Мой грешный муж

Глава 4

МИСТЕР ДЕВИТТ мог быть настолько невоспитанным и неразумным, насколько ему заблагорассудится, но он не нарушит ее планов по введению Люси в общество, поклялась Кассандра на следующее утро, преисполнившись решимости.

— Каждый брак индивидуален, — провозгласила Арабелла накануне вечером в театре с мудростью человека, прожившего в браке целых пять месяцев. — Каждый из нас должен найти то, что ему подходит.

И что работало для Девиттов, так это то, что они никогда не видели друг друга.

С этой целью Кассандра тщательно рассчитала время своего прихода к завтраку. По словам экономки, мистер Девитт плотно завтракал ровно в восемь часов, прежде чем приступить к работе, как это принято у бизнесменов, поэтому Кассандра позаботилась о том, чтобы прийти туда в половине девятого: достаточно поздно, чтобы избежать встречи с ним, но не настолько, чтобы помешать слугам.

Поэтому она была очень довольна, когда вошла в столовую и обнаружила там только мистера Ньюэлла с номером «Таймс» рядом с тарелкой.

— Сегодня будет чудесный день, мистер Ньюэлл, — сказала она, разглядывая блюда с яйцами, ветчиной, грушами, булочками и пирогами, которые так отличались от ее обычного завтрака, состоявшего из хлеба и джема. — Я чувствую это каждой клеточкой своего существа.

Она взяла грушу и большую порцию фунтового пирога: свежего, пряного и со смородиной.

— У вас хорошее настроение, миссис Девитт, — заметил мистер Ньюэлл. Мистер Ньюэлл был всегда любезен, в отличие от некоторых людей, о которых она не хотела думать. — Я надеюсь, вы хорошо провели время в театре вчера вечером.

— О, это было великолепно! И моя бабушка согласилась встретиться со мной сегодня в Британском музее, и я уверена, что она примет Люси.

Она села и улыбнулась лакею, который принес ей чай в изящном фарфоровом чайничке, расписанном восхитительно сочными вишнями. Чай был горячим и ароматным, как и должно быть. Да, все шло прекрасно, несмотря на невоспитанность и неразумие мужей.

— Более того, — продолжила она, откусывая кусочек пирога, — я оправилась от потрясения, вызванного встречей со своим мужем, и примирилась с тем фактом, что он ужасен. В конце концов, и в радости, и в горе.

Она съела кусок пирога и задумалась о своих наивных клятвах.

— На самом деле, это довольно коварные клятвы, — добавила она. — Они звучат мило, если не слишком вдумываться в них, но на самом деле они говорят: "Слишком поздно!”

Мистер Ньюэлл снял очки, протер их, затем снова надел.

— Боюсь, мистер Девитт распорядился принять меры по вашему возвращению домой.

— Отмените их. Мы оба останемся здесь. Я, со своей стороны, даже не замечу его.

Это прозвучало очень разумно, и Кассандра могла бы гордиться собой, если бы мистер Девитт не выбрал именно этот момент, чтобы войти, зевая, вытирая глаза рукой и в целом высмеивая ее смелое заявление.

Потому что она не могла не обратить на него внимания.

Особенно на то, как он был раздет.

Он выглядел так, словно только что выбрался из постели и спустился по лестнице. Его темные волосы падали на лоб, на лице была щетина, а свежий фиолетовый синяк на скуле свидетельствовал о том, что у него была более насыщенная событиями ночь, чем у нее.

Но хуже всего было то, что он забыл надеть какую-либо одежду, кроме бриджей и свободного покроя халата винно-красного цвета. Само по себе это, возможно, и не было таким уж ужасным, если бы шелковый халат не распахнулся, открывая широкую мужскую грудь. Очень обнаженную мужскую грудь.

— О боже, мистер Девитт, — сказала она, глядя на него с беспомощным восхищением. — Вы забыли одеться.

