Море света

ГЛАВА 41

Наблюдение — тактика, используемая для разведки, часто в незнакомых водах, когда рыбак закидывает удочку в разные стороны.

— Ты что, нервничаешь?

С подозрением смотрю на Бэара.

— Почему?

— Потому что ты не знаешь, ждет ли тебя Джорни.

Я пытаюсь игнорировать его вопрос и объяснение по этому поводу, но полностью опровергнуть их не могу. Я разговаривал с ней дважды за два месяца, и оба раза мы совсем не затрагивали тему, в каких отношениях состоим. Я хотел спросить, черт возьми, но проводил в порту лишь несколько часов, и у меня было времени в обрез на другие дела, поэтому разговоры с Джорни, Атласом и отцом были короткими.

И вот теперь я здесь, собираюсь снова встретиться с ней лицом к лицу. Тревога бурлит в моей груди, в животе образовался узел размером с валун. Что, если она решила, что не хочет быть частью моей жизни?

Я даже не хочу думать об этом, потому что последние девять недель все мои мысли были лишь о девушке, которую я вижу через окна дома, стоящую рядом с наряженной рождественской елкой. Поверьте, мысли были самые разные — от любви до крайней нужды, а иногда… ну, вы поняли. Я мужчина, и у меня ни с кем не было отношений с тех пор, как мы расстались.

Сделав вдох, заглушаю грузовик на подъездной дорожке.

— Я умираю с голоду. — Бэар выпрыгивает первым с сумками в руках и бросается в дом.

Из дымохода поднимается дым, образуя пушистое облако у самой крыши. Я сижу в грузовике, пока не замечаю босого Атласа на крыльце, машущего мне рукой.

— Папочка! — слышу, как он кричит подпрыгивая.

Он не дожидается моего ответа и не надевает ботинки. Вместо этого Атлас срывается с места и бежит от крыльца к грузовику.

Я распахиваю дверь, и в следующее мгновение он влетает внутрь и обнимает меня. Слезы щиплют мои глаза. Прижимаю сына к груди, пытаясь сдержать эмоции, вырывающиеся наружу. Я скучал по этому маленькому мальчику больше, чем можно передать словами.

Он крепче обхватывает меня руками за шею.

— Папочка, я так сильно по тебе соскучился, что у меня живот болит от одной мысли об этом.

Обнимаю его еще крепче, прижимая к себе.

— Я тоже очень скучал по тебе, малыш.

— Я не могу дышать, — резко выдыхает Атлас через минуту, отстраняясь. Он трогает мое лицо руками. — Вы ловили крабов?

Улыбаюсь, зная, что если бы Бэар услышал его слова, то выдал бы остроумный комментарий.

— Ловили.

— Сколько?

— Много.

— Например, сколько футов?

— Достаточно, чтобы я мог провести с тобой некоторое время.

Его глаза расширяются, и он моргает.

— Офигеть! Это, должно быть, очень много.

Смеясь, я освобождаю его от объятий, но продолжаю держать на коленях.

— Я привез тебе кое-что.

Его глаза загораются.

— Ты привез мне краба?

— Ну, я привез тебе парочку. — Указываю на холодильник, стоящий на полу позади меня. Порывшись в сумке, стоящей рядом с ним, я достаю кита, которого он просил. — Этого ты можешь разобрать на части.

Широко улыбаюсь, а он смотрит на коробку.

— О, круто. Можно даже кишки вынуть! — Если у вас когда-нибудь был маленький сын, вы понимаете, насколько это круто. Он прижимает коробку к груди. — Мне нравится. Я испек тебе печенье. Иди, посмотри.

Выскочив из грузовика, Атлас бежит по подъездной дорожке.

— Джорни, смотри, у меня есть кишки кита! — кричит он, распахивая входную дверь.

Я еще раз мельком гляжу на нее, моя грудь вздымается в быстром ритме предвкушения. Уперев руку в бедро, она всматривается, будто пытается найти меня в темноте.

Наблюдая за ней, я вспоминаю ту ночь, когда вошел в ее жизнь. Я был так уверен, что никогда ничего не почувствую к ней, что был опустошен, когда это произошло. Джорни, словно вода, медленно просачивалась сквозь меня и, в конце концов, изменила меня, а я не мог понять, как жить без нее.

