Прибойная рыбалка — практика ловли рыбы в океане, стоя на берегу и забрасывая удочку в полосу прибоя.
— Мне нужно съездить в Costco (прим. пер.: Costco — сеть магазинов).
— Купи бублики с сыром, — говорит Пресли Эйву. — У нас закончились.
Я наблюдаю за их общением, пытаясь проанализировать их взгляды и тон. Вроде бы все в порядке, да? Они ведут себя вежливо?
Эйв кивает, записывая все на клочке бумаги. Затем смотрит на меня.
— Что-нибудь еще?
— Думаю, у нас заканчиваются бумажные полотенца и мыло для рук в уборных.
Он записывает и это.
— Эй, Кент?
Пресли вздыхает рядом со мной, опустив голову.
— Он должен правильно называть его имя.
Мы смеемся, когда Кайло появляется из-за угла, зная, что Эйв имеет в виду именно его.
— Да?
— Поехали со мной. Мне нужно, чтобы ты таскал всякую дрянь.
Глаза Кайло расширяются.
— Ты уверен? Разве нет кого-то более квалифицированного для этого?
Эйв ворчит, отталкиваясь от барной стойки.
— У меня больше никого нет. Нам всем есть чем заняться. — Проходя мимо, брат прижимает блокнот к его груди. — Иди, проверь кладовку и посмотри, не кончилось ли у нас что-нибудь. — Глаза Кайло распахиваются еще больше. — Дилан, иди с ним.
Дилан подмигивает Кайло.
— Привет, дружок.
Эйв останавливается и пристально смотрит на Кайло, а затем на Дилан.
— Больше никакого траха в баре. Если вы находитесь за этими дверями, то даете обет безбрачия.
Мэл, которая готовится к открытию, убирая со столов, закатывает глаза.
— Да, точно. Ты также собираешься написать это на вывеске у входа?
— Возможно! — выкрикивает Эйв через плечо, прежде чем уйти в свой кабинет.
Пресли смотрит на меня, взгляд ее ярко-голубых глаз смягчается.
— Я решила, что без него мне будет лучше.
Улыбаюсь ей.
— Я не могу тебя винить.
В течение часа после открытия бар заполняется завсегдатаями и несколькими туристами, приехавшими в город в связи с началом сезона ловли моллюсков. Ближе к полудню скрипит входная дверь. Мне не нужно поворачиваться со своего места за барной стойкой, чтобы понять, кто вошел.
Атлас подбегает к стойке, запрыгивает на табурет и ухмыляется. Его лицо озаряется, ямочки становятся еще глубже.
— Я возьму рутбир, дорогая.
Я смеюсь. С каждым днем он все больше походит на Флетчера. Улыбаясь, протягиваю ему подставку, прежде чем поднять взгляд на Линкольна. Он выглядит так же, как в тот вечер, когда вошел в мою жизнь, но в то же время так сильно отличается. Он привел в бар ребенка.
Атлас недолго остается на месте. Недавно он обнаружил, что очень хорошо играет в бильярд, ему нравится разводить туристов на ставки в пять долларов.
— Ты привел ребенка, — говорю я, в моей голове роятся хаотичные мысли.
Линкольн ухмыляется, пожимает плечами, с любопытством наблюдая за мной.
— Это сработало?
Я щелкаю языком по небу и скрещиваю руки на груди.
— Это подло.
Его лицо мрачнеет. Он смотрит на мои губы, на грудь, и меня пронзает знакомая боль.
— Я в отчаянии, — признается Линкольн. Слово «отчаяние» вызывает знакомое покалывание во всем теле от того, как он его произносит. Оно звучит грубо и шероховато, как и он сам. Я не могу отрицать, что мои чувства к нему все еще очень реальны. Он дал мне две недели, и хотя я ценю это, эти две недели также дали мне время подумать обо всем, с чем мне нужно справиться.
— Я уезжаю на пару месяцев, — признается Линкольн, когда я наливаю ему виски, не сводя глаз с Атласа, который теперь суетится вокруг Эверетта. Мальчик только что поспорил с ним на бесплатные начос, что сможет съесть полноценный заказ.
— Если ты не съешь всю тарелку, с тебя причитается стоимость начос и десять долларов, которые ты выманил у меня на прошлой неделе, — говорит ему Эверетт, передавая поднос.
Атлас ухмыляется и начинает есть.
— Заметано.
