Уже подойдя к дверям, они услышали чей-то щебечущий голосок и близнецы сначала встали, как вкопанные, разинув рты, а следом попятились. Клубничкину же, наоборот, этот женский голосок крайне заинтересовал — обычно обедали только в компании графа Петруса и детей. Слуги не в счёт, так как они всё время молчали. Кто бы это мог быть? Она повернулась к перепуганным детям:
— Это то, о чём я думаю? — поинтересовалась она, глядя на каждого по очереди. Они понуро кивнули.
Накануне они делали вылазку в детское кафе, по-местному — ластен тало, под символичным названием “Зелёный дракончик”, который она тут же окрестила “Зелёным крокодилом”. Конечно, не с ней ходили, а с их камердинером, господином Зоненграфтом, довольно высоким, тощим, с широким, как расплющенным, носом и маленькими, ничего не выражающими, глазками. Несмотря на такую непризентабельную внешность, он был очень добр, и дети вили из него верёвки. И вот, не успели они усесться за столик, облюбованный Лониэллой (был её день выбирать, где сидеть), как распахнулись двери и в ластен тало впорхнула их мать… мать её, графиня Кэтти Льёнанес-Пантэрри-Хантэр, собственной персоной. Вот, все дети скучают по матерям? Может быть… Но не эти, видевшие её в последний раз года три назад. Они не вспоминали о ней все три года, а уж после того, как у них уже целых пять дней жила леди Йена, и подавно. Она явно их или караулила, или увидела, прогуливаясь по бульвару Золотого кольца, потому что сразу подошла к ним и уселась на четвёртый свободный стул. Лонэшка уставилась в стол, Мэй нахмурился и отвернулся к окну. А господин Зоненграфт встал и вытянулся перед графиней во весь свой длинный рост. Подскочил молодой человек в длинном фартуке и спросил, что леди желает, но она отмахнулась:
— Ничего не нужно. Я просто посижу с детками, — и повернулась с жизнерадостным видом к близнецам:
— Рассказывайте, как поживаете? Как граф… отец ваш? Не женился ещё? Говорят, у вас новая гувернантка? И как она? Неужели не кричит на вас? И не шлёпнула ни разу? Как она выглядит? Молода? Красива?
Но дети молчали, как воды в рот набрали. Говорить с матерью ни один из них не желал. Видя, что они молчат, даже принесённое мороженое не лижут, она повернулась к всё так же стоящему рядом камердинеру.
— Что скажете, господин… э-э…
Он не стал уточнять своё имя и сразу ответил на вопрос менторским голосом:
— Леди Йена молода, хороша, с детьми обходительна и им очень нравится. Как и их магистрам, так как теперь у детей выучены все уроки.
— Да? Любопытно… откуда такая взялась?
— Видите ли, графиня… когда я приехал от своих родителей, у коих гостил три дня, леди уже была в замке, и у нас всех, кто работает на графа Льёнанеса-Сильмэ, нет привычки наводить какие-либо справки о тех, кто там работает. Его сиятельство строг в этом плане.
Графиня подскочила, как ужаленная:
— Что вы себе позволяете!? Вы обязаны называть не только титул, но и имя! И вы его прекрасно знаете!
— Прошу прощения, я не помню вашего нового имени, — сухо ответил камердинер. — И, если вас так интересует новая гувернантка, вы всегда можете приехать в Хойвелл Лэнс и поинтересоваться у милорда.
Графиня Пантэрри, даже не попрощавшись с детьми, выскочила из ластен тало, хлопнув дверью. Лониэлла хихикала в ладошку, слушая их перепалку, а Мэйнард, когда мать их покинула, встал и с самым серьёзным видом пожал руку камердинеру.
Придя домой, они, конечно, рассказали о встрече и отцу, и гувернантке. И никто не ожидал, что дама, всё же, заявится к ним. Но вот, сидит, чирикает там что-то.
— Не трепыхаемся, идём строгие, воспитанные, Лонэшка — спину выпрямить, Мэйчик — ты сама серьёзность, галантность и всё прочее. Сейчас усаживаешь нас по очереди, только потом садишься сам. Едите молча, и только половину того, что будет лежать в тарелке. Не бойтесь, догонимся потом на кухне. Всё, пошли!
И они вошли…
Дверь с треском распахнулась. Причём, это не они сделали. Это сделал стоявший в дверях… сэр Бэрримор. Раньше там, собственно, стоял кто попроще, но не сегодня. Все вздрогнули, не исключая ни хмурого графа Петруса, так и не сказавшего ещё ни одного слова с той минуты, как появилась бывшая жена, ни ухмыляющегося графа Виторуса, поглядывающего на болтающую без умолку “милую” Кэтти, как он с иронией её назвал, как только увидел сегодня. А леди Кэтти и вовсе подскочила, пороняв с перепуга всё, что было в руках — вилку, нож, салфетку с колен.
