруся считала сама.

– Ну нет. Во-первых, никакого расчёта в отношениях с мужчинами у неё не было. Просто иногда охватывала такая жалость… В детстве во дворе вокруг горки бродил мальчишка с огромной зелёной соплёй под носом. Он потерял дорогущую, за рубль тридцать авторучку, в руках держал пустой картонный футляр, и взгляд у него был такой… Вот когда у мужчины взгляд становился такой, Марусе не жаль было своего тела. Но тело не получало истинного наслаждения без участия всей сенсорной системы, без участия головы: воображения, фантазии, иллюзии, пусть короткой, пусть быстро улетучивающейся…

Доктор Лёва однажды, походя, бросил: «все истерички фригидны!». Может быть, Маруся была истеричкой, была фригидной, доктору виднее. Но никто не знал того, что она знала сама про себя: она знала, что отзывается на зов, на желание согреться и согреть. Она с детства отринула общепринятые «моральные» ценности, как абсолютно мещанские. (И откуда в дочери крестьянского паренька наследие Ларисы Рейсснер?) И бесилась от того, что мужчина может позволить себе всё, что угодно, а женщину за свободу в поведении обязательно заклеймят.

ДОКТОР: – Дурная репутация не возникает на пустом месте. Вам нравилось соблазнять?

– Нет, никогда этим не занималась. Скорее, нравилось, когда меня соблазняют, проявляют внимание, заботу...

«Я всегда зависела от доброты первого встречного...»

– Ещё одна роль?

– Да, Бланш Дюбуа... У меня не было шансов сыграть её на сцене.

– Пришлось играть в жизни?

– Думайте как хотите. Факт тот, что Маруся была до странности равнодушна к собственному телу. Ей не приходила в голову украшать себя, делать маникюр, это казалось ненужной тратой времени, отвлекающей от главного, того, что внутри. И её борьба за гендерное (не так давно узнала нужное слово) равноправие тоже отличалась от феминистских заявок, скажем, Марии Арбатовой. Пришлось как-то записывать аудиокнигу по её повести, так всё внутри восставало против беззаветного служения её героини собственной похоти. Ответное душевное движение не обязательно должно быть сексуальным актом... Хотя выглядит именно так. Не могу объяснить...

Друзья... Или те, кто себя так называл. Тогда их было много. Куда было идти? В ВТО! Там всегда были собеседники... У красивой одинокой женщины всегда много друзей, готовых налить ей бокал шампанского, холостых, на что-то надеющихся, и женатых, пользующихся связями и возможностями, желающими просто поживиться. Маруся по-прежнему жила иллюзиями, иногда вспыхивала мимолётной влюблённостью, которая быстро гасла при ближайшем рассмотрении, по-прежнему категорически никак не воспринимала реальность. Должен был найтись кто-то противоположный, абсолютно практичный, без кого всё могло очень плохо закончиться.

И Невидимый Друг принял облик Паши Каплевича. Он, парень из Туапсе, закончивший школу-студию МХАТ, не очень успешно побыл артистом ТЮЗа, где и подружился с Марусей, побывал в армии, в ансамбле в Сертолово, откуда часто и легко сбегал, женился на художнице с Ленфильма, и вместе с ней, и компанией молодых художников заселил чердак доходного дома (якобы дворницкую) прямо на Невском. В этой комнате Марусю принимали в любое время суток, кормили, иногда третьей (совершенно невинно) укладывали в супружескую постель.

Паша был в поиске. С ТЮЗом давно всё было понятно, но вот позвали на пробы на «Мосфильм»! Сам Хуциев собирается снимать «Пушкина», и вот они – фотопробы: Паша – Кюхля (очень похож!), Пушкин – Харатьян! И всё это тянется, и Дима с Пашей уже друзья, и… Фильм так и не был снят. Паше стал душен и тесен провинциальный Питер. Поздно вечером он шёл на Московский вокзал, пытался встретить знакомых (а знакомства заводил всегда легко и надолго), если удавалось, стрелял рубль-два, с тоской смотрел на отъезжающие под марш Глиэра в Москву поезда. Смотрел, как вымучивает свои эскизы жена, однажды не выдержал, вырвал у неё из рук картон и кисточки, и начал творить. Какое-то время его «Скоморохи», проданные под чужим именем в лавке художников, кормили не только семью, но и Марусю. Он же устроил Марусю работать на карусели «Ромашки» в парк «Челюскинцев» в декабре. Маруся выбегала в ватнике на аллею и (куда девалась застенчивость?) вопила: – Кому на карусель? И несчастные с похмелья папаши, выполняя отцовский долг, с мученическим видом залезали вместе с отпрысками на холодные сиденья, и крутились, крутились, с трудом сдерживая естественные позывы.

Паша много тогда сделал для Маруси. Она вязала на заказ свитера, но совершенно не способна была взять за работу деньги. А у Паши комплексов не было. Никаких. И однажды Паша просто решил дальнейшую Марусину судьбу. Это было в октябре. Паше надоело Марусино нытьё, он подошёл к коммунальному телефону и набрал номер БДТ. Судьба распорядилась так, что трубку подняла не вездесущая секретарь, а САМ.