Словно Джорни осенила приятная мысль, она улыбается Атласу и что-то говорит ему. Они вдвоем заходят в дом, держась за руки.

Сейчас или никогда. Сделав еще один вдох, пытаясь убедить себя, что смогу это сделать, я выхожу из грузовика. В доме Атлас бегает вокруг меня, показывает все рождественские украшения, которые они развесили, и сует мне в лицо печенье.

Поставив сумки и холодильник, я пытаюсь сосредоточить свое внимание на Атласе, но мой взгляд предательски падает на Джорни. Она стоит на кухне, в ее глазах сверкают отблески рождественской елки. Я улыбаюсь ей, облизывая губы. Непроизвольно. Мои губы пересохли, клянусь, но она смеется и подходит ближе.

Мое дыхание перехватывает, тело напрягается от ее близости.

— Просто покончите с этим, — говорит нам Бэар мимоходом, его голос тихий, чтобы Атлас не услышал. — Идите потрахайтесь, Джорни, избавь парня от страданий.

Потом он замечает, что в доме есть еще люди. Я и не подозревал, что мы будем не одни. Ее брат, Пресли, Мэл, ее дети — дом полон. Вокруг нас ведутся разговоры, но я их не слышу. Я могу сосредоточиться только на том, кто рядом со мной, с розовыми щеками и мягкой улыбкой.

Нервно отстраняюсь от Джорни, а потом бью кулаком Бэара в живот.

— Закрой рот и уходи.

Он кашляет, сгибаясь пополам от боли, а затем подходит к Пресли.

— Привет, милая.

С губ Джорни срывается нежный смех.

— Не могу сказать, что сильно по нему скучала.

Мой пульс учащается, и я делаю все возможное, чтобы скрыть это. Успокойся. Успокойся, черт возьми. Я поворачиваюсь к ней лицом и ловлю ее взгляд.

— По кому ты скучала?

Она медленно закрывает глаза и улыбается.

— Иди сюда на минутку.

Ее рука скользит в мою, и она ведет меня по коридору в мою спальню.

Бэар делает замечание, папа смеется, кто-то свистит. Но все не так. По крайней мере, не так, как я это вижу. Мне кажется, она ведет меня сюда, потому что не хочет, чтобы мой сын услышал то, что она хочет мне сказать.

Я не знаю, но именно так моя голова непреднамеренно разыгрывает этот разговор.

Джорни делает глубокий вдох, закрывая за нами дверь. Я делаю шаг к ней, и она поднимает на меня взгляд. Я не прикасаюсь к ней, хотя мне хочется прижать ее к двери и трахнуть. Я игнорирую шевеления своего члена в тот момент, когда эти мысли всплывают на поверхность. Вместо этого сосредотачиваюсь на выражении ее лица, пытаясь расшифровать намерение, которое она держит в плену в этих темных глазах.

Сначала она ничего не говорит, но потом качает головой. Затем следует еще один успокаивающий вдох, и в ее глазах появляется лукавый блеск.

— Я… черт, это бессмысленно. — Мое сердце замирает, но затем оживает, когда Джорни вздыхает: — Я так по тебе скучала!

И в следующую секунду она уже в моих объятиях, прижимается к моему телу.

Я притягиваю ее к себе, зарываясь лицом в изгиб ее плеча.

— Господи Иисусе, — ругаюсь, поворачиваясь к кровати. Мы падаем на матрас, оба тяжело дыша. — Я так чертовски скучал по тебе.

Ее руки впиваются в мою рубашку, она вздыхает, прижимаясь к моей шее.

Я обнимаю Джорни дольше, чем нужно, а потом отстраняюсь. Я не жду. Я накрываю ее губы своими и целую. Сначала поцелуй начинается медленно. Нежно. А затем я открываю рот, она ахает и выгибается подо мной. Крепко обхватываю ее руками, желание пойти дальше пересиливает более нежные мысли. Я хочу прикусить ее губу и почувствовать вкус крови, всосать эту сладость, по которой так сильно скучал, и напомнить себе, что эта женщина принадлежит мне, независимо от того, что было сказано между нами.

