Моя Мия. На осколках первой любви

Эпилог. Тридцатилетний Мирон

Десять лет спустя.

— Хмм… Инесса Сергеевна, вы уверены, что для чтобы подписать разрешение на прививки, я должен был приехать в школу лично?

Иронично приподнимаю брови и принимаюсь заполнять бумаги. Время деньги, но девица напротив вообще не отупляет.

— Конечно, Мирон Андреевич.

Конечно, блядь.

Моя дочь во втором классе и подобная необходимость появилась только с выходом на пенсию первого учителя.

— Вы такой молодой отец, — восхищённо проговаривает учительница лет двадцати. — Сколько вам? Двадцать пять?

— Тридцать.

— Ох. Выглядите гораздо моложе…

Ага.

Усмехаюсь про себя.

Я пью кровь одной уже не юной девственницы десять лет. Вернее, с удовольствием выпиваю её оргазмы. Каждую ночь преимущественно.

— Так, это я подписал. Давайте сразу на берегу — если надо будет поставить подпись в дневнике или лично привезти сто пятьдесят рублей на туалетную бумагу — вы звоните моей жене или, в крайнем случае если она не берёт трубку…

А она никогда, блядь, её не берёт… Это факт!

— Тогда что? — округляет глаза девчонка.

— Тогда звоните моему секретарю. Номер есть на визитке, которую я вам давал в сентябре. Личный телефон на обороте — для экстренных случаев, — нахмуриваюсь. — Скажите, Инесса Сергеевна, является ли профилактическая прививка экстренным случаем? Может быть, скорая помощь выезжает, чтобы наградить вакциной второклассницу?

— Нет, — мотает она головой беспомощно.

— Отлично. С этим закончили, надеюсь.

Поднимаюсь из-за парты, застёгиваю пуговицу на пиджаке и прихватываю пальто.

— До свидания, Мирон Андреевич, — пропевает Инесса Сергеевна и я раздражённо закатываю глаза.

После школы заезжаю на объект и пытаюсь утрясти текущие вопросы с бригадой отделочников. Прораб тупит страшно, но за годы работы нашей с Иваном Соболевым строительной фирмы, я перевидал таких умельцев сотни, поэтому терпеливо вдалбливаю, что проект помещения под салон красоты останется прежним, а ему придётся потрудиться.

Затем еду в офис, где мы с партнёром обсуждаем бюджет на следующий год.

Только в юности кажется, что взрослая жизнь — это возможность бухать и трахаться сколько хочешь. Когда достигаешь тридцати, понимаешь, что ни-хе-ра всё не так и «бухать и трахаться» надо тоже подстраивать под рабочий график. А это уже не так весело, ей-богу!

Вечером наконец-то попадаю домой. Мой островок спокойствия и адекватности в этом бренном мире. Место, где я всегда счастлив. Даже когда мои ногти красят розовым смывающимся лаком.

— Папа, — бежит ко мне Тая, пока я снимаю пальто и пиджак.

Нетерпеливо ждёт и запрыгивает на протянутые к ней руки, целует щеку.

— Колючий, пап, — хихикает.

— Ага.

Потом дочь замирает и смотрит на меня внимательно.

Блядь. Один в один Карамелина. Чудо природы.

— Что сказала Инесса Сергеевна, папочка?

В дверном проёме замечаю свою любимую. Мия прислоняется плечом к косяку, складывает руки на груди, соблазнительно выгибается.

— Да-да, что сказала Инесса Сергеевна. Громов? Нам очень интересно.

Закатываю глаза.

— В следующий раз пойдёшь к ней сама, — не выпуская из рук дочь, снимаю обувь и иду в ванную комнату.

Мой прокурор с обвинением следует за мной.

— Если я пойду к ней сама, то наша дочь останется без аттестата о начальном школьном образовании.

— Почему, мам? — округляет глаза Тая.

— Потому что твоя мама — опасная женщина, — отвечаю, усаживая ребёнка на тумбу и переключая кран.

— А Инесса Сергеевна неопасная?

— Нет, милая. Она… обычная.

Подмигиваю жене в зеркало. Мою руки и расстёгиваю пуговицы на рубашке.

— Пап, — спрашивает наша восьмилетняя дочь. — Ну, правда. На меня не жаловались? Я ведь лучшая?

Перевожу взгляд на тёмные глазки в обрамлении пушистых чёрных ресниц и милое детское личико, застывшее в ожидании похвалы.

— Ты наша любимая, Тая, — отвечаю, отправляя рубашку в стирку. — И поэтому для нас с мамой всегда лучшая. Что бы ни случилось, помни об этом. Мнение всех остальных для меня неважно, никто мне не может рассказать о тебе больше, чем я сам знаю.

Детское личико озаряется счастливой улыбкой.

— Я тогда пойду в комнату мультики смотреть, пап.

— Беги, мелочь, — снимаю дочь с тумбы и перебираю пальцами кудряшки.

Наконец-то переключаю внимание на жену. Окидываю взглядом стройные ноги, целомудренно прикрытые облегающим платьем. Поднимаюсь до округлой груди — моя любимая часть её тела, если не считать интеллекта.

— Откуда эта херня в ней? — киваю в сторону двери, за которой только что скрылась наша сомневающаяся в себе дочь.

Карамелина пожимает плечами. Прислоняется к серому кафелю, спрятав руки за спиной. Загадочно смотрит, облизывая розовые губы.

Упираю ладонь в стену, в двух сантиметрах от её головы и склоняюсь, чтобы тоже их облизать. Как всегда вкусная…

— Голодный?..

— Пиздец какой, — отвечаю отстраняясь.

— М-м-м… Ужинать будешь?..

— Не-а, — смеюсь, целуя изящную шею и поглаживая тонкую талию. — Я с Иваном поел в офисе.