«Вы кто?»

«Я актриса, мне тридцать лет, я хочу вам показаться.»

«Вы где?»

«На Невском.»

«Подходите.»

Пашина жена дала свою одежду и обувь.

Марусю потрясло то, что Великий Человек не заставил её ждать на пороге, делая вид, что слишком занят, чтобы обратить внимание на некую незначительную персону, а встал из-за стола, пошёл навстречу, протянул руку… Это было впервые.

«Почему я вас не знаю?»

«Вы часто ходите в ТЮЗ?»

«Никогда.»

«Поэтому и не знаете.»

«Почему вы ушли?»

«Защищала человеческое достоинство.»

Дальше что-то было обещано, но нужно было подождать.

Вот так, в ожидании, питаясь, как птичка небесная, не заботясь о завтрашнем дне, Маруся и прожила этот год, окончательно загубив свою репутацию. Почему? Это знают те, кто распространял тогда эти слухи. Кто наливал Марусе вино, рассчитывая на лёгкую добычу, и злился, не получив своего, это был тот год, когда Маруся была совсем одна.

Осенью из Москвы позвонили друзья: «Ты что там делаешь? Голодаешь? Приезжай, хоть накормим.»

Маруся села в «Красную стрелу», забралась на верхнюю полку. В полночь по радио передавали новости: «Новая победа Советского кинематографа: на кинофестивале в Дели первый приз получил фильм «Открытое сердце»!» Маруся чуть не упала с полки.

В Москве уже был назначен праздничный банкет. Рядом с Марусей сидел человек из «Совэкспортфильма» который очень сокрушался о произошедшей несправедливости: вместо никому не известной Маруси на фестиваль отправили Валю Титову, а когда стали искать, кому вручить приз за лучшую женскую роль, бедной Вале пришлось отмахиваться обеими руками. «Да и вашего "Серебряного павлина" я только вчера вместе с дипломом отвёз в Госкино, если бы я знал, что увижу вас сегодня!» – говорил большой чиновник, обещая исправить ситуацию.

Маруся вернулась из Москвы в свою обычную жизнь: поиск заработка, новогодние «Ёлки» и т. д.

Весь год она тщательно подсчитывала количество выпитого, и весной в ужасе бросилась к доктору Лёве.

Тот напряг свои связи и устроил Марусе приём у главного нарколога города.

«На что вы живёте, девочка?»

«Ну, от съёмок ещё оставались какие-то деньги, но сейчас они закончились.»

«Сколько вы выпиваете?»

«Ну, один-два бокала в день.»

«На что вы надеетесь?»

«Я буду работать в театре.»

«Почему вы в этом так уверены?»

«Потому что я не могу жить без театра».

В глазах тётеньки ясно нарисовался диагноз: «Неадекватное восприятие действительности».

«Девочка, если вы сейчас же не ляжете к нам на лечение на 45 дней, считайте, что вы погибли».

«Спасибо», – сказала Маруся, и в клинику не легла.

Через несколько дней раздался звонок из БДТ: «Приходите за пьесой».

Это была «Блондинка» Володина.

Потом в БДТ ходили слухи о том, что Маруся была любовницей А. М. и он привёл её в театр. Враньё. А. М. действительно, несколько раз звонил, когда пьесу собирались экранизировать на «Ленфильме». Он спрашивал: «Вы ведь блондинка?» – «Да». На этом разговор заканчивался. Товстоногов взял Марусю без протекции, без решения худсовета, что навсегда восстановило этот самый худсовет против неё.

Репетировать Маруся начала с Варей Шебалиной, режиссёром.

ВАРЯ

Впервые Маруся увидела Варю ещё когда училась, когда Кулиш позвал встретить Новый Год в его Институтской взрослой компании. Уже пробило двенадцать, когда в комнату с мороза влетела краснощёкая белозубая тётка в тельняшке и шапке Деда Мороза. Она тут же взяла гитару и запела частушки. Маруся тогда не была привычна к мату, но то, как весело, естественно и красиво вылетали эти слова из непрерывно смеющегося белозубого рта, потрясло её на всю жизнь. Нет, конечно, были и «Конфетки-бараночки», и весь набор тогдашнего городского фольклора. Потом эта тётка блистала в спектаклях КрасноярскогоТЮЗа, который тогда время возглавлял Кама Гинкас, ученик Товстоногова, не оставленный мастером в Питере. Театр приехал в Ленинград на гастроли и произвёл фурор. А тут – встреча с давно любимой актрисой-режиссёром в репетициях! В последний день в реп. Зал торжественно вошёл Товстоногов в сопровождении Дины Морицовны и съёмочной группы. Им предстояло запечатлеть для истории то, как репетирует гений. Маруся была на редкость свободна после года безработицы, сильно её изменившего, легко выполняла то, что требовал мастер. Д. М. ворчала. Товстоногов сказал: – а мне нравится, как она работает! Д. М. не выдержала и в гневе выскочила из зала, чуть не расшибив лоб подслушивающей у дверей Бедовой. В вошедший в историю фильм о гении этот эпизод не вошёл. У завлита были причины злиться: она сделала всё, для того, чтобы блондинку играла Попова, чей муж очень дружил с самыми влиятельными людьми театра. Но Гога вдруг восстал: – «Знаю я, как она сыграет!»… И привёл какую-то Старых!!!

