Моя Мия. На осколках первой любви

Глава 27. Разгорячённая Мия

Остаток дня пытаюсь как следует утрамбовать в голове разговор с Галиной Сергеевной, умудрённым опытом человеком и взрослой женщиной, прожившей счастливую жизнь.

Ничего нового, к слову.

То же самое, о чём мне всегда твердил отец. Мама же раздражительно качала головой, но при мне никогда не спорила.

А папа повторял: «Первая любовь — это несерьёзно. Порой до чего только не доводит, особенно молоденьких девиц». Он вообще с самого нашего детства не очень любил, когда я говорила о Мироне или кто-то шутил по поводу нашей крепкой дружбы.

Всё время было ощущение, что отец как бы мимо ушей пропускает. Будто что-то неважное и… нелепое?..

Словно мои чувства — пыль придорожная. Прибьёт дождичком и ладно.

— Что делаешь? — хмурится Мирон, заходя в «нашу» комнату.

— Фотографии пересматриваю.

Киваю на экран телефона и нервно сглатываю, когда он неожиданно стягивает мокрую от пота футболку. После того как с баней было улажено, Громов решил вдруг колоть дрова.

В общем, с нашего разговора на кухне, я его не видела.

— Мобильного интернета здесь нет, — дрожащим голосом продолжаю. — Поэтому, как и в самолёте во время полёта — чищу память.

— Ясно, — кивает он не глядя. Словно я его обидела чем?.. — Баня готова. Первая пойдёшь?

— Да, — вскакиваю с места.

Убираю телефон на подоконник и быстро поправляю топ.

— Ты была хоть раз, Алиева? — спрашивает грубовато. — В бане-то была?

Ещё и по фамилии. Индюк!

— Конечно. В отпуске, — отвечаю невозмутимо.

Зловещий смех заполняет душную от натопленной печи комнату.

— В отпуске… — морщится. — Здесь настоящая русская баня. Деревенская.

— И что там? — непонимающе уставляюсь на его лицо. Тоже завожусь. — Мыши?!

— Не удивлюсь, — пожимает плечами Мир и наблюдая за моей реакцией поспешно добавляет: — Но пока топил и воду таскал — ни одной не видел.

Хмм…

Допустим, ладно!

Тяжело вздохнув, одеваюсь. Затем молча наблюдаю, как Мир натягивает куртку прямо на голые плечи и вслед за ним выхожу на улицу.

Задерживаю дыхание от ударяющего в лицо холода. Это немного отрезвляет!

Почему он так себя ведёт? Я ничего ему не сделала.

Раздумываю над природой его плохого настроения, мы как раз проходим небольшой крытый двор, длинную поленницу и оказываемся на улице. Стараюсь удержаться на узкой дорожке в своих скользких уггах, пока мы не добираемся до небольшой избушки, похожей на ту, что была у Бабы-Яги, только без куриных ног.

— Иди, — отстранённо кивает Мирон на низкую дверь.

Озираюсь и нервно всхлипываю. Раньше я без проблем могла проявить при нём любое чувство — растерянность, слабость, страх.

Сейчас же…

Увы, безграничное доверие между нами смывается. Рассеивается, как и наша дружба. Я это чувствую. А он?..

— Я боюсь, — всё же решаюсь быть искренней.

— В смысле? — косится непонимающе.

— Ну… хмм… я в первый раз такое вижу, — раздражаюсь. — Бли-ин!..

Чего он хочет от меня?

Я же не в Последнем Герое участвую?..

Бани, в которых я бывала, располагались при пятизвёздочных отелях или больших загородных комплексах, куда отец возил нас на выходные.

Здесь же низкая сторожка с покосившейся дверцей и прибитым к ней войлоком. Что там внутри? Как всё устроено?

Это ведь не квест с бутафорией. Реальная жизнь.

— Ладно, всё Громов, — взрываюсь как сигнальная ракета. — Я не пойду.

Помру от грязи!

Но туда не пойду!

Разворачиваюсь и запахиваю пуховик поплотнее. Холод покалывает щёки и пробирается с вдыхаемым ледяным воздухом внутрь.

С одной стороны, мне ужасно хочется в тепло. Там внутри этой избушки, наверное, здорово. Погреться и помыться.