Ее муж резко остановился, нахмурил темные брови и склонил голову набок, словно пытаясь понять, кто она такая. Затем он энергично взъерошил обеими руками свои и без того растрепанные волосы. Когда он поднял руки таким образом, халат еще больше распахнулся, а мышцы его груди и живота напряглись.

Боже правый.

Он пристально посмотрел на нее.

— Вы бы оделись, не так ли? — пробормотал он бессмысленно. — Ну, конечно, вы бы, черт возьми, оделись.

— Пожалуйста, мистер Девитт. Следите за языком.

— Если вам не нравится то, как я выражаюсь, тогда не садитесь за мой стол, выглядя такой… — Он с отвращением махнул на нее рукой. — Свежей, дружелюбной и невинной, как будто вы не осознаете, что нарушили все мое расписание.

— Все ваше расписание включало в себя поездку в Ливерпуль, и вы даже не придерживаетесь своего расписания касательно завтрака. Думаю, в доме таких размером мы сможем целыми днями не видеться друг с другом, если будем немного сотрудничать.

— Перестаньте быть такой чертовски рассудительной, — проворчал он. — Терпеть не могу, когда люди ведут себя разумно, до того, как я выпью свой кофе.

Еще раз зевнув, он плюхнулся в стул напротив нее. Она не отрывала взгляда от его лица, но воспоминание о его обнаженной груди плясало у нее в голове. Ей показалось, что на ней было немного темных волос. Это напомнило ей богов и воинов на картинах.

Она решила, что лучше больше не смотреть.

— Мистер Девитт…

Он издал долгий рокочущий звук.

— Сначала кофе, беседа потом.

Пока лакей наливал ему кофе из серебряного кофейника, мистер Девитт смотрел на чашку с таким пристальным вниманием, что можно было подумать, будто он наполняет ее сам, усилием воли. Как только чашка наполнилась и аромат наполнил комнату, он обхватил ее обеими руками, отхлебнул и вздохнул, прикрыв глаза, с выражением экстаза на лице.

Этот темный и горячий кофе… Он напоминал ей что-то. Затем его глаза резко открылись. Он посмотрел прямо на нее.

О да. Вот что напоминал ей кофе. Его глаза.

— Езжайте домой, — сказал он. — Если я сегодня выбиваюсь из графика, то это ваша вина, так как вчера я задержался допоздна из-за вас.

— Вы поражаете меня, сэр! — она невольно прыснула со смеху. — Это не может быть моей виной. Судя по вашему виду, возможно, во всем виноват алкоголь.

— Возможно, я напился из-за вас.

— Мистер Девитт никогда не пьет, — вмешался мистер Ньюэлл, и Кассандра вздрогнула, потому что совсем забыла о его присутствии.

Мистер Девитт резко повернул голову и хмуро посмотрел на секретаря, затем снова сосредоточился на своем кофе и сделал большой глоток.

— Ньюэлл, вы уволены.

— Да, сэр. — Мистер Ньюэлл отправил в рот кусочек ветчины.

— Мистер Ньюэлл, вы не уволены, — сказала Кассандра. — Вы не можете его уволить. Он мой секретарь.

— Я нанял его в качестве секретаря, отвечающего за супружеские дела. Это делает его моим секретарем.

— Под «супружескими делами» подразумеваюсь я, что делает его моим.

— Это показная логика. Я отказываюсь придерживаться показной логики за завтраком. — Он снова взмахнул руками, а лакей у стены нервно следил за траекторией полета кофейной чашки. — Его работа — заниматься вами и вашими делами, так чтобы мне не пришлось. Он потерпел неудачу, потому что, смотрите, где мы сейчас.

— Это ваша вина, потому что вы изменили свое расписание.

— Это не имело бы значения, если бы вы меня не ослушались.

— Чего бы я не сделала, если бы вы были благоразумны.

— Я всегда благоразумен.

— Вы такой…О! Из-за вас я начну пить.

Она поймала себя на том, что тоже размахивает руками — боже, даже Люси никогда не вдохновляла ее на такие поступки! — и взяла себя в руки.

