Мой грешный муж

Глава 6

Джошуа растянулся на диване в своем кабинете, напряженно размышляя, когда женский голос за дверью заставил его мысли рассеяться, как уличных мальчишек перед полицией. Он открыл глаза, но тут же наткнулся на вызывающий вид цветов на своем столе и снова закрыл их.

Будь проклята эта женщина. В течение трех дней, прошедших после того завтрака, она старалась не попадаться ему на глаза, но ее колонизация продолжалась безжалостно. Повсюду стояли вазы со свежими цветами, покоренный персонал улыбался чаще, а в самые неожиданные моменты в воздухе звучала фортепианная музыка, что было странным, так как он даже не знал, что в этом доме есть фортепиано. Надо признать, что прислуга также работала быстрее, и цветы не были неприятными, и оказалось, что музыка помогала ему думать.

Но дело было не в этом.

Другой голос за дверью: Филби. Хорошо: дворецкий не позволит отвлекать Джошуа. Сэмюэль, однако, частенько прокрадывался к нему; он прижимался к нему, положив свою темноволосую головку на руку Джошуа. Иногда он все еще чувствовал прикосновение этой головки, как будто даже его мышцы помнили мальчика.

Но, похоже, даже Филби не мог устоять перед любезным вторжением Кассандры.

Дверь открылась. Мгновение спустя она со щелчком закрылась. Даже не оборачиваясь, Джошуа понял, что он больше не один.

Он приоткрыл глаза, взглянул на незваную гостью — свежую, как одна из ее роз, в платье в розовую полоску — и снова закрыл их.

— Мистер Девитт, нам нужно поговорить.

— Уходите. Я занят.

— Вы лежите на диване и ничего не делаете.

— Я никогда не бездельничаю. Я не умею ничего не делать. Я человек, который не владеет искусством ничего не делать.

Он держал глаза закрытыми, но чувствовал ее присутствие, колеблющее воздух.

— И почему вы так упорно продолжаете оставаться раздетым? — спросила она.

— Раздетым? На мне ведь рубашка, не так ли?

Он проверил одной рукой. Да. Под баньяном на нем была рубашка. Он открыл глаза и заметил, что Кассандра наблюдает за его рукой, лежащей у него на груди. Затем она заметила, что он наблюдает за тем, как она наблюдает за ним, и поспешно начала переставлять цветы в букете, хотя ему казалось, что они расположены надлежащим образом. Легкий румянец выступил на ее щеках, таких же нежных, как те лепестки, которые она ласкала.

— Но ваш шейный платок, — сказала она, искоса взглянув на него.

— Мне он не нравится. Он стесняет мои движения.

— Ваш сюртук.

— Слишком тесный. Он стесняет мои движения.

Она вскинула руки, что заставило ее грудь двигаться.

— Одному богу известно, почему вы так озабочены движением. Вы не двигаетесь!

Одним прыжком он оказался на ногах. Он закинул баньян на плечи, затем лукаво взглянул на нее и, да, ага, снова поймал ее взгляд на себе. Она была нежеланной помехой, но, по крайней мере, с ней было интересно.

Он неторопливо подошел к ней, потянулся, чтобы достать из вазы несколько засахаренных лимонов, и оперся бедром о стол. Пока он жевал, она вытащила белый цветок на несколько дюймов, повернула его на несколько градусов, а затем отодвинула на один дюйм.

— В чем вообще смысл всех этих цветов? — спросил он.

Ее руки продолжали двигаться, быстро, уверенно, со знанием дела. Что бы она ни делала, композиция каким-то образом становилась более гармоничной. Умно. Бессмысленно, но умно.

— Свежие цветы — это приятно.

— Они бесполезны.

Он отошел подальше от этих дьявольски умелых рук.

— Ты срезаешь их, ставишь в вазу, а потом они умирают.

— Все умирает. Мы не можем избежать потерь, но мы можем компенсировать их удовольствием и радостью.

— Удовольствием и радостью?

Он резко обернулся.

— Вы пришли сюда, чтобы пофилософствовать? Если бы я хотел пофилософствовать, я бы обратился к работам кого-нибудь более…

Он подыскивал подходящее слово.

— Мертвого.

— Я буду иметь это в виду.

— Как долго вы собираетесь изводить меня? Ньюэлл говорит, что ваши усилия с герцогиней не увенчались успехом.

— Ей просто кажется, что ее семья пренебрегала ею. Она передумает.

