Мой грешный муж

Глава 22

Айзек подошел со своим бокалом к карточному столу, сел и перетасовал карты.

— Мне не следовало упоминать миссис О'Ди, не так ли? — сказал он.

Джошуа фыркнул.

— Если ты не научишься держать рот на замке, то сломаешь и вторую ногу тоже.

Схватив вазочку с орехами и щелкунчика, он присоединился к Айзеку. Он сел на то место, где только что была Кассандра, лучезарно улыбающаяся Кассандра, которая не смотрела на него. Ему стало немного дурно, немного жарко, немного холодно, и его пальцы нащупали узел шейного платка. Она, конечно, подумала, что эта женщина — его любовница, и ей и в голову не могло прийти, что правда была еще хуже.

Мои родители были очень влюблены друг в друга… Преданность моего отца… Верность была краеугольным камнем их отношений и нашей семьи.

— Я никогда не знаю, как правильно с ними разговаривать, — сказал Айзек. — Это все из-за того, что я рос на флоте. Там не так уж много женщин. Ты же знаешь, что мы…

— Избавь меня от подробностей.

— Избавил.

Отбросив галстук, Джошуа засунул грецкий орех в «щелкунчика». Он поднял глаза, когда Айзек презрительно хмыкнул.

— Что? Что?

— Щелкунчик! — Айзек усмехнулся. — А ты не можешь расколоть его голыми руками?

— Это то, чем вы занимаетесь на флоте? Раскалываете орехи?

— Я думал, тебе не нужны подробности.

Джошуа бросил орех Айзеку, который легко поймал его в воздухе. С дерзкой ухмылкой он зажал орех между ладонями, переплел пальцы и сжал. Мгновение спустя скорлупа треснула.

— Держу пари, ты не сможешь этого сделать, старший брат, — воскликнул он, счищая скорлупу с ядра. — Размягчился, сидя за своим столом.

— Ха. — Джошуа взял еще один орех. — Да будет тебе известно, братишка, что я таскал ящики и работал в кузнице.

— На нашей униформе были пряжки, изготовленные на твоей фабрике, — сказал Айзек. — Я помню знаки различия. Там, на другом конце света, я носил пряжку, которую сделал мой брат. Интересно, есть ли у Брэма что-нибудь, что ты сделал, или у мамы и Мириам.

Вместо ответа Джошуа сосредоточился на грецком орехе, который держал в ладонях. Это казалось глупым и неэффективным занятием, когда у него был отличный щелкунчик, тоже изготовленный на его фабрике, но он не собирался уступать своему младшему брату, даже если тот четырнадцать лет таскал канаты и гребные лодки, или что там еще делали моряки. К счастью, ему удалось справиться с этим, и он ухмыльнулся, притворяясь, что красные вмятины на его коже не жалят.

Насмешливо фыркнув, Айзек продолжил тасовать карты. Джошуа вытащил кусочки ореха и бросил их в рот.

— Просто скажи ей, кто такая миссис О'Ди, — сказал Айзек, сдавая карты.

— Это расстроит ее. Это предательство.

— Эта женщина не имеет к тебе никакого отношения.

— Дело не в этом. Если Кассандра узнает правду, она будет в отчаянии.

Но он также не хотел, чтобы она думала, что миссис О'Ди была его любовницей. Раньше, когда они были незнакомцами, ему было все равно, но разделенная нагота, как правило, меняла ситуацию. Видит бог, сейчас он не мог даже представить, что посмотрит на другую женщину, а уж мысль о том, что она посмотрит на другого мужчину…

Если бы только он сказал Кассандре об этом раньше.

Когда Айзек раздал всю колоду, они выбрали свои карты. Джошуа понятия не имел, в какую игру они играют, но все равно разложил карты.

Айзек положил карту.

— Ты можешь думать, что защищаешь ее, но ей так или иначе будет больно, — сказал он. — Я думаю, она достаточно сильна, чтобы принять правду.

— Когда ты успел стать экспертом по моей жене?

Джошуа все еще понятия не имел, в какую игру они играют. Он бросил карту наугад. Айзек не возражал, значит, он, должно быть, поступил правильно.

— Люси говорит, что Кассандра работает весь день, — продолжил Айзек. — Управляет поместьем, домашним хозяйством, навещает соседей, заботится обо всех в приходе, судя по всему. У нее почти не остается времени ни на себя, ни на них. Очевидно, она всегда занята.

Он не знал этого о Кассандре. И все же — она рассказала ему. Как он мог что-то знать и в то же время не осознавать этого? Какие фокусы разыгрывал его разум.