— Довольно практично. Ты идеальный муж.

— Ага.

Дыхание между нами утяжеляется. В брюках становится невыносимо тесно.

Жена отстраняется и с хитрой улыбкой щёлкает замком на двери.

— А что на ужин, кстати? — хриплю наблюдая, как она снимает платье, откидывает его в сторону и медленно усаживается на колени.

— Готовка — не мой конёк, любимый.

Поднимаю голову к потолку и прикрываю глаза.

Блядь. Это правда. Слава службам доставки и полуфабрикатам.

— Приходится брать другим, — продолжает Мия и тянет на себя металлическую пряжку и расстёгивает молнию. — Чтобы ты не заглядывался на молодых училок.

— Пошли они к херам…

Её кулак крепко обнимает напряжённый член, и я в эту же секунду обо всё забываю. Вообще. Всё моё внимание в движениях её руки и в том, как она обхватывает головку тёплыми губами. Посасывает её нежно, а затем проталкивает дальше.

Сердце словно высокоскоростная комета на воздух взлетает и кружит вокруг Земли. Пощипываю карамельные соски по очереди, проверяю каждую грудь на тяжесть и аккуратно убираю роскошные волосы за плечи.

Она такая красивая, моя любимая…

Всегда.

Что бы ни случилось.

Когда злится, нервничает или смеётся. Когда радуется виду из окна в долгожданном отпуске или когда плачет от счастья на свадьбах своих школьных подруг и утирает слёзы салфетками… Даже когда рожает… она самая красивая. Для меня лучшая. Во всём.

Я любил Мию всегда. С детства. Просто по-разному. Наш союз — это крепко-выстроенная десятилетиями конструкция, в которой есть всё. Мне хочется её защищать и оберегать с трёхлетнего возраста, потом она стала мне интересна как друг, затем мне было невыносимо видеть её с другим и знать, что она не моя и никогда моей не будет… И я захотел её трахнуть до зубного скрежета… тогда, в деревне. А ещё она родила мою дочь — самую красивую девочку на свете.

Важны ли в нашей семейной конструкции все эти моменты по отдельности?

Да, конечно.

Но если хоть одно случилось бы не в нужное время, наша семья бы не была такой крепкой. Вот и всё.

Напрягаюсь, пытаясь не слить раньше положенного.

Секс с действительно любимой женщиной — это когда ты на взлётной полосе уже во время прелюдии. Если не сдерживаться, я могу кончать только от одного её взгляда, когда мы смотрим друг на друга и она снизу…

Член подрагивает, у неё во рту влажно и горячо. Охуенно горячо.

Скриплю зубами и позволяю ей самой настроить темп и ритмичность. Получаю эстетическое наслаждение оттого, как покачивается её грудь и какие звуки вываливаются из её рта, наполненного мной.

Чувствуя приближение оргазма, подаюсь бёдрами вперёд и упираюсь руками о тумбу позади. Кончаю, как люблю — на её дрожащую грудь. А затем тянусь, чтобы поцеловать сладкие губы.

Скидываю брюки с трусами и прохожу в душ.

Мия вытирается салфетками и подхватывает с пола платье.

— Как тебе ужин? — спрашивает невинно.

— Спасибо, любимая, было вкусно. Как всегда.

— Угу.

— В принципе можешь не готовить, — смеюсь, настраивая воду.

— Пора подумать о втором ребёнке? — спрашиваю её, когда мы лежим в тишине нашей спальни перед сном.

— Может и пора…

Подобный разговор заводится у нас регулярно, но дальше дело не идёт.

Первая беременность была незапланированной и достаточно трудной морально. Я работал как не в себя, чтобы купить квартиру побольше. Молодой был, хотелось самому, чтобы без посторонней помощи. Доказать отцу и тестю, что чего-то стою.

Доказал.

Вроде как уважают. По крайней мере, в свой мужской неофициальный клуб выпить виски или поиграть в биллиард зовут регулярно.

Когда наша Таисия родилась, мы были в шоке от свалившейся на нас ответственности. Сами ещё дети. А тут — лялька. Скрывать не буду, и ругались от недосыпа и бухтели друг на друга, но о разводе речь никогда не заходила.

Даже мысли такой не было.

Где-то к трём годам стало полегче. Мия закончила заочное обучение в педагогическом университете и открыла небольшую арт-студию для детей и взрослых, у нас с Соболевым тоже дела пошли в гору.

Как-то постепенно всё выправилось и наладилось.

Возможно, со вторым ребёнком будет проще. Мы стали старше, можем себе позволить помощницу по хозяйству, няню, кучу гаджетов, облегчающих родительскую участь. К следующему году достроим свой дом недалеко от коттеджного посёлка, где живут наши родители.

Вроде как — вопрос о пополнении логичен и закономерен. Но мы почему-то медлим и просто наслаждаемся жизнью втроём. Нашим счастьем.

— Что с отпуском на новогодние праздники? Тур выбрали?..

— Я созвонилась с Таей, они не против Мальдив. Ива тоже двумя руками за. Юлька только трубку не берёт.

— В перерыве между десятыми и одиннадцатыми родами ответит, — ворчу сонно, вспоминая, что сто лет не разговаривал с младшей сестрой. Она сейчас на постоянной основе живёт с семьей в Москве, где её уважаемый супруг занимает немаленькую должность в одной структуре, о которой лучше не упоминать.

Засыпая, сквозь пелену слышу тот же самый вопрос, который моя жена задаёт мне каждый божий день и всегда слышит одно и то же в ответ:

— Ты счастлив, Мир? Скажи…

— Каждую секунду, моя Мия, — бормочу, притягивая её ближе. Это правда. — А ты?..

— Конечно… Я самая счастливая. Не сомневайся…

Конец.