Мой грешный муж

Глава 26

Люси с диким визгом бросилась на нее. Она сорвала розовые перья с головы Кассандры и торжествующе замахала ими. Кассандра, одной рукой вцепившаяся в сюртук, а другой в волосы, не успела произвести ответное действие, как Джошуа перекинул Люси через плечо и направился к ближайшей двери.

Затем Арабелла взяла Кассандру за правую руку, а лорд Хардбери — за левую, они вывели ее на улицу и усадили в свой экипаж, чтобы отвезти ее домой за несколько кварталов. Она уткнулась лицом в сюртук Джошуа и вдыхала его аромат, все еще думая о скандале на балу и социальном мусоре, оставшемся после них.

Когда она, спотыкаясь, вошла в парадную дверь, Джошуа и Люси нигде не было видно. Арабелла предложила остаться с ней, но Кассандра захотела побыть одна.

Оцепенев, она сбросила верхнюю одежду у входа и поднялась по лестнице в свою комнату, прислушиваясь к звукам, доносившимся этажом выше. Ей нужна была горничная, чтобы помочь ей раздеться, но у нее не было желания звонить. У нее не было желания что-либо делать, кроме как прижаться локтем к стене, уткнуться в него лбом и ждать конца света.

Она скорее почувствовала, чем услышала, как Джошуа вошел и запер за собой дверь. Она не пошевелилась, но все ее чувства уловили его присутствие.

Спустя три взмаха ее танцующего сердца, он окутал ее своим теплом. Его сильные и уверенные руки обхватили ее за талию, а его грудь прижалась к ее спине, как надежная стена. Как приятно вот так прижиматься к нему. Если кто-то нападет на нее, он защитит ее. Если у нее подкосятся ноги, он подхватит ее, прежде чем она упадет.

Его губы скользнули по ее подбородку.

— Сегодня ты превзошла саму себя, моя сладкая, — пробормотал он.

— Ты смеешься?

— Только про себя.

Он снова уткнулся в нее носом, наполовину лаская, наполовину щекоча, и она запрокинула голову, ожидая продолжения. Его запах наполнил ее чувства, а ласка разлилась по ее телу, струясь по коже, как теплая вода.

— Ты планируешь простоять у стены всю ночь? — спросил он.

— Думаю, всю оставшуюся жизнь.

О, как же она любила его тихий смешок. Он принадлежал ей одной, их интимным моментам, проведенным вместе.

Когда он отстранился, она все еще стояла, уткнувшись в стену и оплакивала его отсутствие, но далеко он не ушел: он вытащил шпильки из ее волос и позволил им упасть. Его пальцы перебирали ее волосы, приподнимая их, позволяя им рассыпаться по плечам и спине, лениво, как будто у него было все время в мире и ему нечем было заняться, кроме как играть с ее локонами.

— Где Рут? — с трудом выговорила она.

— С Люси. Сегодня вечером я буду твоей горничной.

Он перекинул ее волосы через одно плечо и ловкими пальцами расстегнул пуговицы на платье. Она опустила руки, чтобы он смог стянуть рукава с ее плеч. Он спустил платье вниз по ее телу, его руки скользили по ее талии, бедрам, ногам до самого пола. Каждое прикосновение наполняло ее тело новой энергией, как будто она была куклой из сказки, а он — волшебником, оживляющим ее. Как кукла, она подняла одну ногу, затем другую, чтобы он мог стянуть с нее платье.

Она все еще не смотрела на него. В ней затеплилась надежда, но она смешалась с темным страхом, что, если она посмотрит на него, все закончится и он снова оставит ее. Она положила руку на стену и снова прижалась к ней лбом.

Несколько движений его ловких пальцев, и ее корсет тоже упал.

— Из меня получилась хорошая горничная, не так ли? — сказал он.

И снова его тело обхватило ее. Его губы на ее шее посылали новые приглашения к удовольствию, которые ее тело жаждало принять.

— Моя горничная никогда так не делала, — прошептала она.

В ответ он обхватил ладонями ее груди и начал дразнить соски большими пальцами.

Она снова прижалась к нему.

— Это она тоже никогда не делала.

— А как бы ты поступила, если бы она это сделала?

— Наверное, повысила бы ей зарплату.

