Мемуры на руинах (Жизнь актрисы в письмах и дневниках)

ПРАЗДНИК…

В Германию к знакомому профессору, преподавателю немецкого Маруся поехала на поезде. За окном вытягивались пустые, почти необитаемые равнины. Сто метров границы, и потрясающая метаморфоза: к самым железнодорожным путям подходят косули, вдали виднеются чистые озёра с лебедями. В купе – пожилая профессорская пара из Варшавы. Маруся с гордостью протягивает им книжку Нуйкина: «Смотрите, что у нас теперь печатают!» Поляк, подумав, произносит: «Добже! Но пуздно!»

Май в Германии восхитителен. Не унылый питерский дождь, падающий на грязные мостовые, а мелкий, насыщающий влагой ещё прозрачные, зелёно-дымчатые парки Веймара, осыпанные яркими цветами сливы и яблони. Здесь жил Гёте, рядом – Шиллер, в этом доме останавливался Шопен, а этот дом помнит Кранаха… И никакая индустрия не изуродовала места, где будто бродят ещё их тени.

В Берлине Марусю всё зазывали в мороженицы-кондитерские, но она упрямо хотела только настоящих немецких сосисок. Однажды забрели в квартал, не популярный у туристов. По какому-то наитию Маруся открыла дверь без вывески и оказалась в маленьком кафе, где собирались только местные из ближних домов. Вот это и была Германия! Две седенькие, ухоженные дамы танцевали посреди зала под аккомпанемент аккордеона. Лили Марлен! Сосиски с картофелем, изумительное пиво и интереснейшая беседа (переводил друг-профессор) с бывшим боцманом, гордо носящим настоящие морские, переходящие в бороду усы.

Только одно в Берлине было странно: вид с балкона на разделительную стену, за которую так и тянуло заглянуть, и станция надземного метро, с которой на запад поезда не ходили.

В 87 году знаменитая труппа поехала на гастроли в Испанию. Не попавшая в списки пожилая примадонна сказала Марусе: «Подумаешь! Мы и сами можем туда поехать!» – и уговорила купить туристическую путёвку от всероссийского театрального общества. Путёвку в порядке компенсации за моральный ущерб оплатил несостоявшийся муж, Ольхина в последний момент решила, что в Испании для неё слишком жарко и отказалась от поездки, а Маруся полетела…

Сорок лишённых надзора со стороны теряющих хватку органов артистов из столиц и провинции под руководством Александра Лазарева, общество умницы-красавицы талантища художницы Ольги Саваренской – десять незабываемых дней! Отель в центре Мадрида. Очередь с паспортами на рецепцию. Оля берёт Марусю за руку и отводит в сторону: «Подожди». Последними подошли к стойке: «Извините, двухместные номера закончились, остались только одноместные!» Утром, выходя из номера, Маруся лицом к лицу сталкивается с известной питерской актрисой. «Ты с кем в номере?» – «Одна». Лучезарная улыбка мгновенно превращается в кислую мину. О, актрисы, настоящие актрисы, вы как дети, как бы ни старались, ничего не можете скрыть, все ваши чувства написаны на ваших, привыкших к лицедейству лицах! «Учти, нам этого не простят!» – сказала Оля. Мадрид, Прадо, Гойя, прелестная сопровождающая, у которой, похоже, были только две темы: стиль Мудэхас и изгнание Изабеллой Католической евреев, после чего в экономике и культуре неизбежно обозначался упадок. Какая разница! Всё включено. Одна забота: донести тело до автобуса, а дальше – кирпичного цвета почва с зеленью олив, режущая глаза синева, всё мимо, мимо… Эскуриал, Андалусия, Толедо, как свадебный пирог, торжественно преподнесённый подарок, Кордова – фантастическим образом выросший из мавританской мечети католический собор, Альгамбра, Севилья, римские виадуки, Гвадалквивир… И ассоциации. Всё что-то напоминает, всё на что-то похоже, на любимые полотна, на детские фантазии, рождённые этими магическими названиями, на сны.. Ну, и Лорка, конечно же, вот он, тут.

И всё это в фантастической компании. Среди всех – Сошальский. Легенда. Говорят, когда в Ленинградском ТЮЗе он играл Ромео, женская половина города сходила с ума. Оля назвала этого немолодого уже человека: «маленький». Потому что невообразимо трогательный. В автобусе: «Смотри, смотри на маленького! О, какой спектакль!» Володя Баринов стоит над Сошальским, что-то рассказывает, тот только слушает, но как меняется его лицо! какая палитра всех человеческих чувств, сменяющих друг друга мгновенно и совершенно неосознанно! Утром Сошальский выпивал свою «маленькую» и бесстрашно поднимался на сорокоградусной жаре по ступеням высоченных средневековых башен. За Марусей ухаживал трогательно: молча, с необыкновенно выразительным взглядом предлагал стакан бесплатной воды.

Когда вечером на берегу Средиземного моря мастера развлекали друг друга театральными байками под коньячок, Сошальский долго слушал, и, наконец, изрёк с видом ослика Иа-Иа: «У меня тоже есть история, но она не смешная. Был у меня как-то безумный роман с одной очень известной актрисой. Имя её я вам не назову. Но когда всё зашло слишком далеко, её свекровь послала сыну, Славке Тихонову, телеграмму: "Срочно приезжай, Нонка безумствует с Сошальским!" Тогда нас развели. Прошло много лет, у меня уже было несколько жён, но на тот момент я был холостой, когда случайно столкнулся с Нонкой в Останкино. Я и говорю: "Нонка, у меня в холодильнике баранья нога, давай поженимся!" Она приехала, спрашивает: "А кто у нас будет понятым?" – "Да Женька Евстигнеев", – говорю. Женька приехал, а я его прошу: "Слушай, меня в этом ЗАГСе слишком хорошо знают, давай, ты пойдёшь с Нонкой вперёд, а я уж потом подойду". Ну, поженились, баранью ногу съели, водку выпили… и развелись». (Маруся пересказала историю, как запомнила, но от смеха умирали все, кроме Сошальского, сохранявшего трагическое выражение лица).

