Глава 3. Растерянная Мия

Десять.

Ровно столько минут мне понадобилось, чтобы привести себя в порядок в дамском туалете. Пшикаю на внутреннюю сторону запястья серебристой Монталь, и медленно растирая, хладнокровно смотрю на своё отражение. Глаза будто неживые. Маньяк-убийца, прости господи.

«Мой Громов»

Словно вспышкой пролетают слова Ладки. Ядовито-неоновой лентой под кожу забираются.

Я… в раздрае.

Думала, пережила, справилась. Но нет.

Наверное, мою боль может понять только та, что любила в девятнадцать. До хрипоты, до прокля́того покалывания в ступнях. Когда жжётся в груди так, что нестерпимо.

Ни одной единой мысли, кроме воздушного рыжего облака вокруг его плеча.

Просто мечтаю, чтобы проблема решилась одномоментно. Чтобы он уже сейчас всё понял, потому что в следующую минуту поздно будет. Ни завтра, ни послезавтра.

Сейчас!

В мои девятнадцать лет бить наотмашь хочется за долю секунды до того, как по тебе ударили. Так получается. Не знаю, что это.

Мама говорит — «молодость, всё пройдёт», отец тихо цедит «вся в мать» и закатывает раздражённо глаза.

Я физически ощущаю, как живьём варюсь в коктейле из ревности, унижения и собственной уязвимости. Моё сердце рыдает внутри, потому что снаружи я должна оставаться сильной.

Этому тоже папа научил. Слабой можно быть только со своими. С родными.

А Мирон больше к таким не относится.

Перед собой вижу — стоит молоденькая, яркая брюнетка. А в душе́ — волчица, одиноко воющая на Луну.

До жути.

Облизнув только что подкрашенные губы, вытираю влагу в уголках глаз и отшвыриваю салфетку в урну.

Я должна быть равнодушной.

Обязана стать счастливой, чтобы утереть ему нос. Просто горю сейчас мечтой увидеть в его глазах отголоски своей боли.

Найду себе парня.

Хорошего, умного, главное, надёжного. Такого, чтоб дух захватывало.

Поражённо вздыхаю, прикладывая ладошки к горящим щекам. Само́й влюбиться? Не в Громова?

Это вряд ли, конечно.

— Мийка, — подхватывает меня под руку Тая, когда я решаюсь выйти из туалета. — Пойдём. Я все ноги стёрла, пока тебя искала.

— Зачем?

— Ты куда-то пропала, — сбивчиво проговаривает. — Там… он пришёл, представляешь?

— Кто? — округляю глаза. Мысли только о Громове.

— Ваня, — краснеет Валеева.

С недавних пор моя любимая подруга тоже пала жертвой светлых глаз. Правда, серых. Собственник последних — Ваня Соболев, однокурсник Мира и средний сын Яны Альбертовны Соболевой. Пожалуй, самой известной женщины в нашем городе.

Поднявшись по винтовой лестнице, снова попадаем в душное помещение. Голова кружится от количества людей и мигающих ламп, установленных под потолком.

Стараясь не смотреть в сторону випки, прохожу к нашему столику и оставляю крохотную сумочку на диванчике.

Следующий час мы с девчонками танцуем и веселимся. Упрямая лямка платья всё время пытается съехать, грозя оголить грудь, но я старательно её придерживаю и соблазнительно поднимаю руки, выписывая бёдрами восьмёрки.

В какой-то момент становится так весело, что о Громове напрочь забываю.

Алкоголь в крови будоражит и требует остренького, наша «Модная четвёрка» вскарабкивается на сцену. Одёргиваю задравшееся платье под общий вой толпы, мило пожав плечами.

Щёки горят, кожу покалывает, когда представляю, что Мир сейчас где-то здесь. Ну не может он в таком платье из виду меня выпустить. Видела ведь, как взбесился. Всегда так было.

Кидаю неловкий взгляд в сторону випки. Пусто.

Горько усмехаюсь.

Ему всё равно. Может, вообще уехал со своей апельсиновой. Будут трахаться полночи, как кролики у бабушки на даче… Не зря мы каждое лето за ними подсматривали.

Да блин.

Поднимаю голову к ярким софитам и пытаюсь возвратить выпавшие слёзы глазам. Ослепительно улыбаюсь.

Быть сильной мне даётся нелегко.

Девчонки попеременно дёргают меня за плечи, изображая веселье.

В танце соблазнительно прогибаюсь и откровенно веду ладонями по груди. Пайетки колются и хрустят под пальцами. Возбуждение внизу живота загорается красной лампочкой. Я так много читала про секс последние полгода, что давно могла бы сдать теорию на "отлично".

Отчего-то сейчас, на фоне опытной стервы-Ладки, моя девственность кажется нелепым казусом.

Тем более, Мир от права первой ночи отказался самым противным способом. Это и послужило причиной нашего недопонимания перед самым отъездом Громова в Европу.

Но…

Мы ругались с ним миллионы раз. Случалось, долго не разговаривали, обижались. А потом как ни в чём не бывало продолжали общаться. Потому что близкие люди всегда прощают. В этом и смысл.

Заметив своего недавнего соседа, мило угощавшего меня коктейлями, машу рукой и проезжаюсь взглядом по молодому стройному телу. Неплохо. А блондин оказался красавцем, в темноте випки не разглядела. Слишком уж была занята сладкой парочкой.

Парень ослепительно улыбается, сверкнув белоснежными зубами, и кивает на бар, приглашая. Ох, мамочки.

Ещё раз кружу глазами по чёрной рубашке, расстёгнутой на пару пуговиц.

Он усмехается, наглец.

Крупноват для меня, конечно, но ничего страшного. На его фоне, со свежими «барселонскими» формами, буду ещё выигрышнее смотреться…

Игриво наклоняю голову и закусываю нижнюю губу. Развожу руками, показывая, что мне самостоятельно отсюда не выбраться.

Блондин подходит ближе, не прерывая взгляда.

Без слов доверчиво опираюсь на массивные плечи и смотрю сверху вниз. А затем под улюлюкания, оказываюсь в крепких руках…

Загрузка...