Наши за границей

Разбойник

Беспокойство супругов о том, что они могут быть ограблены в купе разбойниками, все усиливалось и усиливалось и, наконец, дошло до крайних пределов, когда во время минутной остановки на какой-то станции дверь купе отворилась и в ней показалась гигантская фигура с дымящейся короткой трубкой во рту, в широкополой шляпе с тетеревиным пером, в венгерке и с охотничьим кинжалом за поясом. Фигура в одной руке держала серый непромокаемый плащ, а в другой — ружье в чехле. Глафира Семеновна пронзительно взвизгнула и инстинктивно бросилась от фигуры к противоположной двери купе. Отскочил к другой двери и Николай Иванович, забыв даже захватить лежавший на диване револьвер. Он был белый как полотно и силился отворить изнутри дверь, чтобы выскочить из купе, но дверь была заперта снаружи.

— Кондуктор, хер кондуктор! — закричал он не своим голосом, но глас его был гласом вопиющего в пустыне; фигура влезла в купе, захлопнула за собою дверь, и поезд снова помчался. Глафира Семеновна тряслась как в лихорадке, на глазах ее были слезы. Она жалась к мужу и шептала:

— Разбойник… Тот самый разбойник, который уже заглядывал к нам в купе на одной из станций. Что нам делать? В случае чего я буду бить стекла и кричать.

Фигура «разбойника» заметила, что она напугала супругов, и, вынув изо рта трубку, рассыпалась в извинениях, мягко заговорив по-немецки:

— Bitte, entschuldigen Sie, Madame, dass ich Ihnen gestört habe. Bei uns is Coupe ist furchterlich besetzt[3].

Супруги ничего не поняли и молчали.

— Вы спали и испугались? — осведомилась фигура по-немецки и прибавила: — Да, я так внезапно вошел. Пожалуйста, извините и успокойтесь.

Ответа не последовало. Супруги не шевелились. Фигура не садилась и продолжала по-немецки:

— Пожалуйста, займите ваши места.

— Глаша, что он говорит? Он денег требует? — спросил Николай Иванович жену. — Ежели что — я выбью стекло и выскочу…

— Нет… не знаю… Он что-то кланяется, — отвечала та, заикаясь.

— Вы русские или поляки? Вы не говорите по-немецки? — не унималась фигура, услыша незнакомый говор супругов и не получая от них ответа. — Ах, как жаль, что вы не говорите по-немецки!

И фигура стала приглашать их садиться жестами. В это время Николай Иванович заметил у бедра фигуры двух висящих вниз головами убитых диких уток и, сообразив, приободрился и проговорил жене:

— Кажется, это не разбойник, а охотник. Видишь, у него утки…

Отлегло несколько от сердца и у Глафиры Семеновны, и она, пересилив страх, отвечала:

— А не может разве разбойник настрелять себе уток?

— Так-то оно так… Но смотри… У него лицо добродушное, даже глупое.

— Тебе кажется добродушным и глупым, а мне страшным. Пожалуйста, будь наготове и не спускай с него глаз. Где же твой револьвер? — вспомнила она.

— Ах да… — спохватился Николай Иванович. — Вон револьвер, лежит на диване около того окошка.

— Воин! В минуту опасности забыл даже и о револьвере.

— Что я поделаю с этим револьвером супротив его ружья! — шептал Николай Иванович.

— Да ведь у него ружье в чехле.

— В чехле, да заряжено, а ты ведь знаешь, что мой револьвер без патронов.

— Все-таки возьми его в руки… Ведь никто не знает, что он незаряжен. Возьми же.

— Я, Глаша, боюсь подойти. Смотри, у этого черта какой нож за поясом.

— Так ведь и у тебя есть ножик. Куда ты его задевал?

— Я, должно быть, впопыхах уронил его под скамейку.

— Ах, Николай Иваныч! Ну можно ли на тебя в чем-нибудь понадеяться! Ты хуже всякой женщины.

— Да ведь я, душечка, в военной службе никогда не служил.