— Миледи Йена Кир-Илна, граф Мэйнард Петрус Льёнанес-Силмэ и графиня Лониэлла Петрус Льёнанес-Силмэ!
Енка хихикнула про себя и подумала, что не хватает палки такой, с набалдашником, чтобы Сэмка постучал ею по полу. Силён, бродяга! Все трое прошли, задрав носы кверху, подошли к столу, Мэйнард церемонно усадил обеих дам (гувернантка оказалась посередине), сам уселся справа от неё. Шок, собственно, был у всех, Петрус поскорей уткнулся в тарелку, закрывшись вазой с цветами, а Горыныч с развесёлым видом разглядывал свою Люси и строил планы, как она уделает графиню. А в этом он точно не сомневался. Графиня, выдохнув, села, слуги поменяли уже уроненные столовые приборы и салфетку, и она тут же обратила свой взор на Клубничкину. Про еду она напрочь забыла.
-”Ну, да, молодая, вроде, даже… симпатичная… Неужели он-таки клюнул на эту? Но это же из разряда неразборчивых связей! Не может он… У него же принципы..”
Вдруг гувернантка, мельком взглянув на леди Кэтти, прошипела:
— Графиня, что вы себе позволяете?
Миледи вздрогнула и переспросила дрогнувшим от неожиданности голосом:
— Кто? Я?
— А вы тоже графиня? — ледяным голосом поинтересовалась леди гувернантка. — Я прошу прощения за недоразумение, граф не представил нас. Это ЕГО упущение, — Клубничкина просканировала графа Петруса таким взглядом, что ему захотелось спрятаться под столом.
— И — нет, я обращаюсь к леди Лониэлле, — повернулась к девочке, которая в первую секунду не поняла вообще, что она натворила, но потом сообразив, что леди Йена отыгрывает задуманное, покивала:
— Я больше так не буду, миледи.
— Ещё одно замечание и придёшь сюда в следующий раз только к завтраку.
За столом установилась тишина. Миледи Кэтти нервно теребила салфетку, но потом обратилась к бывшему мужу:
— Милый, может, ты предст… — она не успела договорить.
Енка резко постучала по краю бокала для вина ножом:
— У нас не разговаривают за столом, миледи. Какой пример вы показываете детям? Как можно воспитать детей правильно, если за столом бардак?
- Что за столом??? Да вы…
— Дети, встаём. Благодарим графа, отца вашего, за пищу. Отныне, милорд, мы будем обедать в детской. Там не в пример приятнее и никто не отвлекает от трапезы.
Она что-то шепнула каждому, и они посеменили к отцу. Тот настороженно наблюдал за ними, не зная, что эта троица задумала. Викторус веселился вовсю, откинувшись на спинку стуле. Наконец, дети дошли до отца и… он “услышал”, как леди Йена прямо в голове у него произнесла:
- “Вот болван… Догадается или нет? Руку им протяни!!
И он, не спуская с неё взгляда, медленно протянул детям руку, которую они… поцеловали! Ширд возьми! Он убьёт её! Что она творит! А дети завершили ритуал поклоном с приседанием и отсеменили обратно к ней. Леди гувернантка уже их ждала. Как только они подошли, встали слева и справа и пошли на выход. Благо, проход был широкий.
Как только сэр Бэрримор закрыл за ними дверь, раздался слоновий, не иначе, топот, который заглох где-то в районе холла. Ещё с минуту у всех был столбняк. Слуги так же таращили глаза, не зная, что можно ожидать от графа в этой ситуации, но разрядил обстановку, разумеется, Викторус. Он хохотал до слёз, махал рукой с зажатой в ней салфеткой и вытирал их, никак не комментируя произошедшее, но Петрус, отмерЕв, взял себя в руки, и строгим голосом сказал брату:
— Боюсь, граф, вы тоже будете вынуждены ужинать на кухне за неподобающее поведение.
Графиня смотрела на них полными ужаса глазами:
— Это что, правда? Вот ЭТО она сделала с детьми всего за неделю? Её надо немедленно уволить! Это же не человек! Это монстр!
— А вот это уже интересно.
Бывший муж встал излишне резковато, откинув стул, который подхватил стоявший сзади Тихезис. Кэтти притихла, сложив руки на коленках, как примерная девочка и опустила на них глаза.
— Вы находите методы её воспитания не приемлемыми для МОИХ детей, сами так ни разу и не попробовав их воспитывать? Какой же вы пример подаёте дочери, миледи? Как изменять мужу? А потом и второму? Думаете, слухи до нас не доходят о вашем преотвратном поведении? И вы смеете утверждать, что гувернантка, которая читает сказки детям, целует их на ночь, вышивает с Лониэллой и строит замки с Мэйнардом, рассказывает им о звёздах и делает элементарно уроки, она не достойна их? То, что вы увидели сейчас, малая толика того, что она успела сделать с детьми всего за неделю. Я благословляю небо и брата, который мне её прислал, и, если она согласится, продлю контракт на год.
