Через пять минут извозчик обернулся к сидевшим в экипаже супругам и сказал:
— Vous êtes etrangers, monsieur? N’est се pas?[12]
— Глаша! Что он говорит? — отнесся к супруге Николай Иванович.
— Да кто ж его знает! Не понимаю.
— Да ведь это же уличные слова, а про уличные слова ты хвасталась, что знаешь отлично.
— Уличных слов много. Да, наконец, может быть, это и не уличные.
— Etes-vous russe, monsieur, anglais, espagnol?
— Рюсс, рюсс, — отвечала Глафира Семеновна и перевела мужу: — Спрашивает, русские мы или англичане.
— Рюсс, брат, рюсс, — прибавил Николай Иванович. — Да погоняй хорошенько. Что, брат, словно по клюкву едешь? Погоняй. На тэ, или, как там у вас, на кофе получишь. Мы, рюсс, любим только поторговаться, а когда нас разуважить, мы за деньгами не постоим.
— Ну, с какой стати ты все это бормочешь? Ведь он все равно по-русски ничего не понимает, — сказала Глафира Семеновна.
— А ты переведи.
— Алле… Алле вит. Ну донон пур буер. Бьен донон.
— Oh, á présent je sais… je connais les russes. Si vous êtes les russes, vous donnez bien pour boire, — отвечал извозчик. — Alors il faut vous montrer quelque chose de remarquable. Voila… c’est l’Opеra[13], — указал он бичом на громадное здание театра.
— Ах, вот Опера-то! Николай Иваныч, это Опера. Смотри, какой любезный извозчик… Мимо чего мы едем, рассказывает, — толкнула мужа Глафира Семеновна и прибавила: — Так вот она, Опера-то. Здесь, должно быть, недалеко и кафе Риш, в котором граф Клермон познакомился с Клементиной. Она была танцовщица из Оперы.
— Какой граф? Какая Клементина? — удивленно спросил Николай Иванович жену.
— Ты не знаешь. Это я из романа… Эта Клементина впоследствии вконец разорила графа, так что у него остался только золотой медальон его матери, и этот медальон…
— Что за вздор ты городишь!
— Это я про себя. Не слушай… Да… Как приятно видеть те места, которые знаешь по книгам.
Извозчик, очевидно, уже ехал не прямо на выставку, а колесил по улицам, и все рассказывал, указывая бичом: — Notre-Dame… Palais de Justice…
— И Нотр-Дам знаю… — подхватила Глафира Семеновна. — Про Нотр-Дам я много читала. Смотри, Николай Иваныч.
— Да что тут смотреть! Нам бы скорей на выставку… — отвечал тот.
Извозчик выехал на бульвары.
— Итальянский бульвар… — рассказывал он по-французски.
— Ах вот он, Итальянский-то бульвар! — восклицала Глафира Семеновна. — Этот бульвар почти в каждом романе встречаешь. Смотри, Коля, сколько здесь народу! Все сидят за столиками на улице, пьют, едят и газеты читают… Как же это полиция-то позволяет? Прямо на улице пьют. Батюшки! Да и извозчики газеты читают. Сидят на козлах и читают. Стало быть, все образованные люди. Николай Иваныч, как ты думаешь?
— Да уж само собой, не нашим рязанским олухам чета! А только, Глаша, ты вот что… Не зови меня теперь Николаем Иванычем, а просто мусье Николя… Париж… ничего не поделаешь. Въехали в такой знаменитый французский город, так надо и самим французиться. С волками жить — по-волчьи выть. Все по-французски. Я даже думаю, потом в каком-нибудь ресторане на французский манер лягушку съесть.
— Тьфу! Тьфу! Да я тогда с тобой и за стол не сяду.
— Ах, брат! Назвался груздем, так полезай в кузов. Уж французиться так французиться. Как лягушка-то по-французски?
— Ни за что не скажу.
— Да не знаешь, оттого и не скажешь.
— Нет, знаю, даже чудесно знаю, а не скажу.
— Ну все равно, я сам в словаре посмотрю. Ты думаешь, что мне приятна будет эта лягушка? А я нарочно… Пускай претит, но я поднатужусь и все-таки хоть лапку да съем, чтобы сказать, что ел лягушку.
— Пожалуйста, об этом не разговаривай. Так вот они какие, бульвары-то! А я их совсем не такими воображала. Бульвар де Капюцин… Вот на этом бульваре Гильом Безюше, переодетый блузником, в наклеенной бороде, скрывался, пил с полицейским комиссаром абсент, и тот никак не мог его узнать.
— Ты все из романов? Да брось, говорят тебе!
— Ах, Николай Иваныч…
— Николя… — перебил Николай Иванович жену.
— Ну, Николя… Ах, Николя, да ведь это приятно. Удивляюсь только, как Гильом мог скрываться, когда столько публики! Вот давеча извозчик упомянул и про Нотр-Дам де-Лорет… Тут жила в своей мансарде Фаншетта.
— Фу-ты, пропасть! Вот бредит-то!
Обвозив супругов по нескольким улицам, извозчик повез их на набережную Сены. Глафира Семеновна увидала издали Эйфелеву башню и воскликнула:
— Выставка!
В экипаж на подножку начали впрыгивать уличные мальчишки, предлагая купить у них билеты для входа на выставку.
— Там купим. На месте купим. Может быть, у вас еще какие-нибудь фальшивые билеты, — отмахивался от мальчишек Николай Иванович.
Извозчик подвозил супругов к выставке со стороны Трокадеро.