— Подними же ножик.

— Где тут искать! Я, душенька, боюсь даже и наклониться. Я наклонюсь, а этот черт как хватит меня!.. Нет, уж лучше так. Сама же ты говорила, чтоб не спускать с этого разбойника глаз. А то нет, это положительно не разбойник. Смотри, он вынул из сумки грушу и ест ее.

— Да ведь и разбойники могут есть груши. Это не доказательство. Все-таки ты держи ухо востро.

— Да конечно же, конечно же… Я, Глаша, сяду. Ведь уж все равно, что стоя, что сидя…

И Николай Иванович, не спуская глаз с «разбойника», медленно опустился на диван около того окна, где стоял. Косясь на незнакомца, села и Глафира Семеновна. «Разбойник» взглянул на нее и ласково улыбнулся.

— Успокоились? — спросил он по-немецки. — Ах, как мне жалко, что я напугал вас во время сна.

— Тебя задирает, — прошептал жене Николай Иванович, не поняв, разумеется, что сказал «разбойник», и спросил ее: — Не понимаешь, что он бормочет?

— Откуда же мне понимать!

Не спускали с «разбойника» глаз супруги, не спускал с них глаз и «разбойник». Сидели они в разных углах купе. Минуту спустя «разбойник» достал из сумки две груши, протянул их на своей ладони супругам и с улыбкой произнес: «Bitte». Глафира Семеновна съежилась, еще сильнее прижалась к уголку вагона и не брала. Николай Иванович протянул было руку, но жена остановила его:

— Не бери, не бери… Может быть, отравленные груши, чтобы усыпить нас.

— Ах, и то правда, — отдернул руку Николай Иванович. — А я хотел взять, чтобы не раздразнить его.

«Разбойник» не отставал, сидел с протянутой ладонью, на которой лежали груши, и повторял:

— Bitte, bitte… Ohne Ceremonie[4]…

— Я, Глаша, возьму, но есть не буду, — сказал Николай Иванович взял грушу и кивнул «разбойнику», пробормотав:

— Данке…

«Разбойник» помолчал немного и опять произнес по-немецки:

— На следующей станции я освобожу вас от своего присутствия. Я буду уже дома.

Супруги, разумеется, ничего не поняли из его слов. Он все-таки показал им на уток и пробормотал по-немецки:

— Вот везу жене. Это мой охотничий трофей. In Ruszland giebt es solche Enten?[5] — задал он вопрос, поясняя жестами, но его все-таки не поняли и оставили без ответа.

Поезд уменьшил ход. «Разбойник» засуетился, схватил ружье, непромокаемый плащ и стал собираться уходить.

Глафира Семеновна приняла это за угрозу и воскликнула:

— Коля! Коля! Хватай скорей свой револьвер.

Николай Иванович потянулся и быстро схватил револьвер, который лежал, прикрытый носовым платком, на противоположном конце дивана. «Разбойник» улыбнулся и пробормотал по-немецки:

— А! Тоже с оружием ездите. Это хорошо по ночам…

Поезд остановился. «Разбойник» поклонился супругам, еще рассыпался в извинениях и вышел из купе.

— Ну, слава богу! — воскликнул Николай Иванович, когда они остались в купе без «разбойника». — Провалился! Ах, как он напугал нас, а ведь на тебе, Глаша, лица не было.

— Ты ничего? Да ты хуже меня! — попрекнула его жена. — Ты даже оружие забыл схватить в руки.

— Ну, пес с ним. Слава богу, что ушел. Вот охотник, а как похож на разбойника.

— Погоди радоваться-то. Может быть, и разбойник. Да нечего торжествовать, что и ушел. Очень может быть, что он влез к нам, чтоб высмотреть хорошенько нас и купе, а уже на следующей станции влезет к нам с другими разбойниками, — заметила Глафира Семеновна.

— Что ты, что ты, Глаша! Типун бы тебе на язык! — испуганно проговорил Николай Иванович и перекрестился.

А поезд так и мчался во мгле непроглядной ночи.