— Вот почему нам нужен мистер Ньюэлл, — сказала она. — Мы не можем общаться друг с другом напрямую.

Казалось, мистер Девитт воспринял это как вызов.

Преувеличенным жестом, более подходящим для театра, он осторожно отставил свою чашку в сторону. Еще одним медленным, обдуманным движением он положил сначала одну руку, затем другую на стол перед собой.

Затем он приподнялся и наклонился к ней, приблизив свою широкую обнаженную грудь.

— Ньюэлл, — сказал он, не сводя с нее глаз. — Скажите моей жене, чтобы она ехала домой.

Кассандра повторила его позу.

— Мистер Ньюэлл. Скажите моему мужу, что я намерена остаться, пока не позабочусь о том, чтобы ввести мою сестру в общество.

Он наклонился ближе, так что она смогла разглядеть его глаза, обрамленные густыми ресницами.

— Ньюэлл, скажите моей жене, что я дам ее сестре солидное приданое, чтобы она могла пригласить нескольких отчаянных джентльменов в Уорикшир сражаться за нее.

Она тоже наклонилась еще ниже.

— Мистер Ньюэлл, скажите моему мужу, что не все проблемы можно решить с помощью денег и секретарей.

— Ньюэлл, скажите моей жене, что я не потерплю такого упрямства.

— Мистер Ньюэлл, скажите моему мужу, что единственный упрямец здесь — это он.

— Ньюэлл… — мистер Девитт остановился, нахмурился и повернул голову, показывая ей свой сильный профиль. — Куда, черт возьми, он подевался?

Кассандра тоже повернулась.

— О, — сказала она, увидев теперь уже пустой стул. — Мы спугнули его, беднягу.

Она повернула голову обратно, и в тот же миг это сделал мистер Девитт; их взгляды встретились, и она поняла, что они почти соприкасались носами. Она поспешно села обратно на свое место, но обнаружила, что ей трудно отвести от него взгляд, когда он откинулся на спинку стула с ленивой грацией и обнаженной грудью и взял свой кофе. Рукав его халата соскользнул, обнажив сильное предплечье. Кассандра быстро занялась своей чашкой с чаем.

— Бедный мистер Ньюэлл не любит ссор, — сказала она. — Ему часто приходится прятаться в Санн-парке.

— Ваш дом — это что, поле битвы?

Теперь его голос звучал весело.

— Подушечки для булавок летают по воздуху? Взрывающиеся шляпки? Что-то в этом роде?

— Вы недалеки от истины. С Люси… Она вздохнула. — Я полагаю, вы не хотите ничего знать о Люси.

— На самом деле, нет. Я так понимаю, она та сестра, которую вы хотите вывести в свет.

— Да. И она… Неважно.

Он не хотел знать. Люси была ее проблемой, а не его. Она не могла ожидать, что муж поддержит ее; она могла только надеяться, что он не будет чинить ей препятствий.

— Я не хочу показаться трудной или назойливой, мистер Девитт. Я бы не приехала, если бы это не было важно. Я должна сделать то, что лучше для моей семьи, и в этом мне никто не помешает.

— Вы хотите сказать, что мне от вас не избавиться.

— Будьте благодарны, что это всего лишь я. Могло быть и хуже. Люси могла бы приехать вместо меня.

ДЖОШУА КАКИМ-ТО ОБРАЗОМ проиграл их спор, но ему было почему-то сложно сожалеть об этом, и он откинулся на спинку стула с чашкой кофе, наблюдая, как Кассандра пьет чай. Прежде чем поднять чашку, она погладила нарисованные вишни на фарфоровой поверхности и, прежде чем сделать глоток, с явным удовольствием вдохнула аромат.

Когда она забывала о вежливости, она становилась очень забавной. С другой стороны, когда она была вежлива, ему хотелось послать ее к черту.

— Что с вами случилось прошлой ночью? — спросила она. — Похоже, кто-то ударил вас по лицу.

— Кто-то ударил.

— И часто такое случается?

— Не очень.

— О.

Она взяла нож и разрезала грушу на четвертинки.