У моего члена другие планы, и он тут же дает о себе знать. Он тверд и упирается в джинсы, так отчаянно нуждаясь в любом трении. Я бы с удовольствием наплевал на все и трахал ее без устали, заявляя, что она моя навсегда, и все такое прочее, но сейчас это не лучший вариант. Во-первых, дверь не заперта, а во-вторых, мой сын находится в соседней комнате.

В этот момент я понимаю, насколько тяжелым будет сегодняшний вечер. Придется притворяться, что я хочу с ней лишь разговаривать. Это ложь. Не помогает и то, что ее щеки раскраснелись, а на ней обтягивающие джинсы, которые облегают ее изгибы.

Я целую ее еще раз, а затем перекатываюсь на бок и сажусь.

Джорни улыбается и делает то же самое. Языком касается кончиков зубов, прежде чем поднять пальцы к губам.

— Прости.

— Не стоит. — Разворачиваюсь к ней. — Это все на моей совести.

Она морщит носик самым милым образом.

— Не совсем. — Поерзав, Джорни пододвигается к краю кровати, встает, а затем садится на меня верхом. — Не целуй меня и не позволяй мне на тебя набрасываться.

Я громко смеюсь.

— Это будет тяжело, но я думаю, что справлюсь.

Она прижимается своими бедрами к моим.

— На самом деле тяжело.

Хватаю Джорни за руки, останавливая ее движения.

— Не отвлекай меня.

— Я и не пытаюсь. — С очередным вздохом она кладет ладони мне на грудь, а затем на лицо. Обхватив мою голову руками, она пристально смотрит на меня. Приоткрывает губы, вдыхая. — Я только о тебе и думала, — шепчет Джорни, медленно моргая, как будто не уверена, что я реален. — Я… скучала по тебе. — Это три простых слова, но они значат для меня весь мир, потому что я не думал, что услышу их от нее после всего, через что заставил ее пройти. — Я прочитала письмо.

Я жду. Джорни моргает, на ее глаза наворачиваются слезы, но она ничего не говорит.

— И? — Я настаиваю, ожидая.

— И оно мне понравилось. Это был идеальный способ дать мне объяснение, в котором я нуждалась, чтобы двигаться дальше.

— Это движение вперед… включает ли оно меня? — Господи, я действительно говорю как слабак. Джорни смотрит на небольшое пространство между нашими телами, прикусив зубами губу. — Пожалуйста. — Делаю прерывистый вдох, пытаясь обуздать эмоции в своем тоне. Ей не нужно знать, что я нахожусь в нескольких секундах от того, чтобы привязать ее к своей кровати и заявить, что не отпущу ее. Самое меньшее, что я могу для нее сделать, — это дать ей возможность выбора. — Я ничего не хочу без тебя. Мы хотим, чтобы ты была в нашей жизни.

Перевожу взгляд на дверь и на того, кто сейчас стоит в дверном проеме.

Атлас широко улыбается и запрыгивает на кровать рядом с нами. По некоторым причинам я держу Джорни на коленях, и улыбаюсь сыну.

— Мы оставим ее себе?

— Я не собака, дружище, — поддразнивает Джорни, внимательно наблюдая за Атласом, подняв руки и боясь, что он упадет.

— Я знаю, глупышка. — Он прыгает на кровати, совершенно не обращая внимания на тяжелый разговор, в который вмешался. — Что вы тут делаете? Там есть печенье.

Пока наши тела подпрыгивают на кровати, я изучаю ее лицо и на мгновение задумываюсь, следует ли мне встать на колени и умолять ее.

Джорни пристально смотрит на меня, черты ее лица смягчаются, и я понимаю, что уломал ее.

— У тебя больше нет от меня никаких секретов? — спрашивает она, понизив голос.

— Никаких. Обещаю, — отвечаю я ей. — Вообще-то, есть один.

У нее перехватывает дыхание, слезы, которые она сдерживала, вырываются наружу.

— Я не могу больше ждать. Я хочу печенье.

Атлас спрыгивает с кровати и бежит по коридору.

Уголки губ Джорни опускаются, как будто она собирается разрыдаться, дыхание легкое и ровное. Она еще не плачет, но я вижу, что вот-вот начнет.

— Какой секрет?

Поднимаю руки к ее щекам, обхватывая лицо, а ее слезы катятся по костяшкам моих пальцев.

— Что я люблю тебя.

