Моя Мия. На осколках первой любви

Глава 24. Изливающая душу Мия

Не собираюсь ради него наряжаться, думаю я, натягивая на комплект из топа и шорт, легинсы с толстовкой цвета пыльной розы.

Мы по делу едем.

И разговаривать с ним тоже не собираюсь.

Всю дорогу буду слушать любимую музыку. Прихватываю наушники в зарядном кейсе и вместе с телефоном кидаю их в рюкзак. Спустившись на первый этаж, прохожу на кухню и выдвигаю ящик со сладостями.

Так-с.

Забираю целую пачку «Киндер-шоколада» и как дура зависаю на батончике «Сникерс». Громов его просто обожает.

Постукиваю по шоколадке пальцем.

А ещё Громов любит Ладу, напоминаю себе, мстительно складывая в рюкзак «Марс». Состроив мордочку, застёгиваю молнию.

То-то же.

— Ты куда? — спрашивает мама, проходя мимо кухни в столовую.

— Мы… с Миром в одно место прокатимся.

— С Миром, — хмурится она. — А как же приём в администрации?!

— Я написала Лёве, что не пойду. Извинилась перед ним.

— Так не делается, — мама расстроенно качает головой. — Он не обиделся?!

— Нормально всё, — машу рукой. — Вечером буду. Пока мамуль.

Если честно, я просто счастлива!

И вовсе не оттого, что отправляюсь в мини-путешествие с бывшим дружком.

Нет.

Я так не хотела идти на этот приём, что Громов стал отличным предлогом для отказа Демидову. Правда, я трусливо написала, что плохо себя чувствую, а Лев пожелал поскорее выздоравливать и сообщил, что позвонит вечером.

Ощущаю себя ужасной обманщицей, недостойной такого классного парня.

В прихожей натягиваю короткий блестящий дутый пуховик и серебристые угги.

— Мы в область едем… По зимней трассе, — Мирон отводит взгляд от экрана телефона и недовольно изучает мои ноги. — Чё ты вырядилась как на фотосессию?!

— Мы ведь на машине…

— Это дорога, Карамелина. Машина может сломаться.

Невозмутимо укладываю рюкзак себе на колени и поворачиваюсь к Громову:

— Даже БМВ?..

Играю бровями.

Мир посмеиваясь заводит автомобиль и выруливает на дорогу.

— Даже БМВ ломается. Это всего лишь вещь. Но понадёжнее будет чем…

— Только попробуй, — предупреждаю с серьёзным лицом.

— Чем корейцы, — договаривает он благоразумно.

— Спасибо.

Наш посёлок находится практически на выезде из города, поэтому мы довольно быстро оказываемся на трассе. Мирон устраивается в правый ряд и заметно расслабившись, немного съезжает в кресле, расставляя ноги.

Периодически бросает на меня многозначительные взгляды.

— Рассказывай давай, — говорит тихо.

Забираю воздух в лёгкие. Я ждала. Боже. Из меня как из табакерки тут же сыпется:

— Всё началось в Новый год…

— Пфф… так давно?!

— Да. Мне пришло сообщение с анонимного номера. Поздравили с праздником, обозвали овцой и посоветовали крепиться, потому что год будет для меня тяжёлым.

Безукоризненные черты лица ломаются, но это всё равно красиво. Любуюсь.

— Пиздец. И чё ты молчала, дурочка моя?

— Перестань, — стону. — Я тебе рассказываю ни для того, чтобы выслушивать нотации.

Мирон враз становится серьёзнее.

— Продолжай.

— Потом мне пришло видео из клуба, — закусываю губу.

— Какое?

— С Офицеровым, — смущаюсь. — Из випки. Помнишь?

— С удовольствием бы забыл, — выплёвывает он.

— Почему? — хмурюсь.

— Не бери в голову. Видео… — почёсывает подбородок двумя пальцами. — Там же не было камер. Я проверял.

— Не было, — киваю. — Значит, кто-то снимал. За шторой у стены.

Моё лицо заливается краской.

— Это уже интереснее и было не так давно. Сгоняю завтра в клуб, чтобы просмотреть видеозаписи из тамбура и зала. Может, будет видно, кто заходил в випку перед вами.

— Спасибо.

Минут десять едем в полнейшей тишине. Кажется, Громов и думать забыл про мои проблемы, но я уверена, что он обмозговывает обрушившуюся на него информацию.

— Я так понимаю, это шантаж? — хмурится Мирон, поглядывая в зеркало заднего вида. — Что тебе надо было сделать?

— Завалить зачёт, — произношу еле слышно.

— И ты пошла на поводу у шантажиста? — взбешено восклицает.

— А что мне было делать? — развожу руками.

— Рассказать отцу, как минимум.

— Только попробуй, — предупреждаю, грозя ему пальцем.

— Почему ты…

— Это не обсуждается, Мир.

— Но по-че-му? Ты можешь мне внятно объяснить?

— Не хочу, чтобы отец видел… Там такой ужас… Кринж.

Мотаю головой. Немыслимо.

— Я помню всё до мелочей, — ворчит он под нос. — Ничего такого ужасного там не было, не нагнетай. Если бы ты там сексом занималась или, ещё невообразимее, делала минет.

Он хохочет, будто сама мысль о том, что я могу делать что-то подобное вызывает только улыбку.

Это злит чрезвычайно.

— Что за «ещё невообразимее»? — оскорбляюсь. — Что смешного в том, что я могла делать кому-то минет?

Смех мгновенно прекращается, а мужские ладони с силой стискивают руль.

— Ты же несерьёзно? — его глаза метают в меня молнии.

— Надеюсь, это ты несерьёзно, — парирую. — И смею тебе напомнить, у меня есть парень, который взрослее тебя на три года.

Последнее звучит немного по-детски, но я стараюсь об этом не думать.

— При чём здесь возраст и секс? — удивляется Громов. — Мне кажется, здесь больше влияют другие величины, — подмигивает мне.

— Ой, всё, — зажимаю уши. — Хватит, пожалуйста.

Он снова смеётся и, кажется, успокаивается.

— Ладно. Так почему ты не рассказала отцу, Карамелина?

— Мне стыдно, — морщусь. — Он считает меня такой идеальной. Так гордится. Когда я думаю, что папа когда-нибудь увидит нечто подобное, у меня руки дрожат.

Киваю на сложенные ладони.

Мирон тяжело вздыхает и тянется к ним, приободряюще сжимает мои пальцы. Улыбаюсь ему в ответ.

— Спасибо…

— Ты не права, Мия.

— Почему?

— Семья — это место, где тебя примут любой.

— Я никогда не была «любой». Всегда вела себя подобающим образом. Училась на отлично.

— Всё так, — соглашается Мирон.

— Тогда откуда ты знаешь, примут ли они меня после такого видео? — удивляюсь.

— Руслан с Элиной тебя любят, — пожимает он плечами.

— Идеальных все любят.

Кроме тебя, — договариваю про себя.

Ты питаешь слабость к порочным и грязным. Желательно без трусов.

— Загоняешься, Мий. И делаешь из мухи слона.

— Я умру, если это видео опубликуют, Мирон. Просто умру от стыда в ту же секунду. Сгорю дотла.

Громов оглушительно цокает и склоняет голову раздумывая. Снова сжимает мои ладони. Впервые чувствуя поддержку, ощущаю солёные слёзы на губах.

— Противоположность стыда — это свобода, — тихо произносит он. — Пока ты чего-то стыдишься, ты в тисках и кто-то умело этим пользуется.

— Кто это может быть? — искренне недоумеваю.

— Скорее всего, тот, кто хорошо тебя знает…