Моя Мия. На осколках первой любви

Глава 26. Вдохновлённая Мия

— Лада, успокойся, — повторяет Мирон в двадцатый как минимум раз и я, не выдержав, вскакиваю с постели.

Судорожно начинаю её заправлять и перекладывать толстовку с места на место. Поглядываю в окно, за которым будто бы все краски ластиком стёрли. Только белый цвет оставили.

— Ла — да, — Громов повышает голос, а я внутренне ликую, что они ругаются со своей девушкой. — Я сказал тебе — вечером позвоню. Ты можешь не истерить?!

Снова один сплошной визг в трубке. Когда дело доходит до оскорблений в мой адрес, досадно хмыкаю и смотрю на Громова.

Вот так вот значит, да? Твоей девушке позволено про меня гадости говорить?

— Да что с тобой? — произносит Мирон теперь уже совершенно спокойно. — Я не буду разговаривать в таком тоне. Позвоню вечером. Если будешь готова нормально говорить, возьми трубку, — заканчивает он свою речь, несмотря на непрекращающийся ор.

— Весело у вас, — замечаю, снова глядя в окошко скучающе.

Усаживаюсь на кровать и поправляю топ под грудью.

Больше всего на свете я хотела бы в душ, но в доме бабушки Гали, как она нас просила её называть, водопровода нет. А учитывая погодные условия, мы застряли здесь как минимум на выходные.

В общем, по словам соседа, к которому наведался Мирон с утра, грейдер приедет только в понедельник, а сегодня только суббота.

— Вот ты не начинай, — вздыхает Мир, убирая телефон в карман.

— Да куда уж мне…

Громов задумчиво потирает бровь и садится на кровать, чтобы натянуть носки. Пока он не видит, пытаюсь проломить взглядом тёмный затылок.

— Всё слышала, да? Прости. Она извинится.

— Не надо, — хмурюсь. — Её извинения будут лживыми.

Как и она сама.

— Что сказал Руслан? — спрашивает Мир, кивая на мой яблофон.

— Будет с тобой серьёзно разговаривать по приезду.

— Пфф… — качает он головой и переводит на меня ироничный взгляд. — Кто бы сомневался. А твой парень не ревнует?!

— К тебе?.. Нет… Что ты?.. — издеваюсь.

— Пойду снег пооткидываю.

— Как знаешь, — пожимаю плечами.

Заняться здесь абсолютно нечем, поэтому привожу себя в порядок и решаю выйти к хозяйке дома. Помогаю убрать посуду после завтрака, и за тихими разговорами мы вместе готовим борщ на обед.

— Вы извините, что мы вам надоедаем, — прошу виновато.

— Ой да, перестань, — улыбается бабушка Галя, поправляя цветастый платок. — Я старуха, живу одна. Внуки раз в полгода заезжают, мне тем более в радость, что рядом кто-то.

Вчера вечером Галина Сергеевна рассказала нам, что её муж умер два года назад после продолжительной болезни, а дети ещё по молодости в город переехали. Звали бабушку с собой после смерти Михаила Ивановича, но она отказалась уезжать из своей деревни. "Тут и помру" — сказала.

Осматриваю небольшую кухню. Обстановка небогатая, но чистота для пожилого человека завидная. В сверкающем белом буфете старинная посуда и несколько фотографий.

Поднявшись, изучаю их внимательно.

На одной узнаю́ однокурсника Громова, а на другой — саму бабушку Галю.

Входная дверь хлопает, по босым ногам проносится холод. На несколько секунд озираюсь на вошедшего в дом Мирона, и снова смотрю старые снимки в буфете.

В углу, самой последней, располагается фотография молодого человека. Образ его практически неразличим, так как видно, что карточку рвали и склеивали несколько раз.

— А это ваш муж? — киваю.

— Это? — выглядывает женщина, — нет, — качает головой и поднимается. — Это Саша…

— Саша? — наблюдаю, как она открывает буфет и извлекает из него фотографию.

— Моя первая любовь.

Округляю глаза. Морщинистые руки разглаживают симпатичное мужское лицо на фотоснимке.

— Муж несколько раз находил в документах, рвал от злости. А я потом склеивала.

Что-то в моей душе отзывается на светлую грусть в голосе этой женщины и вдруг так непреодолимо хочется исправить то, что совершил её муж.

— Я могу перенести изображение на бумагу, — предлагаю неловко.

— Да? Правда?