Сначала мне кажется, что она шокирована моим признанием. Черт, думаю, я тоже потрясен. Но я знаю, что говорю серьезно.

Джорни закрывает глаза, и я убираю руки от ее лица. Обнимаю ее, прижимая к своей груди и не желая отпускать.

Она плачет, уткнувшись мне в шею и положив руки на мое сердце, снова вспоминает имя той, что подарила ей жизнь:

— Меня убивает, что я всегда буду гадать, является ли Афина причиной нашей связи, или у нас действительно есть что-то общее.

— Ты. — Я отстраняюсь, смотрю на нее сверху вниз, пытаясь донести смысл своих слов. — Это всегда была ты.

Моргнув, Джорни делает вдох, на ее лице появляется нежная улыбка.

— У меня тоже есть секрет.

Наконец, я испытываю радостное волнение, чувствуя себя более живым. Я двигаюсь под ней, мои руки перемещаются ближе к ее попке.

— Ты хочешь, чтобы я запер дверь и трахнул тебя?

Ее хватка на моей рубашке усиливается.

— Я бы хотела этого, но позже. Мне нужно тебе кое-что сообщить.

Я вглядываюсь в ее лицо, пытаясь найти какой-то намек на то, что она собирается сказать. Но у меня ничего не получается.

— Что именно?

Она прикусывает нижнюю губу и жует ее в течение секунды.

— Я беременна, — шепчет Джорни.

Беременна? Я моргаю. Несколько раз. Молча. Черт, я даже не знаю, что и думать. Делаю успокаивающий вдох и минуту прокручиваю это слово в голове. Беременна. То есть, у нее будет ребенок. Поднимаю руку к ее лицу и медленно провожу ею от волос до затылка.

Я трижды открываю рот, не в силах вымолвить ни слова, пока, наконец, не спрашиваю:

— Что?

Мне это послышалось? Джорни беременна? Нет. Этого не может быть. Меня не было здесь всего несколько месяцев. Если это правда, то с кем она была?

Ее грудь вздымается от вздоха.

— Я беременна, и это твой ребенок.

Судя по радости в ее глазах, я не хочу портить ее настроение своими опасениями. Не потому, что я не хочу ребенка с ней, а потому, что она хрупкая. Ей пересадили сердце. Сможет ли Джорни родить? Безопасно ли это? Сможет ли она… Я не хочу думать о том, чтобы потерять ее так же, как мы потеряли Афину. Я не могу пройти через это снова. Не хочу этого. Страх потерять ее переполняет меня, но я скрываю свои мысли.

Ее лицо светится от счастья, я забываю о причинах своего беспокойства, и едва касаясь губами ее губ, произношу:

— Теперь у тебя нет выбора. Я оставляю тебя себе.

Она смеется.

— Полагаю, я не против. — Обнимаю ее крепче, но она останавливает меня. Джорни поднимает голову и смотрит на меня. — Ты не против? Я имею в виду… — Она опускает взгляд. — Знаю, что ты только что вернулся, и я вываливаю эту новость на тебя в первые пять минут, но я должна была кому-то рассказать. Я узнала об этом через три недели после твоего отъезда, и молчать было мучительно.

На меня накатывает волна беспокойства, и я начинаю нервно теребить пуговицы на карманах ее джинсов.

— Ты уже ходила к врачу? — Я меняю тему. — Мы, э-э, каждый раз предохранялись.

— Да, но я принимала антибиотики от пневмонии. Мой врач сказал, что, скорее всего, в этом причина, и, наверное, презерватив не сработал? — Я фыркаю, качая головой от иронии происходящего. Мы с Афиной целый год пытались зачать Атласа, а с Джорни старались этого избежать, но все равно это произошло. — Я ходила в больницу около двух дней назад и услышала сердцебиение. — Ее глаза наполняются слезами, и она отводит взгляд. — У меня двенадцатая неделя. Мне нужно ходить туда примерно два раза в месяц, но да, это большой риск для меня и ребенка.

Я колеблюсь, но все же спрашиваю:

— И ты хочешь рискнуть?

Джорни сглатывает, ее щеки краснеют.

— Хочу. Я не думала, что когда-нибудь захочу детей, пока не познакомилась с Атласом. А, когда тест показал положительный результат, я поняла, что сделаю все, чтобы родить этого ребенка.