— Если эта чертова женщина не хочет помочь вам, черт с ней. У вас есть друзья, — поспешно продолжил он, прежде чем она успела упрекнуть его за грубость. — Вас никогда не бывает дома, а я не могу сделать и двух шагов без того, чтобы кто-нибудь не сказал мне, какая миссис Девитт очаровательная, какая приятная, какой она любезный человек, и что нам стоит пойти на тот скучный ужин или на тот нелепый бал. Найдите кого-нибудь среди друзей, чтобы они помогли вам избавиться от Люси. — Он прошелся до камина и обратно, комната сегодня казалась меньше, чем обычно. — Как насчет той женщины, с которой вы были на днях — высокой, устрашающей?

— Арабелла, леди Хардбери?

— Та самая.

— Она предложила, но намекнула, что, возможно, находится в деликатном положении.

Его ноги замерли, а сердце бешено заколотилось от страха, что она может завести разговор о деликатных обстоятельствах. Он рискнул взглянуть на нее. Их взгляды на мгновение встретились, и затем она поспешно принялась расставлять предметы на его столе: отполированный кусок железной руды, вазочку с засахаренным лимоном, зеленое стеклянное пресс-папье, наполненное пузырьками в форме слезинок.

Но все, что она сказала, было:

— Кроме того, это дело принципа. Герцогиня — член семьи.

— Так вы продолжите пресмыкаться перед ней.

— Если это то, что я должна сделать для Люси. Я готова на все ради своей матери, сестер и детей. О…

Она плотно сжала губы, ее рука застыла на пресс-папье, но слово вырвалось, само собой. От него повеяло запахом, более спелым, чем летняя Темза. Без сомнения, она проклинала свой непослушный язык. Он проклинал.

Он дышал сквозь зияющую пустоту и призрачное ощущение головы сына на своей руке. Если она хотела детей…

— По улицам Лондона бегает множество детей, — огрызнулся он. — Выбирайте.

— Конечно, дети были бы для вас слишком большой обузой, не так ли?

Она со стуком уронила пресс-папье.

— Неудивительно, что у вас их не было в первом браке.

— Верно, — сказал он, не потрудившись поправить ее. — Обуза.

— И я слышала, приходил ваш брат Айзек, но он тоже обуза.

— Вы все чертова обуза. Так что, если это все, что вы хотели сказать, можете запихнуть свою правоту в свой чемодан и забрать ее с собой в ад.

Он подошел к двери и распахнул ее.

— А теперь убирайтесь. Я занят.

— Отлично!

Она сделала два шага в его сторону, высоко подняв подбородок и свирепо глядя на него, но остановилась.

— Только вот…

— Что? Что?

— Боюсь, я немного отвлеклась, — смущенно сказала она. — Я хотела сообщить вам, что сегодня вечером мы идем на раут в дом лорда и леди Моркамб.

Он захлопнул дверь и прислонился к ней.

— Мы?

— Да. Вы и я.

— Леди Моркамб пригласила нас?

— Она моя тетя. Конечно же, она пригласила нас.

Этого не могло быть. Пригласить Кассандру, возможно. Но и Джошуа? Дядя и дед Кассандры — маркиз Моркамб и герцог Шербурн — оба приглашали Джошуа, но не на более изысканные мероприятия, особенно если там присутствовал Трейфорд; общество старалось избегать присутствия Джошуа и его отца в одном зале.

— Мистер Дас и мистер Ньюэлл освободили ваше расписания на сегодняшний вечер, — весело продолжила она, не обращая внимания на свою назревающую светскую оплошность.

Он был слишком удивлен, чтобы обращать внимание на то, что она изменила и его расписание. Он оттолкнулся от двери и принялся расхаживать по комнате, пытаясь скрыть улыбку.

— Я был бы рад поприсутствовать, — сказал он.

— Хорошо. Это будет наш первый совместный выход в качестве супружеской пары.

Она улыбнулась. Неудивительно, что с такой улыбкой ее везде встречали радушно.

— Мистер Ньюэлл переговорил с вашим камердинером, мистером Викерсом, который подберет вам подходящий наряд и побреет вас. Пожалуйста, снимите сережку и постарайтесь посидеть спокойно достаточно долго, чтобы он смог как следует завязать ваш шейный платок. И если бы вы могли сделать более модную прическу…

Она посмотрела на его волосы, которые, действительно, стали слишком длинными. Ему было интересно, какой длины были ее волосы, когда она распускала их, все эти густые шоколадные локоны, ниспадающие ей на спину. У него не было возможности долго размышлять, прежде чем она повернулась, чтобы уйти, сказав:

— Просто… приложите усилие.