— Конечно, — улыбаюсь, машу рукой и бегу в комнату, выделенную нам с Мироном.

Хватаю свой рюкзак, достаю из него блокнот и простые карандаши. Вернувшись на кухню, устраиваю снимок на столе поудобнее и кинув короткий взгляд на наблюдающего за мной Громова, усаживаюсь за работу.

— Я ведь за него выйти замуж хотела, — говорит хозяйка с тёплой улыбкой. — Даже свататься Саша ко мне приходил, — смеётся.

— А почему за другого вышли, если не секрет? — спрашиваю, немного отвлекаясь.

— Трудно сказать, — вздыхает. — Пошла на поводу у своих родителей. У Мишиной семьи дом был больше, огород десять соток, отдельная комната опять же…

Не знаю, что сказать, поэтому молча штрих за штрихом отрисовываю портрет.

Радуюсь, что появилась на свет именно в своё время и мои родители достаточно обеспечены для того, чтобы я не выбирала свою судьбу, отсчитывая квадратные метры, как эта замечательная женщина.

Нет, я ни в коем случае не обвиняю… Просто, сама так не хочу.

— А Саша вас легко отпустил?

— Переживал, конечно. Приходил, стучался… Потом уехал из нашей деревни. На Дальний Восток, в экспедицию, — замолкает. — Там погиб. Сорвался со скалы. Больше я его не видела.

Вздрагиваю и задеваю испуганным взглядом Мирона. Тот нахмуривается, поднимается со стула и идёт на меня.

Молча склоняется, изучая, что я успела перенести на бумагу.

— Здесь, — пальцем показывает. — Должны быть плавнее линии.

Галина Сергеевна продолжает.

— Вы не думаете, ребятки, мы с Мишей очень даже счастливо жили. Со временем я и его полюбила.

Громов приближается теперь сзади. Замираю, когда мою руку захватывает мужская ладонь, а распущенных по плечам волос касается колючая щека.

— А разве можно так? — спрашиваю Галину Сергеевну дрожащим голосом. — Разлюбить?!

Душа вибрирует и клокочет. Кажется, вот-вот сердце выпрыгнет.

Вот ведь он.

Мой. Первый. Самый любимый.

Как? Как можно разлюбить?!

— Любовь… — тянет она. — С Сашей было всё в новинку. Людям часто кажется — всё первое, самое лучшее… Первые шаги, первый учитель, первая зарплата…

Громов и вида не подаёт, обхватив мою руку, помогает смягчить овал лица. Вторую руку размещает на моём плече.

— А это не так? — сглатываю ком в горле. Тело за моей спиной прижимается ближе, ладонь тяжелеет.

— Может, и так. Только ведь чувства разные бывают. Сашу я всегда помнила и сейчас вот, — кивает на буфет. — Вспоминаю. А Миша… Стал моей семьёй, опорой, моим домом. Он был мне верен. Прекрасный, заботливый отец. Уважаемый человек в нашей деревне. До последнего слыл лучшим среди электриков.

— То есть можно второй раз полюбить и быть счастливой? — уточняю.

Мирон захватывает мою руку посильнее, украдкой наблюдаю, как скулы на его лице сжимаются.

— Ай, — пищу. — Больно, Мир.

— Прости, — морщится он и наконец-то отлепляется.

Облегчённо вздыхаю и потираю пылающую щёку.

— Конечно, можно, девочка, — отвечает женщина. — Всё ведь от тебя зависит. Главное, открываться новым чувствам и довериться другому человеку. Любви на земле так много. Она во всём. Вокруг нас и, главное, в нас самих…

— Спасибо, — кинув равнодушный взгляд на Мирона, пододвигаю к ней то, что у нас получилось. — Вы меня очень вдохновили своим рассказом.

— Мирош, подай очки, — просит она, указывая на буфет. — Так, ребятки, посмотрим…

Разглядев портрет, улыбается и вздыхает. Без надрыва и без драмы. Просто… сентиментально, что ли. Как по доброму старому другу.

— Красиво вышло. Спасибо вам большое, — счастливо качает головой.

— У вас баня функционирует? — спрашивает Мир, глядя в окно на территорию за домом.

— Конечно, у нас здесь помыться больше негде.

— Ой, класс, — хлопаю в ладоши, разминая шею. — А можно нам…

— Надо только воды из колодца натаскать. С соседней улицы.

— Сделаем, — гремит Мирон резковато.

Молча накидывает на футболку свою куртку, отстранённо кивает и выходит за дверь.