Мне не нравится, как она говорит, что готова на все. Это укореняет во мне страх. Но я сохраняю невозмутимое выражение лица.

— Ты кому-нибудь рассказывала?

— Никому. Я хотела, чтобы ты узнал первым, чтобы мы могли разделить этот момент вместе. — Провожу руками по ее волосам, встречаясь с ней взглядом. По ее щеке скатывается слеза. — Ты счастлив? Ты выглядишь расстроенным.

Привожу в порядок свои мысли.

— Я люблю тебя.

Без понятия, что еще сказать.

Счастлив ли я? Не знаю. Я хочу ребенка с Джорни, но страх потерять ее перевешивает все мои восторги по поводу жизни внутри нее.

Мои мысли путаются. В центре ее груди есть то, что я когда-то любил, и, возможно, именно благодаря Афине я снова открыл себя. Может быть, так и должно было быть. Афина вернула Джорни ее жизнь, потому что знала, что однажды она понадобится нам в нашей жизни.

Я делаю вдох и выдох, пытаясь наполнить легкие столь необходимым воздухом. Страх перед таким концом вонзается в мою грудь и сдавливает горло. Я знаю, что эта девушка и жизнь внутри нее — мое будущее, но понимание не проходит бесследно.

В конце концов, поскольку Атлас объелся печеньем и хочет открыть подарки, я оттаскиваю его в сторону, чтобы вытереть шоколад с его щек. Он улыбается мне, не отрывая глаз от сладостей. Я думаю о том, чтобы рассказать ему о беременности позже, наедине, но Джорни меня опережает.

— Привет, дружок. — Она подмигивает ему, протягивая стакан молока. — Как ты смотришь на то, чтобы стать старшим братом?

Мое сердце колотится в груди, и я не могу поверить, как сильно оно болит от неизвестности. Из-за него, из-за нее, это слишком. Ее радость, я не смогу вынести такой финал. Взгляд Джорни прикован ко мне в ожидании, что я что-нибудь скажу.

Я молчу, но каменное выражение моего лица смягчается, и я подмигиваю ей, прислонившись к стойке.

Лицо Атласа морщится, на его губах появились усы от молока.

— Что это значит?

Отец подслушивает, и его реакция такая же, как и у меня. Он знает, что это может означать.

Пресли поднимается со своего места за столом, где ела пирог рядом с Бэаром. Они выглядят довольно уютно рядом друг с другом.

— Ты беременна? — восклицает Пресли, обнимая Джорни.

Джорни кивает, сияя от восторга, но мое внимание переключается на ее брата.

Он сидит на диване, держа на руках спящего ребенка, рядом с Мэлори, бросает сердитый взгляд в мою сторону, а затем на Джорни. Я в некотором роде благодарен за то, что он посадил ребенка к себе на колени, потому что мне совсем не хочется вести этот разговор сегодня.

Джорни подходит к нему и садится на край дивана. Они разговаривают, и хотя он не выглядит довольным нами, он улыбается ей. Полагаю, Эйв отодвигает на второй план свои собственные проблемы.

Атлас пристально смотрит на меня.

— У Джорни будет ребенок?

Я киваю, не зная, что ему ответить. Я, конечно, не представлял, что буду говорить об этом сегодня вечером, да и в моей голове это не укладывается.

— Как?

— Это разговор для другого дня.

Я перекидываю его через плечо, Кохо прыгает у наших ног, извиваясь всем телом при звуке смеха Атласа.

В течение следующих нескольких часов жизнь, которой я жил, работая по двадцать часов в день, медленно угасает, и я возвращаюсь к реальности. Испытываю облегчение от того, что наконец-то могу хоть немного времени побыть дома.

Джорни заключила со мной пари, что к концу ночи Пресли и Бэар исчезнут в его комнате. Через двадцать минут после того, как мы ужинаем, они уходят. Я протягиваю ей двадцать баксов.

— Ты выиграла. Я думал, что она продержится дольше.

Джорни смеется и засовывает купюру в лифчик.

— Нет. Она считала дни до вашего возвращения. Видимо, они, вроде как, переспали перед его отъездом.

Я знал об этом. Я провел с Бэаром последние девять недель на лодке. Поверьте мне, когда говорю, что слышал все о его новом увлечении этой цыпочкой.