Два дня без душа — перебор.

С другой…

— Блядь!.. — перебивает мои мысли звериный рёв за спиной.

— Твою мать!.. Как ты мне дорога, Карамелина!.. — рычит Мирон и резко хватает за руку. — Всю душу мне вымотала, коза.

— Я твою душу даже не трогала, — ворчу под нос, переставляя ноги. — Сам козёл, понятно?..

Из-за открытой в баню двери вокруг нас поднимается облако пара. Это очень символично, потому что мы оба на взводе.

Внутри жарко.

Вкусно пахнет хвоей от веника, который висит над потолком. Аккуратно укладываю полотенце и мужскую хлопчатобумажную футболку, которую мне выдала Галина Сергеевна. Неудобно, конечно, но главное — всё чистое.

Мирон без разговоров отворачивается к двери, стряхивает с рук куртку, вешает её на гвоздик, вбитый в стену, и усаживается на край лавки спиной.

Понимая, что таким образом, он предлагает мне помыться, быстро раздеваюсь: стягиваю легинсы с бельём и топ.

Я абсолютно голая, а помещение вокруг нас размерами со спичечную коробку.

Мамочки…

Сердцебиение не даёт покоя.

Несмотря на адское пекло, кожа мурашками покрывается. От вида обнажённых широких плеч Мирона бабочки в моём животе играют свадьбы и стремительно размножаются.

— Давай быстрее, — говорит он сквозь зубы, сбивая мой романтически-похотливый настрой. — Шевелись.

Пытаюсь разобраться с крышкой на фляге с водой. От досады ничего не выходит.

— Я не понимаю, — закатываю глаза. — Что я сделала такого? Почему ты всё время мне грубишь?

— Тебе кажется.

— Нет, — обрубаю. — Не ври мне. Я видела, как ты общаешься с Ладой. Ты можешь быть ласковым и вежливым, когда захочешь Громов. Но только не со мной…

С помощью металлического ковша смешиваю в тазу горячую воду с холодной, и усаживаюсь на деревянную лавку.

Вскрикиваю, обжигаясь.

И без того напряжённое мужское тело вздрагивает.

— Что там?

— Всё нормально, — заверяю.

Здесь не очень яркий свет, но капельки пота на его смуглой коже я различаю сразу. Снижаю взгляд, на низко сидящие на талии спортивные брюки и широко разведённые ноги.

Эм…

Прикрываю рукой заострившиеся соски. Хорошо, что Мирону до такой степени по фигу на меня… Можно не переживать — мою реакцию он не заметит.

Чёрт.

Сглатываю слюну и продолжаю возмущаться:

— Нет, ты ни в коем случае не подумай. Я не сравниваю себя с твоей девушкой. Какие сравнения?! Кто я такая?.. Но… то, как ты со мной общаешься, переходит все рамки.

Громов смачно ругается матом и пока я пытаюсь размазать на волосах земляничное мыло, опускает взгляд в пол, закрывая ладонями лицо.

— И как я с тобой общаюсь? — лениво спрашивает.

— Ты постоянно злишься и грубишь. Будто я тебя раздражаю.

— Так и есть, блядь, — хмыкает.

Снова пытаюсь прожечь глазами напряжённые мышцы на спине. Одновременно хочется ударить по ним ковшиком и… прикоснуться…

Языком слизать все все все капельки. Подышать его кожей… Да простит меня Ладка Милованова!

— Ну, это уже вообще наглость, — отзываюсь и дую губы.

О чём тут разговаривать?!

Дальнейшие несколько минут проводим молча. Я пытаюсь ополоснуть волосы, а затем намылить дрожащее от злости тело.

Мирон взгляда не поднимает.

С каждой минутой дышит всё тяжелее, но упрямо молчит.

Меня накрывает. Тру разнеженную кожу полотенцем и натягиваю футболку.

Слова сами собой из глубины души вываливаются:

— А знаешь что?! Катись на все четыре стороны, Громов. Понял? Больше не буду перед тобой унижаться…

— Когда ты унижалась-то?

— С тобой? Всю жизнь!..

— Принцесса, блядь, — цедит он, резко поднимаясь.

— Иди в задницу!