— Это все? — спросил он.

— Я не понимаю, что вы имеете в виду.

— Это все, что вы можешь сказать? «О». — Она непонимающе посмотрела на него. — Где же любовь и сочувствие, жена? Вам не интересно, что случилось? Вам не хочется знать, больно ли мне? Вам не интересно, все ли будет в порядке с вашим дорогим мужем?

— Если честно, я удивлена, что вас не бьют по лицу чаще.

ОН НЕ МОГ УДЕРЖАТЬСЯ ОТ СМЕХА. Она продолжала удивлять его.

— Потому что я богат, — ответил он.

Все еще смеясь, он пошел за своим завтраком, который лежал на серванте. Когда он повернулся к ней с полной тарелкой в руке, то заметил, что она повернулась на стуле, чтобы посмотреть на него, хотя она быстро отвернулась и притворилась, что увлечена своим пирогом. Ее голова была опущена, но плечи заметно напряглись: все ее внимание было приковано к нему, который стоял у нее за спиной, где она не могла его видеть. Возможно, он заставлял ее нервничать. Кажется, это отличная идея — задержаться еще немного.

Ее густые каштановые волосы были собраны в простую прическу, утреннее солнце играло на их рыжих прядях и тонких волосках на затылке. Ее прическа оставляла открытыми уши, которые слегка порозовели, если он не ошибался, так же, как и изгиб шеи, вплоть до того места, где она переходила в плечо. Край ее платья задрался как раз над тем местом, где он запечатлел бы долгий поцелуй, если бы они были любовниками.

Он понял, что безмерно наслаждается их беседой, что было совершенно неуместно. Он также обратил внимание на то, что сегодня ее глаза казались скорее карими, чем зелеными, что она делала все с непринужденной компетентностью, но выдавала свою чувственность, вдыхая ароматы и поглаживая фарфор, и что она вовсе не была такой святой, какой притворялась.

Все это также было совершенно неуместно.

Важно было то, что когда она заботилась о чем-то, то делала это сильно, яростно и твердо, и это делало ее более стойкой, чем он ожидал.

— Я попрошу мистера Ньюэлла, как нашего секретаря, отвечающего за супружеские дела, нанять для вас камердинера, — сказала она, когда он вернулся на свое место. — Вам нужна помощь в уходе за собой.

— У меня уже есть камердинер. Где-то есть.

— Тогда он купит ему бритвенный прибор и научит его им пользоваться.

— Бритье — пустая трата времени. Чертова борода просто отрастет снова. Вам не нравятся мои усы, Корделия?

— У кошек есть усы, Джона. У мужчин же щетина. Вы выглядите…

— Вызывающе? Скажите, что я выгляжу вызывающе. Обожаю выглядеть вызывающе.

Она сердито посмотрела на него. Он улыбнулся ей. Какой это был замечательный вид спорта — вести себя абсурдно и выводить ее из себя.

— Старомодно, — закончила она.

— Да никогда.

— Мужчины не носят бороды и серьги со времен Тюдоров, — возразила она. — Зачем вы вообще носите сережку?

— Потому что у меня есть уши. Мы могли бы купить одинаковые серьги.

— Это глупая идея.

— Сначала должны быть глупые идеи, чтобы перейти к хорошим. Тогда одинаковые кольца.

Она подняла левую руку с тонким золотым ободком.

— Мы уже носим одинаковые кольца.

— Так и есть. Какие же мы очаровательные.

Он поднял свою левую руку, и они оба посмотрели на нее. На его безымянном пальце не было ничего, а массивное кольцо на мизинце явно было печаткой.

— Это не ваше обручальное кольцо, — сказала она. — Что это?

Он уронил руку на колени.

— Ничего. Значит, у меня нет обручального кольца. У большинства мужчин его нет.

— Папа подарил нам обоим одинаковые кольца, разве вы не помните? Он всегда носил свое в знак своей преданности моей матери.