— Ей не нужно этого делать, — сказал Джошуа. — У нее достаточно денег, чтобы нанять людей.

— Может быть, это не то, что ей нужно.

— Может, тебе лучше помолчать о том, чего ты не понимаешь.

Айзек бросил еще одну карту. Джошуа хорошо умел видеть закономерности, но он понятия не имел, о чем все эти карты, поэтому выбрал еще одну наугад.

— А что вообще за проблема с их матерью? — спросил Айзек. — Леди Чарльз.

— Она болеет.

— Чем?

Джошуа тоже этого не знал. Он не хотел знать. Ходить и расспрашивать людей об их матерях, кто знает, к чему это приведет. Но он должен был знать. Он должен был быть сейчас с ней, рассказывать ей о миссис О'Ди, разбивая ей сердце. Она была бы расстроена, а он утешал бы ее, и она ожидала бы, что он займется с ней любовью. Он не смог бы заниматься с ней любовью сегодня вечером, но и не хотел быть вдали от нее.

Эгоистичный трус. Он ненавидел себя, но сегодня его сердце уже было разбито, и этого было достаточно.

Айзек не настаивал на ответе, и они продолжали бросать карты наугад, пока у них не опустели руки, и Айзек снова не перетасовал их. Это была не слишком увлекательная игра, но она как нельзя лучше соответствовала его настроению.

— Я нашел маму и Мириам, — внезапно сказал Джошуа.

Руки Айзека дернулись, и карточки разлетелись во все стороны.

— Ты что? Где они?

— Они не хотят, чтобы их находили. Я искал их несколько лет назад. После смерти Рейчел.

— И?

— Следователь передал сообщение от матери. Она сказала, что у них с Мириам все в порядке, и она не хочет ни с кем из нас общаться.

— Почему? А как же мы? Я только хотел… Черт возьми.

Айзек так резко отодвинул свой стул, что стол задрожал. Он, прихрамывая, подошел к буфету и взял еще выпивки. Айзек много пил, теперь Джошуа задумался, не стоит ли ему что-нибудь сказать. Кассандра бы знала, что делать.

— Мириам восемнадцать, и я бы не узнал ее, как и собственную мать, — сказал Айзек. — Что за ублюдок.

— Кто? Я или ты?

С коротким, безрадостным смешком Айзек покачал головой.

— Почему ты мне не сказал?

— В тебе было столько надежды. Я не хотел тебя разочаровывать. — Айзек смотрел в пустоту. — Ты все еще считаешь, что я должен рассказать Кассандре о миссис О'Ди?

— Ты же не хочешь, чтобы она плохо думала о тебе?

И вот оно. Джошуа разобьет сердце Кассандры и запятнает ее воспоминания об отце, потому что не вынесет, если она будет плохо думать о нем.

— Верно. Вот и все, — сказал Айзек после долгого молчания. — Дело с лордом Б. почти закончено, и искать семью больше не нужно… Думаю, пришло время двигаться дальше.

— Что ты будешь делать?

— Я больше не знаю.

— Тогда оставайся. Здесь много места, и если тебе нужна работа или что-то еще…

Он не знал, что сказать.

— Кассандре нравится, когда ты рядом.

Это была чушь, но Айзек, казалось, понял. Он кивнул, возможно, даже улыбнулся, и все было улажено.

Джошуа заставил себя встать на ноги, которые были слишком тяжелыми. Слишком много воспоминаний и снов преследовало его, и в животе скрутило от страха. Он мог бы просидеть здесь всю ночь, если бы не опасение, что Кассандра, оставшись одна в своей комнате, будет плохо думать о нем.

Он отодвинул стул.

— Я должен поговорить со своей женой.

КАССАНДРА ПОПЫТАЛАСЬ УСТРОИТЬСЯ ПОУДОБНЕЕ, но ночной жакет запутался у нее в ногах, ночной чепец съехал, а кровать была слишком большой и пустой. Что ж, ей лучше снова привыкнуть к этому, потому что сегодня ночью она будет спать одна. Даже не с мистером Твитом, который по-прежнему предпочитал постель Джошуа.

Еще один предатель.

Жене не пристало возражать против этого. Ха! Ее собственные слова насмешливо звучали в ушах. Какой же самодовольной, наивной дурой она была. Легко нести такую чушь, когда не являешься настоящей женой. Ее ошибкой было поверить, что что-то изменилось. Для нее изменилось все, для него же ничего.