Тогда, на Средиземном море, разгорячённая Маруся решила искупаться, но, поскольку купальника не было, разделась за невысокой дюной донага, нырнула, а когда вынырнула, увидела недалеко от себя лодку с испанскими полицейскими, держащими в руках фонарь. «Боже мой, при мне же нет паспорта!» – ужаснулась Маруся и не выныривала больше до самого берега.

В Мадриде Маруся всё ещё пыталась схватить ускользающую тень чужого праздника. Она уговорила Вадю Ермолаева попробовать разыскать хэмингуэевский «Хихон», а когда увидела обычное кафе, войти в которое не позволяли средства, села на скамейку, и стала воображать себя частью проходящей мимо толпы людей, для которых нет недоступного хотя бы в такой малости. Вадя поставил диагноз: «Такие, как ты спиваются или сходят с ума». Но Маруся упрямо пыталась хоть на мгновение освободиться от своей советской сути, независимо прогуливалась по улицам, и, конечно, её опять попытались снять.

По дороге в Севилью сопровождающая пугала: «Учтите, Севилья – сковородка Испании». Оля, не переносившая жары, заранее покрывалась испариной. Прибыли утром, но, когда вышли на улицы сковородки, вдруг обнаружилось, что небо заволокло облаками, и температура не поднялась выше 26. Это так поразило Олю, что она воскликнула: «… твою мать! Всего за шестьсот пятьдесят рублей, и в Севилье такой мороз!» (Как выяснилось потом, это была последняя поездка по советским ценам.) Как Оля и предполагала, одноместные номера в Мадриде коллеги по цеху им не простили, оттеснили в конец очереди, в результате, номер оказался на последнем этаже. Его пришлось долго искать, но, проходя по коридору с комнатами для обслуги, Маруся увидела дверь, над которой была надпись: piscine. Номер оказался просторным, единственным на верхнем этаже. После экскурсии и обеда, действительно, стало жарко, всех разморило. Но Маруся открыла заветную дверь, ведущую к бассейну на крыше. Тотчас же задремавшие, было, питерские друзья-товарищи были разбужены, и вчетвером, захватив с собой двухлитровую бутылку «Сервеции», компания блаженствовала в прохладной воде на крыше отеля до вечера, который был посвящён фламенко.

Вечером на маленькую сцену выходили невзрачные мужички: коротконогие, с непропорционально большими головами, мужички, созданные для плуга. Они начинали стучать высокими каблуками, и начиналось чудо, яростный джаз, доводящий публику до исступления. Сеньоры в своих ярких юбках не отставали, и накаляли атмосферу до предела. Вышли в жаркую севильскую полнолунную ночь. Поскольку бассейн закрывали в 9 вечера, просто собрались вчетвером в Олином с Марусей номере, поставили на стол бутылку водки, посидели некоторое время… Маруся сказала: «Не понимаю, эта дверь входная, эта – в ванную, а эта – куда?» Открыли таинственную дверь и обнаружили выход на крышу. Через невысокую стенку перелезть – и бассейн. Высоченный лось Ермолаев с диким рёвом: «Не могу!» первым перелез через стенку… Жаркая ночь, полная луна освещает древние колокольни, а ты лежишь в тёплой воде, глядя на звёздное небо Севильи…

На обратном пути в автобусе Олечка пыталась упорядочить впечатления, чтобы отчитаться перед мужем. литератором и острословом, но, поскольку в голове всё перемешалось, всё время спрашивала Марусю: «Кордова, это что? – а, да, храм, а Толедо? А Севилья? А, да, знаю!» – и крупно написала в дневнике одно слово: «П…..ц!»

Было у Маруси и ещё одно незабываемое впечатление: в маленьком городке, в который впервые привезли туристов, группа погуляла по совершенно африканским улочкам с выбеленными сплошными стенами, за которыми во внутренних двориках проходила скрытая от посторонних глаз жизнь обитателей, и направилась к автобусу. Маруся, конечно, пошла в другую сторону и оказалась на крохотной площадке перед пустым в это время храмом на горе. Вниз по склону тянулись заросли огромных папоротников, жаркий ветер Африки обдавал лицо, пустой храм создавал ощущение присутствия Высшего. Маруся замерла, чувствуя, что это – очень важный момент приближения к чему-то самому главному в жизни. Но пришлось догонять группу, и, как обычно, в суете суть ускользнула.

Вернувшись в Россию в аэропорту все узнали о смерти Миронова и Папанова.

Сезон 1987-88

Вызвал Товстоногов. Сказал: – «У нас раз в пять лет актёры проходят аттестацию. Худсовет настроен против вас, вы не пройдёте.»

«Я недостаточно профессиональна для вашего театра?»

«Нет, вы – профессиональны».

«Тогда в чём дело?»

«Считайте, что вам не повезло! Предлагаю вам добровольно перейти на контракт, и обещаю, что в течение года вам будет предоставлена возможность защитить себя в роли.»

Маруся согласилась, естественно. Современную пьесу репетировал режиссёр из Перми, Г. А. закрыл уже готовый проект. Карьера Маруси зависла в воздухе.