Еще один интимный смешок. Как же ей нравилось ощущать его смех всем своим телом. Она выгнула спину и положила голову ему на плечо, наслаждаясь его прикосновениями.

— Теперь ты наденешь на меня всю мою ночную одежду? — спросила она. — Мою сорочку, ночной жакет и ночной чепец?

— Я надену на тебя твой ночной чепец и больше ничего.

— О, ты такой порочный.

— Я порочный? Это ты будешь разгуливать в одном ночном чепце.

Желание и радость захлестнули ее. И его поддразнивания! Если бы только этот момент был чем-то прочным, что она могла бы обнять и хранить вечно. Его желание, его доброта — она не знала, достаточно ли этого. Но сейчас он был ей нужен, и он был рядом, и этого должно было хватить.

— Я хочу чувствовать тебя повсюду, — прошептала она. — Я хочу, чтобы в моем мире не было ничего, кроме тебя.

Внезапно его ласки прекратились, и она подумала: «Ну вот, теперь я сделала это, теперь он уйдет». Но он не отодвинулся. Он глубоко, прерывисто вздохнул и прижался губами к ее плечу.

— Джошуа?

— Я здесь.

На этот раз он был менее нетороплив, когда задрал на ней сорочку, и она помогла ему стянуть ее через голову. Когда он снова прижался к ней, на нем тоже ничего не было, и его горячая кожа соприкасалась с ее, а многообещающая длина его эрекции прижималась к ней. Он сжал внутреннюю поверхность ее бедер, и она захныкала.

— Держись за стену, милая, — прорычал он ей на ухо. — Позволь мне позаботиться о тебе.

— Можно сделать это здесь?

— Я могу сделать все, что ты захочешь. Я умею творчески решать задачи, помнишь?

Без предупреждения он ускорил движение пальцев в самом нужном месте, она вжалась в стену и стала делать ответные движения Она попыталась удержаться на ногах, пока он гладил ее с такой безжалостной яростью, что она ахнула и заколотила по стене кулаками. Он раздвинул ее бедра, глубоко вошел в нее, заполнил ее полностью и не отпускал, и она была ничем, только ощущением, любовью и им, женщиной и мужчиной, удовольствием и надеждой. Когда блаженство охватило ее, заставляя дрожать все тело, эти сильные руки поддержали ее и не дали упасть. Он приподнял ее и входил в нее, требовательный и властный, динамичный и грубый, а она держалась, она держалась, и ей хотелось держаться вечно и никогда не отпускать его.

КАК ТОЛЬКО ДЖОШУА ОТНЕС Кассандру в постель, он лег рядом с ней, потому что было бы нелепо уходить, так как он бы оставил здесь половину себя. Она прижалась к нему, положив руку ему на грудь, как будто хотела удержать его, и он отдался удовольствию.

Затем она обдала его теплым дыханием и провела пальцем по его коже.

— Что? — спросил он.

— Лицо леди Би. О, я никогда в жизни не была так зла.

— Откуда ты узнала об их играх в спальне?

— Я не такая наивная, какой была.

— Ты и словом не обмолвилась.

— О таких вещах не принято говорить, — чопорно ответила она.

— Очевидно, что говорят, — парировал он. — Только не говори мне, что ты пришла к такому выводу в одиночку.

Застигнутая врасплох, она заерзала, и он наслаждался ее мягкостью.

— Признаюсь, мы с Арабеллой обсуждали это. Один раз. Но все в порядке, — поспешила добавить она. — Мы замужние женщины.

— Клянусь, ты придумываешь эти правила по ходу дела.

Кончиками пальцев она описывала небрежные круги вокруг его сосков.

— Думаю, для лорда и леди Болдервуд все кончено.

— Они переоценили себя.

— И для Люси тоже. Ее сезон окончен.

— С другой стороны, если нам удастся разыскать этого шотландца, мы сможем отправить ее в Шотландию. Жаль, что это был не американец. Или бразилец. Бразилия, возможно, находится достаточно далеко.

— Я не знаю, что делать, — сказала она. — В чем я ошиблась?

Он прижался губами к ее волосам, вдыхая их аромат.

— Ты сделала все, что могла. Ей девятнадцать, и она достаточно взрослая, чтобы самой принимать решения. И по какой-то причине она решила погубить себя.

— Я полагаю, завтра мы можем отправиться обратно в Санн-парк.