Она замерла, только когда услышала, как Джошуа вошел в свою комнату, и прислушалась к каждому звуку, а когда дверь приоткрылась, притворилась спящей. Матрас прогнулся, когда он присел на край кровати. Он ничего не сказал, и она не осмелилась вздохнуть.

Вероятно, именно поэтому он понял, что она не спит.

— Завтра мой корабль отправляется в Нью-Йорк, — тихо сказал он. — Мы можем посадить на него Люси, если хочешь.

У нее вырвался сдавленный смешок, и она перевернулась на спину.

— Последняя война Британии с американцами закончилась совсем недавно. Отправим ее туда, и мы начнем новую.

В слабом свете, проникающем из его комнаты, она могла разглядеть его фигуру, но не выражение лица. Он не сделал ни единого движения, чтобы прикоснуться к ней, и она почувствовала в нем нехарактерную для него вялость, которая испугала ее. Она прижала руки к животу, как будто могла растереть его, чтобы прогнать страх.

— Я знаю, я сказала, что не возражаю.

В темноте ее голос звучал тихо.

— И когда я это говорила, это было правдой. Тогда мы были незнакомцами. Но я возражаю. Я хочу, что мне было все равно, но это не так.

Он поерзал на кровати, но ничего не сказал.

— Ты никогда не обещал быть верным.

Она ненавидела себя за то, что запнулась на этом слове, ненавидела, что он услышал это, что теперь он знает.

— Но ты обещал быть честным.

— Ты единственная женщина, к которой я прикасался почти за год. Ты так сильно нарушила мою жизнь, что во мне не осталось места ни для кого другого.

Она изучала его темную фигуру.

— Ты ходишь к другой женщине.

— Ее зовут миссис О'Ди. Она не имеет ко мне никакого отношения. Она была…

Он вскочил на ноги, но, несмотря на то, что он беспокойно расхаживал по комнате, она почувствовала в нем какую-то отстраненность, отражение той странной безрадостности, которую она заметила ранее в его глазах. Ей захотелось утешить его, и она возненавидела их обоих за это.

Он остановился в изножье кровати, словно ангел судьбы, пришедший в гости.

— Она была любовницей…

Он помолчал и нерешительно продолжил:

— Одного моего друга… Он… Оказывается, он… ах… он дал ей мои данные перед смертью, и в прошлом месяце она написала, что ей нездоровится и нужны деньги. Поэтому я связался с ней.

Он колебался. Джошуа никогда не колебался.

— Должно быть, он был очень хорошим другом, — предположила она.

Его единственным ответом было возобновление хождения по комнате.

— Ты не рассказываешь мне всю историю.

Она приподнялась на подушках.

— Это еще не все. Кто она? Кем был этот человек?

Она следила глазами за его крадущейся тенью. Тишина все нарастала и нарастала; она стала такой густой, что сдавила ей плечи, сдавила горло и поглотила весь воздух.

— Нет, — прошептала она. — Ты лжешь.

В два прыжка он снова оказался на кровати. Она зарылась лицом в подушки и поняла, что он не мог солгать, так как молчал.

Но она все равно слышала, как он это сказал. Папа.

Мама и папа флиртовали друг с другом в ночь двадцать первого дня рождения Чарли, шутили о том, что Чарли «рано родился», всего через восемь месяцев после их свадьбы, и вели себя так непристойно, что Миранда и Чарли упали на колени и умоляли их прекратить, но мама и папа только смеялись и закружились в вальсе по комнате.

Мама и папа были единственной надежной опорой в ее мире. Они были такими сплоченными, такими сильными. Их семья была построена вокруг них, и именно поэтому ее семья была крепкой. Почему она всегда будет существовать. Почему за нее стоило бороться.

— Нет, — повторила она. — У папы никогда не было любовницы. У других мужчин есть, но не у папы. Он был верен маме. Всегда. Они были преданы друг другу. Почему ты лжешь? Ты пытаешься прикрыть себя, не так ли? Вот почему ты лжешь.

— Это правда, Кассандра.

— Мне все равно, что ты делаешь. — Как истерично это прозвучало! Она ненавидела это, ненавидела его, ненавидела их всех.

— Но как ты смеешь лгать о моем отце. О нашей семье… Он бы никогда…

У нее перехватило дыхание, когда она произнесла эти слова.

— Он бы никогда.

Она откинулась на подушки, губы ее дрожали. На мгновение он навис над ней, словно хотел обнять; она ненавидела его и страстно желала, чтобы он прижал ее к себе.

Но он отодвинулся от нее и вообще не прикоснулся к ней.

— Прости, — сказал он. — Я никогда не хотел тебе говорить.

