Наши за границей

Вена

Пока супруги ехали по улицам, еврейчик все оборачивался и рассказывал, как называются те улицы, по которым они проезжали, указывал на достопримечательные здания, попадавшиеся по дороге. Болтал он без умолку на четырех языках, но супруги понимали его плохо.

Ресторан, в который он их привез, состоял из громадного зала, блестяще освещенного электричеством и уставленного маленькими столиками с мраморными досками. За столиками сидело много публики. Прислуга в ресторане была наполовину женская, состоявшая из молодых красивых женщин в черных платьях и белых передниках, и очень интимничала с мужчинами. Некоторые из этих женщин, подав какое-нибудь блюдо или питье посетителю, прямо присаживались к его столу, пригубливали из стакана пиво или вино и весело болтали. Посетители, в свою очередь, не стесняясь, хватали их за талию, щипали за пухлые щеки, трепали по спине. Это не уклонилось от взора Глафиры Семеновны.

— Ах, халды! Смотри, что они себе позволяют, эти самые прислужающие! Вон та блондинка с белыми цветами на груди даже мужскую шляпу себе на голову надела, — указывала она мужу. — Гляди, гляди, бакенбарды мужчине расправляет. Нет, уж это из рук вон! И как только это мужчины им позволяют.

— Холостой народ. Холостые люди это любят… — отвечал Николай Иванович, косясь на женщин.

— Поди ты! Здесь, я думаю, половина женатых.

Супругам, однако, прислуживал кельнер во фраке, которого им рекомендовал еврейчик за понимающего по-русски.

— Вот что, голубчик, нельзя ли нам что-нибудь а-ля рюсс, поаппетитнее, — сказал ему Николай Иванович по-русски. — Понимаешь, что-нибудь повкуснее.

— Да, господине, — отвечал кельнер, подвигая ему карту, и оказалось, что, кроме этих двух слов да счета до десяти, кельнер ничего не знает по-русски.

Николай Иванович тотчас же отпихнул от себя карту.

— Да что ты мне карту-то суешь! Карта немецкая, надо ее читать, и все равно не поймешь, а ты дай нам четыре порции чего-нибудь хорошенького. Две для мадам и две для меня. Первое — рыбки, второе — мясо. Понял?

— Миасо? Да, господине…

— Фиш и флейш, но нихт кальт, — прибавила Глафира Семеновна, сразу же усомнившаяся в знании кельнером русского языка.

Кельнер оживился и побежал исполнять требуемое.

Была подана осетрина, запеченная как-то в молоке и яйцах с картофелем, был подан винершницель из телятины с гарниром. Порции были огромные, приготовлено было вкусно, и супруги остались всем довольны.

— Вот это я понимаю, вот это еда, и порции не как в Париже, не на воробьиный аппетит, а на человечий, — говорил Николай Иванович, запивая ужин прекрасным венским пивом. — Ты, Глаша, мороженого не хочешь ли?

— Да, пожалуй, съела бы…

— Вот и отлично. Кушай, кушай… откармливайся после Парижа-то. Потребуй себе грушу с виноградом. Здесь не съешь, так дома, ложась спать, скушаешь.

Глафира Семеновна съела и мороженого, и грушу, и винограду, а вторую грушу отложила, чтобы взять домой про запас.

— Главное, что хорошо, так это то, что видишь, что ешь. Осетрина — еда знакомая, — говорила она. — И ведь не угораздило его подать к осетрине улиток каких-нибудь, а подал осетрину с картофелем.

— Довольна, стало быть?

— Очень довольна. И пиво какое прекрасное…

— Ну, вот и отлично. Вену видели, всем можем рассказать, что были в Вене; стало быть, завтра, ежели хочешь, то можем отправиться и в русские палестины.

— Завтра, завтра. О доме я уж и так стосковалась.

— Да и меня сильно тянет. Ну ее, эту заграницу! Как приеду домой, сейчас первым делом в баню! Шутка ли, сколько времени не был.

Расплатившись за ужин и дав щедро кельнеру на чай, супруги вышли из ресторана. Еврейчик ждал их на подъезде около экипажа.

— А! Явленное чудо! Все еще здесь! — воскликнул Николай Иванович при виде еврейчика, но на этот раз уже без неудовольствия и даже потрепал еврейчика по плечу.

Еврейчик радостно улыбнулся и стал подсаживать супругов в экипаж.

— Nach Hause? — спросил он, вскакивая на козлы.

— Да, да… Домой. В отель, — отвечала Глафира Семеновна.

Домой еврейчик вез их уж по другим улицам и продолжал называть те места и здания, мимо которых они проезжали.

Но вот и гостиница.

— Комбьян? — спросил Николай Иванович, выходя из экипажа, и хотел рассчитаться с извозчиком, но еврейчик опять не дал ему этого сделать, сказав «потом», и повел наших героев по лестнице гостиницы, привел их к самой их комнате, отворил даже дверь комнаты ключом, раскланялся, пожелал супругам покойной ночи и только тогда исчез.