Улыбаясь, я наблюдаю за лицом Линкольна, пытаясь разгадать его настроение.
— Где будет Атлас?
— Здесь. С моим отцом. — Он смотрит мне в глаза. — И, надеюсь, с тобой.
Я улыбаюсь.
— Мне бы этого хотелось.
Он опускает взгляд на свой бокал и бормочет:
— А что с нами?
Вздыхаю, не зная, что сказать. Сделав глубокий вдох, пожимаю плечами.
— Я не знаю, Линкольн. Думаю, мне просто нужно время, чтобы разобраться во всем этом.
Он касается моей руки, и я смотрю вниз, на то, как его мужественные, трудолюбивые пальцы обхватывают мои. Это движение вызывает во мне трепет.
— У тебя есть два месяца.
Меня пробирает смех.
— Ты говоришь это так, как будто мне лучше принять решение.
Отдернув руку, он подмигивает, облизывая губы.
— Так и есть.
Атлас бежит к нам, не в силах усидеть на месте, прыгает туда-сюда, его щеки покрыты сырным соусом.
— Джорни, ты можешь прийти к нам вечером посмотреть кино? Мне завтра не нужно в школу. — Прежде чем я успеваю ответить, он указывает на свои недоеденные начос. — Эй, пап, ты можешь их доесть? Если не сможешь, можно мне одолжить десять долларов?
Линкольн смеется, когда Эверетт выходит из-за угла и указывает пальцем на Атласа.
— О нет, так нельзя! Это жульничество.
Атлас закатывает глаза, затем наклоняет голову вперед и стонет.
— Мне нужны десять долларов, папа.
Мое внимание возвращается к Линкольну, когда он снова касается моей руки и проводит костяшками по моим пальцам.
— Ты придешь сегодня вечером?
— Я не буду заниматься с тобой сексом, — шепчу я, наклоняясь к нему.
Его взгляд перемещается на мои губы, их внезапно обдает жаром.
— Я не прошу о сексе.
— Просто чтобы ты знал, это не обсуждается.
Линкольн кивает.
— Понял. Никакого секса.
Находясь в их доме со всеми, я нервничаю, но в какой-то мере чувствую себя комфортно. Я устраиваюсь на диване рядом с Линкольном, как будто у меня здесь есть свое место. И в каком-то странном смысле я думаю, что так и есть. У меня было свое место в их жизни еще до того, как я об этом узнала.
В гостиную входит Бэар с Атласом на плечах.
— Дядя Би, это хороший план для тебя? — спрашивает Атлас, наклоняясь в сторону. Он свисает с его плеч, из-за этого Бэар теряет равновесие и спотыкается.
Линкольн быстро приходит на помощь и ловит их обоих. Все трое падают на диван рядом со мной.
Атлас смеется. Бэар тоже, но бедный Линкольн принял на себя основную тяжесть падения, и теперь Кохо лижет его лицо.
Нахмурившись, Атлас дергает Кохо.
— Папа, он лижет свою задницу. Это отвратительно.
Линкольн стонет и отталкивает Кохо от себя.
— Да, я знаю.
Мы все смеемся, кроме Линкольна, который исчезает, чтобы умыться. Атлас садится рядом и протягивает мне одеяло.
— Ты сегодня ночуешь у моего папы?
Я давлюсь собственной слюной.
Бэар опирается подбородком на край дивана и улыбается.
— Да, Джорни. Ты у нас ночуешь?
— Нет, я здесь только для того, чтобы перекусить, — говорю им, беря миску с попкорном, которую протягивает мне Флетчер, когда тоже заходит в комнату.
Флетчер подмигивает мне. Думаю, он знает, что это неправда.
Два часа и фильм спустя, я передумала насчет того, что секса не будет. Каждый раз, когда Линкольн смотрит на меня, мое тело воспламеняется, и пронзает электрический разряд. Сердце говорит мне одно, а голова — другое. Я поступаю так, как подсказывает мне тело, а оно говорит: трахни этого парня, потому что он уплывает, и ты не хочешь упустить этот шанс. Ладно, я знаю, что это не совсем правильно, но да ладно! Посмотрите на него, расслабившегося на диване, небрежно перекинувшего руку через спинку и прислонившегося ко мне. Это уже слишком. Я больше не могу это терпеть. В довершение всего Атлас заснул на нем, и от того, как он проводит рукой по спине сына, у меня лопаются яичники. Я и не подозревала, что у яичников есть чувства. Я никогда не думала о том, что хочу иметь детей, до этого момента.