Ее юбки колыхались, когда она грациозно и целеустремленно направилась к двери, и он почти мог разглядеть очертания ее ягодиц и бедер под слоями ткани.

— Неужели у меня такая ужасная прическа? — спросил он.

Она остановилась и обернулась.

— Полагаю, она вам подходит.

Она снова оглядела его.

— Ваш синяк приобрел привлекательный желтый оттенок. Как у калужницы болотной.

— Возможно, Викерс сможет подобрать жилет в тон. Мне будет завидовать каждый денди в городе.

Она, казалось, не слушала. После недолгого колебания она снова подошла к нему.

— Почему Гарри, я имею в виду лорд Болдервуд, все-таки ударил вас?

— Как, черт возьми, вы узнали, что это был он?

— Вы ведь не причинили ему вреда, правда?

— Итак, теперь вы начали сочувствовать Гарри.

— Ну, вы крупнее, динамичнее и…

Она замахала руками. Ему потребовалось некоторое время, чтобы понять, что она имеет в виду размер его плеч и груди.

— Он немного щуплый, не так ли? — сказал он. — Не все мужчины могут похвастаться таким мощным телосложением, как я, знаете ли. В юности я учился на кузнеца и работал грузчиком. Я все еще настолько силен, что могу удержать тонну стали на своем мизинце.

Она мило фыркнула.

— Вам нужно быть сильным, чтобы нести свое тщеславие, которое, должно быть, весит больше тонны.

— А кто вообще говорит о тщеславии?

Он изобразил обиду.

— Вы же сами начали говорить о том, какие у меня широкие и мускулистые грудь и плечи.

— Я никогда ни слова не говорила о мускулистых плечах!

— Так, теперь вы говорите, что я тоже щуплый. Ну что ж. — Он скрестил руки на груди, наблюдая, как ее глаза следят за его движением. — Это немного жестоко.

— Конечно, вы не щуплый! У вас фигура классического воина, и вы это знаете. Но это… Ох. Вы невозможны. Почему… О!

Не найдя слов, она закрыла глаза и прикрыла лицо рукой.

Увидев ее очаровательное смущение, Джошуа не смог продолжать в том же духе. Ему действительно нравилось дразнить ее, а ее очевидное любопытство к его телу стало для него прекрасным источником развлечения. Сорвать с нее маску вежливости и исследовать настоящую женщину, скрывающуюся за ней, было бы…

Это был бы очень, очень глупый поступок.

— Балтийские инвестиции, — сказал он.

Она отняла руку от лица и посмотрела на него блестящими глазами. Сегодня они были скорее зелеными, чем карими.

— Прошу прощения?

— Болдервуд потерял деньги на прибалтийской инвестиционной программе и винит в этом меня.

— О.

Ее глаза остекленели где-то на слове «инвестиции», что, к счастью, положило конец ее вопросам. Он предпочел бы не упоминать о нелепом обвинении Болдервуда в том, что Джошуа положил глаз на жену Болдервуда. Именно откровенное заявление Джошуа о непривлекательности леди Болдервуд привело его в ярость.

— В любом случае, пожалуйста, воздержитесь от каких-либо споров сегодня вечером и ведите себя как вежливый джентльмен.

— Как самодовольный бездельник? Тратить часы на завязывание шейного платка и сочинять глупые оды глазам женщин? Таково ваше представление об идеальном муже?

Она слегка улыбнулась, и он понял, что да, это был ее идеал. В конце концов, никчемный, смазливый Болдервуд чуть не стал ее мужем.

— Очень жаль, — сказал он, снова разозлившись на нее. — Я мог бы быть вежливым джентльменом, но я им не являюсь. И я рад этому. Я бизнесмен, житель Бирмингема. В Бирмингеме все ходят быстро, вы знали об этом? Потому что у всех нас есть цель и дела. А что касается этих ваших вежливых джентльменов, разгуливающих в модных шейных платках, потому что им больше нечем занять свое свободное время, — ба! Как жаль, что вам не удалось выйти замуж за одного из них.

— Не волнуйтесь об этом. Вы не тот муж, который мне нужен, но вы тот, который у меня есть. Я не хочу показаться неблагодарной, — поспешно добавила она. — Я безмерно ценю ту жертву, на которую вы пошли, женившись на мне.

Он пожал плечами и отошел от нее.