Она вздернула подбородок, вызывающе и напряженно, призывая его снова стать циничным, не желая допускать даже мысли о возможности правды. Он не мог насмехаться над ней.

— Для вас это важно, не так ли? — тихо спросил он.

— Как я уже говорила, верность — это краеугольный камень брака, а крепкий брак — это основа семьи, а семья — это все.

Но по мере того, как она говорила, ее взгляд затуманивался, и она выглядела невероятно юной, потерянной и уязвимой, как новорожденный ягненок, который только и ждет, когда лисы разорвут его в клочья. Если бы он был другим мужчиной, он бы утешил ее и защитил. Но он не был другим человеком, она не была его овечкой, и защищать ее не входило в его обязанности.

— Семья — это помеха, — сказал он и сосредоточился на еде.

ИЗ МНОГИХ ТРУДНОСТЕЙ, возникших у Кассандры с мистером Девиттом, — его сквернословие, плутоватая ухмылка, настойчивое желание обнажить грудь, — одной из самых серьезных была его быстрая смена настроения. Она поняла, что он был человеком, быстрым в мыслях и поступках, но он также был скор на гнев, на юмор, на сочувствие, на безразличие. Она не могла припомнить, чтобы встречала кого-нибудь, кто был бы так быстр во всем, и она боялась, что вывихнет шею, пытаясь не отстать.

Он даже ел быстро, хотя она доела свой пирог и грушу первой, и до нее дошло, что у нее очень мало времени, чтобы снова отстоять свою точку зрения, прежде чем он доест и уйдет.

Кроме того, пока он ел, он молчал. Это казалось редким и удивительным событием.

— Сегодня я встречаюсь со своей бабушкой, герцогиней, — сказала она. — Мне важно увидеть ее лично, потому что отношения в моей семье были немного напряженными с тех пор, как…

Она задумалась. С тех пор, как папа женился на маме. Герцогиня не одобрила выбор жены своего младшего сына, хотя, конечно, все всегда были вежливы и воспитаны.

— Не слишком долго. Только в течение последней четверти века или около того. Я надеюсь, что ее светлость заберет Люси к себе, позаботиться о ее дебюте и введет ее в общество. Если нам повезет, Люси сделает хорошую партию и к концу года будет счастлива в браке. Уверяю вас, я совсем вас не побеспокою. Вы даже не заметите, что я здесь.

Он отодвинул пустую тарелку и ухмыльнулся.

— Что в этом забавного? — спросила она.

— Вы превосходно умеете говорить вежливо, — сказал он. — «Я совсем вас не побеспокою» означает «Я не хочу разговаривать с вами больше, чем это необходимо». «Вы вряд ли заметите, что я здесь» означает «Я собираюсь притвориться, что вас не существует». Разве я не прав?

— Как чудесно, что мы понимаем друг друга.

— Что означает: «Конечно, вы чертовски правы».

— Пожалуйста, мистер Девитт. Следите за выражениями.

— Вам нравится то, как я разговариваю. Это дает вам повод отругать меня вместо того, чтобы честно ответить.

— Я не… Я бы не стала… Вы… Ох.

Не найдя слов, Кассандра скрестила руки на груди и с негодованием посмотрела на него. Предположить, что она была нечестна! Она просто проявляла вежливость.

— Вы не должны насмехаться над вежливостью, — сказала она. — Это наша лучшая защита от убийства друг друга.

— Нашей лучшей защитой от убийства друг друга было бы вернуться к нашим отдельным жизням. Мы прожили целых два года, даже не испытывая желания убить друг друга, чего не могут сказать другие супружеские пары. Вам должно быть стыдно, миссис Девитт, за то, что вы пытаетесь разрушить наш идеальный брак.

— Уверяю вас, наш брак будет таким же идеальным, если мы будем заниматься своими делами и полностью игнорировать друг друга.

Он тяжело вздохнул.

— Вы когда-нибудь слышали о ракушках?

— Прошу прощения?

— Ракушки. Это ужасные морские создания, которые цепляются за корпуса кораблей и замедляют их движение. От них практически невозможно избавиться, и есть люди, единственная задача которых — соскребать их. Вы, миссис Девитт, живучи, как ракушка.