И если вы придерживаетесь мысли: «Джорни, держи себя в руках», то вы явно не сидите рядом с ним и не смотрите на него так, будто он хочет сорвать с вас одежду и высосать вашу кровь. Так что заткнитесь. Я вас не слушаю.
Как будто Линкольну известен мой внутренний монолог, он смотрит на меня, поднимая сына на руки.
— Я пойду, уложу его спать. Сейчас вернусь.
Кивнув, я улыбаюсь и бросаю взгляд на Бэара, который спит на полу рядом с Кохо. Он так и не сдвинулся с места, куда упал ранее.
Уложив Атласа, Линкольн возвращается, садясь ближе. Наши тела соприкасаются, и я предполагаю, что он делает это специально. Я также пытаюсь оттолкнуть его, но ничего не получается. Он смеется. Смеется, черт возьми.
— Может, тебе лучше сесть вон там, — предлагаю я, обхватывая себя руками и натягивая одеяло повыше.
Линкольн подмигивает, его плечо прижимается к моему.
— И что там интересного?
Повернувшись к нему лицом, я касаюсь его груди и улыбаюсь.
— Это ничего не меняет, — шепчу я, прикусив губу. — Но ты уезжаешь, и я хочу секса. Хорошо?
Он облизывает нижнюю губу и ухмыляется.
— Понял. — Линкольн глубоко смеется, притягивая меня ближе. — Это ничего не значит.
— Это кое-что значит, — признаю я, вздыхая.
Касаясь губами нижней части моего подбородка, он шепчет, и в его хриплом голосе слышится дрожь:
— Это значит все. — И тут он пригвождает меня отчаянным взглядом, который парализует. Его рот встречается с моим. Он крепко целует меня, проникая руками под мои ноги. Без особых усилий поднимает меня на руки. Вносит меня в свою комнату, захлопывает дверь, а затем кладет в центр своей кровати.
На мгновение Линкольн замирает и смотрит на меня. Он не произносит ни слова, просто наблюдает за мной.
— Ты прекрасна, — говорит мне, и его губы растягиваются в улыбке.
Взмахом руки я подзываю его к себе.
— Иди сюда.
Сняв рубашку, а затем и джинсы, он опускается коленями на кровать. Она прогибается под его весом и тихонько скрипит, пока Линкольн придвигается ближе, нависает надо мной, опираясь на руки. Наша связь глубока и в значительной степени все еще существует между нами двумя.
Согнув локти, он прижимается ко мне. Наклонившись в сторону, проводит кончиками пальцев по моему шраму.
Слезы щиплют мои глаза. Неужели он представляет ее?
— Мне нужна именно ты, — уверяет Линкольн, похоже, снова угадав ход моих мыслей. Он вновь меня целует.
— Я прикасаюсь к тебе, потому, что ты единственная, кого я не могу перестать желать. Она тут ни при чем.
Я ищу в его глазах правду, которую пока не уверена, что могу принять.
— Возможно, мне потребуется некоторое время, чтобы смириться с этим.
Он кивает.
— Ну, а до тех пор я буду продолжать тебя убеждать, что хочу тебя. — Теперь в его словах звучит пьянящая острота, его выпуклость у моего бедра подтверждает, что он говорит правду, он действительно хочет меня.
Он проникает языком в мой рот, я проглатываю его стон, жадно желая большего. На этот раз все по-другому, начиная с его прикосновений между моих ног и заканчивая тем, как он снимает с меня одежду. Его движения осторожны и совсем не похожи на те, что были раньше. Мне кажется, именно сегодняшняя ночь и есть то, что люди имеют в виду, когда говорят, что «мы занимались любовью». Долгое время я не понимала смысл этих слов, потому что как можно заниматься любовью? Это же чувство, а не физический акт. Или нет? Теперь я в этом не уверена.
Линкольн притягивает меня ближе, обхватывает руками и прижимает мое лицо к своей груди. Я прислушиваюсь к биению его сердца.
— Линкольн?
— Хм? — хмыкает он, проводя пальцами по моей спине.
— Я очень рада, что ты не сказал мне об этом за обедом.
Он смеется, его грудь сотрясается от этого движения.
— Я бы, наверное, все равно струсил. Я не мог придумать, как начать этот разговор, чтобы он не закончился твоим уходом.