И таким образом, это была их последняя ночь. Он лежал слишком тихо и слушал ее дыхание. Ее пальцы перестали дразнить его, и она тоже была слишком неподвижна.

Еще несколько ночей не помешают. Он жил в Бирмингеме, она — в своем поместье, но они могли бы провести вместе еще несколько ночей.

— Сейчас ты здесь, — сказал он, и это прозвучало глупо и натянуто. — Нет необходимости торопиться обратно. Если ты все еще можешь показываться здесь.

— Я буду держать глаза закрытыми, чтобы они меня не увидели.

О, боже, какая же она милая!

— Я слышал о враче, который специализируется на отучении людей от наркотиков, — тихо сказал он. — Возможно, ты хотела бы с ним познакомиться.

Она приподнялась и пристально посмотрела на него, но тусклый свет скрывал выражение ее лица.

— Чтобы поговорить о твоей матери, — пояснил он.

Кончики ее пальцев уперлись ему в грудь, и она провела губами по его щеке. Задержались.

— Спасибо. Да. — Она снова прижалась к нему. — Ты скоро вернешься в Бирмингем?

— Скоро. Там моя жизнь. — Он запустил пальцы в ее волосы, и его сердце забилось сильнее обычного. Она это почувствует. Она поймет.

— Мы могли бы поехать все вместе, — предложил он. — Я мог бы прервать свое путешествие в Санн-парке. Познакомился бы с этими знаменитыми свиньями, о которых ты постоянно говоришь.

— Это было бы здорово.

На сердце у него стало легче. Тишина и темнота смешались с ее присутствием и наполнили его радостью. Она отодвинулась от него и перевернулась на другой бок, и он обвился вокруг нее.

Дом почти погрузился в сон; не было слышно ни звука, кроме неровных шагов Айзека, поднимавшегося в свою комнату. Кассандра лежала тихо, ее дыхание было ровным, и только потому, что он думал, что она спит, он заговорил.

— Ты ждешь ребенка? — прошептал он в ночь.

Она пошевелилась. Ему не следовало спрашивать.

— Еще слишком рано говорить.

— Когда ты узнаешь? Я хочу знать.

— Тише. Мы должны быть терпеливы.

Он поймал себя на том, что напрягает мышцы, и усилием воли заставил их расслабиться.

— Мне это кажется неэффективной системой.

— И все же дети продолжают рождаться.

— В этом и заключается человеческая изобретательность.

— О, так вот как ты это называешь?

Ему показалось, что в ее голосе тоже прозвучало напряжение, но он уже не мог понять, что было правдой.

— Я мог бы остаться, пока ты не поймешь, прежде чем уехать домой в Бирмингем, — сказал он. — Если ты этого хочешь.

Она ничего не говорила, пока ее «ничто» не стало таким тяжелым, что чуть не раздавило его.

«Я хочу тебя», — хотел он услышать от нее. Я хочу тебя, с ребенком или без него. Но в нем говорило лишь тщеславие, эгоизм. Он жил в Бирмингеме, и все, чего он хотел, было там. Просто иногда он приходил в замешательство, потому что было так приятно иметь Кассандру рядом, и не было ничего постыдного в том, чтобы заботиться о ней, и у них была странная ночь, и все пошло кувырком с тех пор, как она приехала.

Но теперь он дал обещание.

— Я имею в виду ребенка, — уточнил он.

— Да.

— Значит, все улажено.

Она была неподвижна. Она не пошевелилась, но между ними все равно образовалась пропасть, и он не знал, что сделал не так и что неправильно понял.

Но затем она развернулась в его объятиях и бросилась на него, ее руки и губы атаковали его с поразительным голодом и страстью. У него не было времени удивляться, потому что его желание вспыхнуло и превратило все остальное в пепел. Она забралась на него сверху, и он принял ее. Призывал ее, затаив дыхание, взять его жадно, и сам взял от нее столько, сколько смог. Он знал, что ее страсть была вызвана желанием иметь ребенка, он знал это, но если бы он сосредоточился на своих ощущениях, то почти поверил бы, что это ее тоска по нему, потому что, если она будет желать его достаточно сильно и любить его достаточно сильно, тогда будет безопасно держаться за нее, потому что они никогда не развалятся на части.