— Я приму это за комплимент, мистер Девитт. Я рада, что вы начинаете проявлять благоразумие и понимать, что было бы пустой тратой вашего драгоценного времени пытаться соскрести меня.

Кассандра отодвинула стул и встала. Он, конечно, не встал, и было бы пустой тратой времени объяснять, что джентльмен никогда не остается сидеть, когда леди стоит. Ее муж был не настоящим джентльменом, а странным гибридным созданием, одним из немногих, кто мог пересекать границы между противоположными мирами аристократии и коммерции, благодаря редкому сочетанию его воспитания, деловой хватки и, как она подозревала, явной кровожадности.

Эти темные, напряженные глаза следили за ней, пока она обходила стол и направлялась к двери. Ей пришлось пройти мимо него, и она остановилась рядом с ним. Ее внимание привлек синяк на его щеке.

— Похоже, это действительно больно, — сказала она. — Хотя, осмелюсь сказать, вы это заслужили. Вы просто невыносимы.

Не отдавая себе отчета в том, что делает, она слегка прикоснулась большим пальцем к синяку. Ее пальцы коснулись его щеки. Щетина была на удивление мягкой, и она едва сдержалась, чтобы не погладить ее. Она опустила взгляд и увидела его грудь, все еще обнаженную, все еще мускулистую, и, да, с редкими темными волосами. Она поспешно отдернула руку и ухватилась за свои юбки.

Ей нужно было что-то сказать ему, но она не могла сообразить, что именно.

— Вы собираетесь поцеловать синяк, чтобы боль прошла?

Его тон был легким и дразнящим, и она старательно избегала встречаться с ним взглядом. Вместо этого она сосредоточилась на синяке. На багровом пятне, острой скуле, горячей коже, мягкой щетине. Она сможет это сделать. Она сможет прижаться губами к его лицу, прямо там. Она часто целовала своих сестер в щеку, и мать тоже. Это было достаточно просто. Наклониться, ощутить его тепло и энергию и прижаться губами…

Она отвела взгляд от его щеки и случайно встретилась с ним взглядом. Карим, жарким взгляд.

Он больше не смеялся. Он больше не поддразнивал ее. Его внезапная серьезность пронзила ее насквозь и отозвалась мурашками на коже. Внезапно она осознала, насколько он велик и как близко находится. Его рука была всего в нескольких дюймах от ее бедра. Ей даже не пришлось бы выпрямлять локоть, если бы она захотела положить ладонь ему на грудь.

Затем — затем — он встал. То есть он развернулся вверх с волнистой медлительностью, противоречащей его обычной стремительности. Она выгнула спину, и ее ягодицы прижались к подлокотнику соседнего стула. Он не сделал ни единого движения, чтобы прикоснуться к ней, но, казалось, нависал над ней; он казался намного выше, когда они стояли так близко, а его грудь была намного шире, когда она была прямо у нее перед глазами. Юбки шелестели у ее ног, ласкаемые его халатом. Она осознала, что ее губы приоткрыты, чтобы было легче дышать, и закрыла их. Он взглянул на ее рот, потом снова в глаза.

Это тело когда-то лежало на ней, их тела были соединены — это было ненадолго и неловко, но все же они соединились. Это казалось невозможным, и все же……

— Я никогда не целовал вас, — сказал он. — Неудивительно, что вы так и не простили меня за нашу первую брачную ночь.

— Как вы и сказали. — Ее голос прозвучал хрипло, и она откашлялась. — Так даже лучше.

— Да. Так будет лучше всего.

Он снова посмотрел на ее губы, слегка покачнулся, затем поднял глаза и выпрямился.

— Вы все нарушаете, Камилла.

— Значит, у нас есть что-то общее, Джереми.

Она отодвинулась от него и направилась к двери на ногах, которые не должны были казаться такими слабыми, чувствуя, что задыхается, что смущена и с осознанием, что это только начало.