Как он усмехнулся, когда она впервые похвасталась верностью и преданностью своих родителей. Он уже тогда знал. Возможно, она тоже знала, но притворялась, что ничего не знает.

Она обхватила себя руками, как будто это могло удержать ее мир в целости, но он уже развалился на части.

И все еще разваливался, все быстрее и быстрее, папа со своей любовницей, и мама со своей отстраненностью, и Миранда со своим молчанием, и Люси со своей бабушкой, и Эмили со своим театром, и Джошуа со своей работой, все распадалось, все они отдалялись друг от друга все дальше и дальше, и в конце концов не осталось бы никого, кроме глупой, наивной Кассандры, сидящей в одиночестве в темноте.

Какой же дурой она была, пытаясь удержать их вместе. Это было бесполезно с самого начала.

— Я хочу встретиться с ней, — сказала она. — Ты отведешь меня к ней?

Он оставит ее, но не сейчас, не сегодня. Она хотела, чтобы он прижимал ее к себе, чтобы она не уплывала прочь.

— Если ты этого хочешь, — сказал он.

— Хочу.

— Хорошо.

— Нет, не совсем.

— Хорошо.

— Нет. Да. Я хочу. Правда.

— Хорошо.

Снова молчание. Оно тоже нарастало, расширяясь между ними и отдаляя их друг от друга. Даже когда он сидел рядом, он становился все дальше и дальше.

— Ты… ты идешь спать? — спросила она.

Он встал.

— Тебе нужно отдохнуть.

И снова он убегал от нее. И снова она не знала, почему и как его остановить. Прошла неделя, прежде чем их тайный мир, в котором они жили вдвоем, рухнул всего за час.

И удерживать их вместе тоже окажется бесполезным.

— Есть кое-что еще, — сказала она. — Ты сегодня сам не свой.

— Я устал.

Он никогда не уставал. Она искала, что бы сказать.

— Ты видел Мартина? Ты сказал, что увидишь его сегодня.

— Он мертв.

От его бесстрастного тона у нее по коже пробежал холодок. Яркая жизнь ушла в прошлое, маленький мальчик, который вбежал в офис, в ужасе от того, что они могут целоваться. И Джошуа на причале, смеющийся с этим мальчиком, уделяющий ему время и уверяющий, что ему все равно. О, милый дурачок.

— Мне так жаль, — прошептала она. — Что случилось?

— Болезнь. Это не имеет значения. В Лондоне полно детей. Какое значение имеет, шестью больше или меньше?

— Ничего страшного, если ты скажешь, что любил его.

— Ну вот, опять ты за свое, — огрызнулся он, придерживая дверь одной рукой. — Я иду спать.

Она боролась со своей одеждой, чтобы подняться на колени

— Ты можешь подарить столько любви. Ты не должен этого отрицать. Любовь всегда сопряжена с риском потери, но мы все равно должны любить.

— Ради всего святого, Кассандра. Ты говоришь о себе, а не обо мне.

— Если у нас будет…

Слова застряли у нее в горле, но он все равно их услышал.

— Если у нас будет ребенок, это будет твой ребенок, а не мой, — сказал он жестко, отстраненно, леденяще. — Я не хочу иметь с этим ничего общего. С этой частью моей жизни покончено.

И на этот раз он действительно уходил.

Снова.

— Ты не уйдешь, — приказала она, выбираясь из постели. Он проигнорировал ее. — Не уходи снова, Джошуа. Только не в этот раз.

Дверь захлопнулась у нее перед носом. Скрежет ключа, щелчок замка.

Будь он проклят.

Она выбежала в коридор, к другой двери — только для того, чтобы услышать, как он поворачивает ключ и в этой. Она заколотила по дереву, выкрикивая его имя, не заботясь о том, что разбудит семью, слуг или всех демонов в аду. Затем — звук открывающейся двери в смежную комнату. Она бросилась обратно в свою комнату как раз вовремя, чтобы увидеть, как мистер Твит влетает в щель, прежде чем дверь снова захлопнулась.

— Будь ты проклят, Джошуа, — крикнула она через дверь. — Ты не можешь продолжать убегать.

Тишина.

Мистер Твит стряхнул с себя унижение, вызванное его выселением, плюхнулся на ковер и начал чистить лапу.

— Вот мы снова оказались одни, мистер Твит, — сказала она.

Кот с сомнением посмотрел на нее и продолжил вылизывать свою шерстку.

И вот она снова одна в темноте. Она положила руку на живот, закрыла глаза и мысленно помолилась.