— Никаких жертв, — сказал он. — Это значит, что никто больше не сможет жениться на мне. Мне не нужна жена, поэтому меня вполне устраивает та, которую я едва вижу. Чем скорее мы сможем вернуться к тому положению дел, будто вас не существует, тем лучше.

В комнате воцарилась тишина, как будто его желание уже исполнилось. Он подавил желание проверить, здесь ли она еще.

Пока она не подошла к нему и не положила руку ему на локоть, выражение ее лица было мягким и умоляющим.

— Я знаю, что вы не такой человек, но не могли бы вы притвориться?

— Притвориться тем, кем я не являюсь?

Он отдернул от нее руку.

— В отличие от вас, мне не нужно, чтобы я всем нравился. У меня есть гордость.

— Некоторые из нас не могут позволить себе такую роскошь, как гордость.

В ее глазах промелькнуло что-то жесткое.

— Мне нужно, чтобы я всем нравилась, потому что тогда они будут приглашать меня в общество, хорошо отзываться обо мне и не замечать того факта, что я замужем за самым грубым человеком в Англии. Они с большей вероятностью будут рады видеть мою сестру в обществе и с меньшей вероятностью будут возражать, если кто-то захочет на ней жениться. И если Люси совершит что-то ужасное, у нас будет больше шансов, что все обойдется благополучно.

Она ткнула в него пальцем.

— И поскольку ваше поведение отражается на мне, чем лучше вы будете себя вести, тем больше шансов, что я найду решение проблемы Люси. После чего я снова перестану существовать, как вы так очаровательно выразились, а вы можете продолжать вести себя так грубо, как вам заблагорассудится.

Она сохраняла невозмутимый вид, но ее краткая речь была пропитана гневом, смешанным с разочарованием, обжигающим намеком на то, что какая-то часть ее души жаждала выкрикнуть эти слова, ударить его в грудь и швырнуть тяжелые предметы ему в голову. Ее чувство несправедливости, ее бессилие, ее неуловимая сила характера — он представлял, как они борются друг с другом, как пьяные в драке, сея хаос внутри нее, и только ее вежливость удерживает их взаперти.

Мужчина получше помог бы ей справиться с ее проблемами, чтобы она могла обрести покой.

Ну, он не был лучшим человеком, и у него были свои проблемы, и никто не видел, чтобы он ходил и приставал к людям с просьбами о помощи. Если они начнут взваливать бремя друг на друга, то никогда не поймут, когда нужно остановиться.

Кроме того, он согласился на формальный брак. Только формальный. Просто. Формальность.

— А что я получу взамен? — сказал он. — За то, что вел себя должным образом и притворялся тем, кем не являюсь?

— Зачем вам что-то нужно взамен?

— Когда сотрудник работает хорошо, я даю ему вознаграждение. Или когда бизнесмен колеблется в отношении сделки, я подбрасываю стимул, чтобы заставить его согласиться.

— Помощь своей семье должна быть достаточным стимулом.

— И все же это не так.

Она на мгновение задумалась.

— Чего же вы тогда хотите?

Чего он хотел, так это чтобы она оставила его в покое, перестала разрушать его жизнь, перестала заставлять его сомневаться в том, кто он такой, как сюда попал и кем хочет быть.

Поэтому он сделал очевидную вещь.

Он подошел к ней вплотную и положил руку ей на талию, чтобы удержать ее, ее тело было упругим и теплым под его ладонью. Он наклонил голову, так что его губы оказались так близко к ее уху, что он мог бы прикусить его. Прядь ее волос коснулась его щеки. Она была напряжена, и он чувствовал ее дыхание. Ее теплый, цветочный, женственный аромат проник под его кожу и просочился в кровь.

Он проигнорировал все это и прошептал ей на ухо. Он ясно, образно и сжато объяснил, что он хочет, чтобы она сделала с ним в качестве награды и поощрения за хорошее поведение.

Она отреагировала именно так, как он и предполагал: ахнула и отшатнулась от него, прижав руки ко рту и широко раскрыв глаза.

— Я никогда не совершу такой отвратительной, развратной вещи! — воскликнула она. — Как о таком можно было даже подумать!

В самую точку! Он ухмыльнулся, не обращая внимания на пустоту рядом с собой, там, где только что была она.

— Если вы отказываетесь подчиняться, я отказываюсь вести себя прилично, — сказал он.

— О, вы…

Ее прелестные полные губы шевельнулись, беспомощно подыскивая слова, чтобы выразить свое возмущение, затем она сдалась и выбежала, милосердно оставив его наедине с его смятенными мыслями.