Маруся как всегда, трусила и искала, на кого опереться. Она купила «маленькую» и позвонила Варе. Её появление было кстати: Варя очень горевала по пропаже любимой собаки, и натюрморт из водки с пучком зелёного лука оказались очень кстати. Варя выпивала. Маруся выпивала с ней. Их общение стало восхитительным праздником свободы, естественности, раскрепощения, взаимопомощи, для Маруси оно стало убежищем от беспощадного мира Большого театра с его непонятными требованиями. Варя говорила, что происходит от Евтихия Карпова, легендарного директора Александринки во времена Савиной и Стрепетовой. Может быть. Очень образованная, она сама была театр, самые простые слова, произнесённые ею становились значимыми, магическими… А песни, которые она пела с неподражаемой задушевностью, особенно городские романсы, они до сих пор звучат для Маруси: «Сидю я цельный день скучаю, в окно тюремное гляжу…» Варя вызывала у Маруси восхищение, она стала другом, они могли подолгу не расставаться, читать любимые стихи, слушать любимые пластинки… Вскоре выяснилось, что к Варе часто заходят Зинаида Шарко и Наталья Тенякова. Подлинное тянулось к подлинному.

ДОКТОР: – Я не понимаю. Что вы вкладываете в это понятие? По-моему, есть талантливые и неталантливые артисты, а решает всё успех у зрителя. У вас ещё какие-то критерии?

– Да. Не новость, что в театральной школе утвердилось мнение: актёр должен до старости сохранять в себе ребёнка. Корогодский довёл этот постулат до абсолюта.

Студенты пели как гимн:

Я смотрю без боли

на твоё окно.

Разойтись с тобой нам,

Видно, суждено.

Но, куда ж тут деться,

Ты меня прости,

Ухожу я в детство,

Нам не по пути. (Мать его ети – более востребованный вариант)

Но дело в том, что этот ребёнок либо есть, либо сохранять нечего. Конечно, гениальные были детьми, детьми были и талантливые, но им уже приходилось противостоять тем талантливым, которые совсем не были детьми, просчитывали свои шаги, знали, с кем и как дружить, на каком диване в райкоме добывать себе звания. В узком кругу всем всё известно, но официально произносятся речи о «порядочности» и «самоотверженности». Так везде. Лучше ничего не знать. Иначе от этого человечества – тошнит. Особенно, когда знаешь, как уничтожают лучших.

Зин. Максимовна была ребёнком. Более приспособленные к жизни уводили от неё мужей. А она накручивала на ночь бигуди и сушила голову в духовке, чтобы утром «выглядеть». Холодильник был забит луковицами тюльпанов и ветками яблонь – чтобы расцвело раньше, чем наступит весна. За границей на гастролях, она и скупала эти луковицы, пока другие скупали шмотки, чтобы сдать потом в комиссионный магазин. Этого Зинуле не прощали. На гастролях было два автобуса: один – для народных артистов, в приличную гостиницу, другой – для артистов массовых сцен. Зинуля, естественно, направилась к первому автобусу… Уже усевшиеся в него коллегии объяснили, что ей – туда… Представляю себе её взгляд – тот самый, неповторимый, из «Долгого прощания». Никто и никогда не сыграл бы так. Потом, намного позже, унизили ещё раз. З. М. не умела «выбивать» для себя роли, постепенно выпала из репертуара. Она! На которой этот репертуар должен был строиться! Кто знает, что возникает раньше: потребность в алкоголе, которая рушит карьеру, или детская неспособность противостоять ударам, нанесённым, порой, самыми близкими, и затем уже потребность. Клеймо было поставлено. З. М. принесла, захлёбываясь от восторга, в театр пьесу «Квартет». Театр не услышал. Прошло время, пьесу решили поставить. Народный артист, друг, сказал: – Зина, а при чём тут ты? Потом, всё-таки, З. М. стала играть в этом спектакле, и была лучше всех. Как и почти в конце, когда возобновили «Кошки-мышки»… Уже качаясь, ища опору то в стене, то в стуле, до которого надо добраться, З. М. играла так искренне, так пронзительно, так неповторимо!

Однажды Варя взяла с собой Марусю в гости к Марии Фёдоровне Берггольц, с которой Зинаида Максимовна дружила. Это была незабываемая ночь! Какие стихи, какие истории, какие шансонетки из давно ушедшего времени, какой клад, какой канувший в лету клад! Шарко фонтанировала, потому что были слушатели, потому что уже не было достойной работы в театре, потому что была безмерно одинока!

Но это я забежала вперёд. «Блондинку» репетировали уже целый сезон с молодой приглашённой актрисой. Что-то не складывалось.