Сама не понимаю, как мои локти оказываются в мужских ладонях. Вырываюсь, но это бесполезно.

— Что ты сказала? — смотрит на меня волком сверху вниз.

— По-шёл в зад-ни-цу, — шиплю в десяти сантиметрах от взбешённого лица.

Крылья его носа развеваются так, будто Громов собирается взлететь на воздух. Он переводит взгляд чуть ниже, на мои губы, и я в ту же секунду вспыхиваю.

Опускаю голову, облизываясь.

По телу проносится горячая волна с кульминацией в виде мощных разрядов, когда вижу внушительный бугор перед собой.

Он… возбуждён…

— Мия… — выговаривает Мирон, нависая надо мной.

Мотаю головой и мягко извлекаю руки из его ладоней. Быстро подхватив куртку, вылетаю из бани на улицу.

Бегу в дом. Холода теперь не чувствую, полный раздрай…

В комнате скидываю куртку и прекрасно понимая, что завтра буду жалеть, решаю не расчёсывать волосы. Убрав с них полотенце, укладываюсь на свою кровать и зажмуриваюсь.

Тело напряжено, словно натянутая струна.

Не дышу, когда Громов заходит в дом. Отсчитываю твёрдые шаги до комнаты. Зайдя внутрь, он бросает на меня короткий взгляд и проверяет свой телефон.

Морщится, когда видит что-то на экране и тут же его отключает.

Вырубает свет.

— Подвинься, — слышу над собой в темноте.

Я молча предоставляю ему место, а когда пытаюсь отвернуться, он притягивает меня на своё плечо и гладит по голове.

— Прости, — бормочет.

Задерживаю дыхание, пытаясь справиться с шарахающим пульсом. В ушах будто море шумит.

— Ты правильно сделала, что послала. Я козёл. В последнее время… немного не в себе.

— Что-то случилось? — переживаю.

— Пфф… Случилось, конечно.

— Что? — приподнимаю голову.

Он молчит.

Не хочет делиться, понимаю.

Так бывает. Как сказала Галина Сергеевна, надо уметь отпускать…

— Спасибо тебе, — вздыхаю наконец-то полной грудью и… улыбаюсь.

Улыбаюсь!

— За что?

— Просто за то, что был в моей жизни, — произношу тихо, грудь подо мной отчётливо содрогается. — И есть, конечно. Действительно, спасибо, Мир. Я тебя никогда не забуду.

— Я не умираю пока, — ворчит.

— Нет, конечно, — легонько бью по плечу. — Дурак, что ли.

— Тогда к чему это всё?

— Не знаю, — смеюсь. — Захотелось вдруг сказать.

Оба затихаем.

На какое-то время проваливаемся в сон. В его руках так тепло, что хочется продлить эту ночь как можно дольше.

Практически засыпаю и резко открываю глаза, когда чувствую касание.

Не может быть…

Поцелуй слабый. Практически невесомый.

Мирон гладит губами уголок моего рта, зафиксировав рукой затылок.

Внутренне сгораю от самообмана. Сжимаю зубы покрепче, не давая ему продвинуться.

Не-ет.

Наверное, думает, что Ладу целует… А я не признаюсь. Ворую капельку Громова для себя. Непорядочно это. Подло.

Направляю ладони в тёплую грудь и пытаюсь отодвинуться.

— Мир, — шепчу, уворачиваясь от настойчивых губ.

Не помогает.

— Мирон, — чуть громче.

Длинные ресницы разлепляются, а прозрачные глаза медленно выплывают из сна и, казалось бы, меня должны из него забрать, но хватка мужской руки в волосах ни на секунду не ослабевает.

Медленно приходя в себя, мучитель кружит взглядом по моему лицу, в итоге концентрируясь на горящих губах.

— Не надо… Лада…

Сама не в силах, так пусть хоть он прекратит эту пытку, вспомнив о своей девушке.

А я? Боже. Совсем забыла про Демидова…

— И Лёва… — нервно облизываю губы.

Всё это производит обратный вау-эффект.

Бесцветная радужка в секунду покрывается ледяной коркой, а Мирон Громов уже осознанно напада́ет, чтобы поцеловать именно меня.

И, чёрт возьми, я не могу этому сопротивляться…