Уже поздно, когда я укладываю Атласа спать, радуясь тому, что наконец-то делаю это сам. Сын вырубился у меня на руках, с крошками печенья на лице, потому что он украл еще несколько штук.

Застаю Джорни в своей комнате, ее щеки пылают, на ней моя футболка, а ноги голые. О таком зрелище я, конечно, мечтал, но сейчас оно кажется нереальным.

Уложив Джорни на свою кровать, я скольжу вниз по ее телу. Приподняв хлопковую рубашку, целую ее грудь, шрам, затем опускаюсь ниже. К ее животу. Вздыхая, я чувствую улыбку на ее губах, даже не глядя. Целую крошечный бугорок, а затем, для пущей убедительности, кусаю бедро. Не сильно, но достаточно для того, чтобы она вскрикнула и запустила руки в мои волосы. Не могу допустить, чтобы она подумала, что я больше не обладаю ею, потому что это не так.

Джорни смеется, широко улыбаясь.

— Я люблю тебя.

Пододвигаюсь к ней ближе и целую ее.

— Я боюсь, — признаюсь, наблюдая за ее лицом.

Ее улыбка исчезает.

— По твоей реакции я поняла, что ты боишься.

Провожу пальцами по ее щеке.

— Я не хочу тебя потерять.

Ее дыхание легкое и ровное, как будто она была готова к такому ответу.

— Я знаю, но, как всегда говорил мне отец: страх является временным. Сожаление — вечно.

Я шумно выдыхаю и переворачиваюсь на бок. Смотрю на потолок, на лунный свет, проникающий через окна.

— Джорни, тебе пересадили сердце. Для тебя действительно рискованно рожать ребенка, Афина была абсолютно здорова и умерла без всякой причины. Я просто… трудно идти на такой риск с тобой.

Она садится и поворачивается ко мне лицом.

— Ты хочешь сказать, что не хочешь этого?

Я быстро обнимаю ее.

— Нет, я вовсе не это имею в виду.

— Тогда что же ты хочешь сказать, потому что я не понимаю. Выражение твоего лица никогда не соответствует твоим словам.

Я выдыхаю, понимая, что веду себя как слабак, что должен проглотить эту ложь и быть честным с ней.

— Я говорю, что я здесь, но если я не выгляжу радостным, то причина не в том, что я не хочу иметь этого ребенка от тебя, — дотрагиваюсь рукой до ее живота, не сводя с нее глаз, — а потому, что я не хочу вас потерять. Дорогая, я через это уже проходил. И я не желаю испытывать это снова.

— Я не знаю, что сказать, чтобы тебе стало легче. — Джорни размыкает губы и проводит кончиками пальцев по моему плечу и татуировке сердца, которую я никогда не позволял ей рассмотреть. — Что это значит?

Откинувшись спиной на кровать, закидываю руки за голову.

— Я сделал ее через несколько месяцев после смерти Афины. Крючок символизирует Ретта, а сердце — ее.

Джорни поворачивается ко мне лицом, обхватив руками икры своих ног.

— Я знаю, что это будет нелегко. Может быть, если ты пойдешь на следующий прием, это успокоит тебя.

Я хочу согласиться с ней, но она без трусиков, и ее киска находится практически на уровне моих глаз. После столь долгого пребывания на корабле я не могу думать ни о чем другом. Я пялюсь на ее голые ноги.

— Я закончил с разговорами. — Обвиваю руками ее талию и сажаю к себе на колени, целуя со всей страстью. Одной рукой обхватываю ее затылок, а другой — подбородок.

— Я тоже. — Джорни судорожно стонет мне в рот, покачивая бедрами. — В последнее время я только и думаю о сексе, — признается она, и в ее голосе слышны нотки застенчивости.

Просунув руку между нами, я стягиваю шорты, чтобы достать свой член, и больше ни о чем не думаю, кроме как трахнуть ее.

— Прошло два месяца. Не жди многого.

— Я не буду на тебя злиться.

И тут она опускается на мой член, и я забываю обо всех своих страхах потерять эту девушку. Если я не могу иметь вечность, то у меня, по крайней мере, есть промежуток времени, потому что, бл*дь, это стоит каждой минуты.