— Так было проще, — говорю я ему, обводя круг над его сердцем, вокруг ее имени. Здесь нет места ревности, больше нет. Не от меня.
— Каким образом? — Его голос звучит мягко, низкое бормотание едва слышно из-за гудящей печи.
Я поворачиваю голову и упираюсь подбородком в его грудь. Он смотрит на меня сверху вниз с любопытством в глазах.
— Узнать так, как я узнала. Думаю, если бы ты был в то время в городе, я бы не восприняла это так, как сейчас.
Линкольн проводит рукой по моим волосам, его большой палец касается моей щеки.
— Почему тебе понадобилась пересадка сердца?
И тут я понимаю, что никогда не рассказывала ему об этом.
— Я… — Замолкаю и делаю вдох. Я мало кому рассказывала. Обычно я останавливаюсь на том факте, что мне сделали операцию, и не распространяюсь о событиях, которые привели к ней. — Мне было восемь лет. Я обратилась к врачу из-за боли в груди, и мне сказали, что у меня кардиомиопатия. Это заболевание сердечной мышцы, при котором она утолщается и не может перекачивать кровь к остальным частям тела. Помню, что мои руки и ноги всегда были ледяными. — Я смеюсь, вспоминая, как всегда прижимала свои холодные пальцы к ногам отца, и он щекотал меня, пока я не согревалась. — В то время мы всегда шутили, что я мерзлячка. Это была просто шутка. Мы не знали, что это признак того, что я умираю.
Поднимаю взгляд на Линкольна. Он наблюдает за мной, его ладонь все еще лежит на моей щеке. Накручивая на палец прядь моих волос, он растягивает губы в улыбке.
— Ты довольно дерзкая, когда хочешь.
Подперев рукой подбородок, я улыбаюсь.
— Через две недели после смерти родителей у меня случилась острая сердечная недостаточность, и с тех пор я была подключена к аппарату вспомогательного кровообращения, пока мне не доставили сердце. Мне было тринадцать, а сердце я получила в семнадцать. Врачи сказали, что без него я бы не протянула и недели.
Линкольн молчит, да я и не жду другого. Никто не знает, что сказать. И что он может сказать в его случае? Я рад, что моя жена умерла ради тебя? У нас дерьмовая ситуация.
Я не осознаю, но все мое тело дрожит, дыхание прерывистое. Я понятия не имела, что будет так трудно рассказать ему все, но думаю, что, возможно, ему так же тяжело это слышать.
Его грудь расширяется от вздоха, и он моргает, его глаза блестят. На челюсти заходили желваки, когда он поднимает руку к волосам. Я замечаю шрам, идущий вдоль его предплечья.
Поднимаю руку и провожу пальцами по гладкой коже, покрытой пузырьками, восхищаясь безмятежностью, озаряющей его лицо.
— После трансплантации я провела в больнице семьдесят два дня.
— Похоже, все сходится, — произносит Линкольн тихим, задумчивым тоном, пронизанным печалью.
— Мне жаль, что я выбросила кольцо в океан, — говорю ему, мне интересно, что он ответит. Я не собиралась вспоминать об этом, но теперь, узнав о его прошлом, чувствую, что должна это сделать, и эти слова как-то само собой вырвались.
Выражение его лица меняется, а уголки губ опускаются.
— Ты не знала.
— Почему оно было у Деверо?
Я ничего не знала об их связи, но предположила, что, поскольку Деверо работал в Службе по охране рыбных ресурсов и дикой природы, они общались.
Тяжело вздохнув, Линкольн подносит руку к подбородку, затем к волосам.
— У нас возникли проблемы с некоторыми штрафами, и я дал ему кольцо, чтобы он повременил с их выпиской. Он мутный тип.
— Я понимаю, что не знала, что оно твое, но теперь, когда мне известно, что случилось с твоей женой, я чувствую себя сволочью.
Он громко смеется, вопросительно приподняв брови.
— Ты чувствуешь себя сволочью?
Я подмигиваю ему, слегка поворачивая голову, которая все еще лежит у него на груди.
— Перемирие?
Линкольн вновь касается рукой моей щеки.
— Дорогая, в этом вопросе мы даже близко не достигли согласия.
Он ловит мой взгляд, и кажется, что мое сердце безвольно падает на землю к его ногам.
Я не знаю, куда нас это приведет, но пока я держусь за этот идеальный образ мира, который у нас есть.