Петрус припечатал свои слова, стукнув со злости излишне сильно ладонью по столу.
— И попросил бы вас не путаться у неё под ногами и не мешать воспитательному процессу.
— Ннноги… мммоей здесь не бббудет, — прошипела графиня, — не провожайте, граф! — и прошествовала на выход.
Двери открылись перед ней, как по мановению волшебной палочки, и она помчалась вон из замка. Замок проводил её мерзким подхихикиванием, как, впрочем, и Горыныч с Сэмом. Только Сэм делала это сугубо глубоко внутри.
— Надеюсь, она больше сюда не явится, — пробормотал Петрус и крикнул Викторусу, — да прекрати уже ржать, как лошадь Пжевалского!
Замолчавший-было Горыныч снова рассмеялся:
— Пржевальского. Она и этому научила?
— О, чему только она нас тут не научила. Я выписываю себе все её словечки в блокнот и учу, чтобы понять, что она говорит. Удивительно, но дети понимают её с полуслова.
— Кстати… ты не спрашивал, кто её мать? Мне было бы любопытно узнать.
— Нет, не спрашивал. Может, сам спросишь?
— Попробую, — кивнул Горыныч.
Дальше обед проходил в неспешной беседе давно не видевших друг друга родных братьев.
А в это время несносная гувернантка и её подопечные сидели на кухне и с аппетитом поедали всё, что им подкладывал шеф-повар Коллинз.
— Ешьте, ешьте, я специально всё не стал подавать, как знал, что вы ко мне заглянете, — и по привычке подмигнул детям.
Они вспоминали, что было в обеденной зале и то и дело смеялись.
— Встреча, которую вы так боялись, прошла на наивысшем уровне! — провозгласила Клубничкина и подняла свою кружку с мятой, — за успех нашего далеко небезнадёжного дела!
Хорошо, что ни один из графов не спустился к ним… А то бы увидели картину Репина “Приплыли” — все дружно, включая детей с гувернанткой, повара, Сэма и вездесущего Треика, подняли кружки и дружно чокнулись ими. Сделав по глотку, вся компашка крякнула и поставила кружки на стол. Они ещё долго веселились, пока повар не выгнал с кухни всех, кроме своих помощников.
— Все вон! Ужин скоро, а у нас и дракон нигде не валялся!
Поднявшись с детьми в их комнаты, Ена внезапно почувствовала себя жутко уставшей. Велев близняшкам заняться, чем бог на душу положит — порисовать, повышивать, почитать, в конце концов, и так далее, сама же улеглась в кресло-качалку и замерла в нём, слегка покачиваясь. Она пыталась понять, что её так утомило. Или тревожит? Или ещё что там такое с ней происходит? В одном она была уверена, что приход этих двух — Горыныча и бывшей супруги графа, точно были лишними в их уже довольно размеренной жизни… Если, конечно, можно было назвать эту жизнь таковой. Но им всем она нравилась и эти двое в неё никак не вписывались, нарушали какой-то баланс, что ли. Но, с другой стороны… Захотелось вдруг ухватить Горыныча за ручку и уйти с ним домой. Она дико скучала по матери. И, по слухам, он завтра “уходит” туда. А когда вернётся теперь неизвестно. Что это недоразумение-мамаша надолго смылась, она не сомневалась. Не было же её столько лет, обходились без неё… Енка закрыла глаза и задремала. Но сон не слишком помог в разрешении её задачки. Открыла глаза от того, что дети опять разругались. Но в этот раз обошлось без криков и швыряний предметов друг в друга. Чего они не поделили, Енка разбираться не стала. Быстро поднявшись, сгребла обоих и прижала к себе. Не одной ей плохо сегодня. Мать, какая бы она ни была, всегда мать… И всегда больно, когда она вот так легко меняет детей на половой член, скажем прямо. Конечно, она детям это говорить не стала. Просто крепко обняла и поцеловала в их пушистые макушки. Потом они сидели все вместе в кресле и Клубничкина пела им песенки из своего детства — Паровозика, Енотика, а ещё свою самую любимую — про облака. Уже к вечеру все в замке почти выучили её наизусть, потому что они в три глотки орали её, бегая по коридорам и галереям, лестницам и подсобкам:
— Ах, облакаааа! Белогривые лошааааадки!
Ах, облакаааа, что вы мчитесь без огляяяядки!
Не смотрите вы, пожаааалуйста, свыыыысока,
А по небу прокатиииите нас, облакаааа!!!
Граф Виторус, слушая их вопли, кусал губы и скрипел зубами…
— Да… Хойвелл, ты спёр у меня самое ценное, что у меня было. Да, я сам виноват. Не сберёг, не смог… Да понял, понял… Уйду сегодня же… Ближе к ночи.
Но пришлось уйти раньше.