Наследница Ильи Муромца

Глава 10. Внедрение по иерихонскому рецепту

В учебниках для шпионов есть параграф о том, как следует использовать местное население для проникновения в закрытые города: классический пример блудницы Раав. Та жила со своей матерью в городе Иерихон, и была не очень любима местными женщинами. Прямо скажем — те кидались в неё камнями, но иного способа заработать себе и больной матери на еду Раав не знала. Власти пошли на компромисс: выселили Раав с родительницей в муниципальные помещения в городской стене. Тогда стены строили шириной в современный дом, так что внутри можно было и квартирки разместить, и храмы, и кабаки. Так, собственно, и делали, хотя зачем защитную стену делать полупустой — загадка.

Короче говоря, блуднице жилось несладко. И тут с другой стороны стены ей начали бросать в окно камушки лазутчики Иисуса Навина. Мол, пусти, девица. А Раав только и рада насолить горожанам: спустила из окна корзину, и поскольку была девица сильная да умная, в этой корзине по очереди парней и подняла. Об остальном история умалчивает, главное, что денег лазутчики ей дали, обещали защиту, сами не попались, и узнали об укреплениях Иерихона всё, что надо. В том числе, что достаточно небольшого землетрясения, чтобы пустые внутри стены сами упали. Так, в общем, и произошло. Ангел вострубил, случилось 8-балльное землетрясение по шкале Рихтера, и иерихонцы остались без стены и без голов.

И я бы ни за что не вспомнила эту поучительную историю, если бы не выстрел из ворот Аграбы, от которого я увернулась чудом. А стоявший сзади Алтынбек получил длинную царапину на боку. Ох, и дунули мы от ворот подальше, не хуже крысюков!

— И что будем делать дальше? — вежливо поинтересовался Сэрв. — Могу выкрасть ключ от города.

— В Аграбе ворам руки рубят, — сообщил взявшийся будто из воздуха крыс, тот самый, что рассказывал мне историю Боруха Милостивого. — В первый раз — правую, во второй — левую, в третий — голову.

— А что тогда делать-то?

— Знаю один ход, но надо будет заплатить.

— Да у нас нет ничего! — вспылила Баба Яга.

— Там сочтёмся… — крыс был загадочен и даже приобрёл какой-то шарм с этой своей загадочностью. Тюрбан, весь в пятнах земли и апельсинового сока, он уже успел опять намотать на голову.

— Пошли, что ли.

И мы пошли вдоль крепостной стены: спустились в овраг, сухой, но на самом дне — липкий. Как пояснил крыс, в него скидывали помои и нечистоты, а также трупы коров и лошадей, так что лучше не нюхать. И мы не нюхали, но ноги по щиколотку покрылись чёрной, вонючей и антисанитарной грязью. Потом мы ползли по кустам терновника, и моё платье превратилось в сетку, а Алтынбекова грудь — та, которая лошадиная, — покрылась царапинами, будто несчастному степному кентавру делали аллергическую пробу. Потом, к счастью, мы вышли к ручью, бившему к Аграбе, а не от неё, что, как объяснил крыс, имело существенное значение. Напились, умылись, счистили трупный яд с ног и копыт, и наконец вышли к малоприметной дверце, выбитой прямо в стене.

Крыс постучал особым стуком, и дверь чуть приоткрылась:

— Нюх-нюх ибн Саид аль Омар? — раздался слабый шепоток, в трёх шагах не услышишь. К счастью, я стояла в одном.

— Он самый.

— Кто с тобой?

— Друзья.

— Заходи. Лошади придётся ползти на коленях.

К счастью, Алтынбек стоял поодаль, и оскорбительного названия своей второй половины не слышал. Мы начали проходить один за другим, и я искренне думала, что нам всем при входе отрубят головы: сунул башку в проём — чик! — а тело быстро оттащили. Но, к счастью, все пролезли, и даже кентавр. И оказались — вы не поверите! — в большой торговой палатке. Прямо на базаре Аграбы. Палатка состояла из трёх частей и явно принадлежала какому-то очень богатому торговцу: в той части, где вылезли мы, стоял дастархан на ножках, лежали полосатые матрасы, какие-то бурдюки и баулы, горой были свалены сахарные дыни, в кувшинах точно было вино. По запаху было понятно. Из этой «спальни» ход вёл в соседнюю комнатку — «склад», а уж там был прямой выход к «торговому залу». А за залом шумела площадь с сотнями людей.

— Салам алейкум, почтенные, — с опаской произнёс торговец, который, кажется, тоже недавно стал человеком. Наша оборванная команда не внушала ему никакого доверия. Но восточное гостеприимство обязывало. Он кинул нам охапку одежды и обуви, попросил переодеться и умыться (вон в том бочонке — вода), пока сам хозяин готовит угощение. Мы не заставили себя упрашивать.Алтынбек оделся так, будто бы он не кентавр, а просто у всадника — лошадь без головы. Шутить я не стала — в этом мире всё равно не читали Майн Рида. Бабка нашла ещё пару платьев и надела их одно поверх другого. Кийну скинул плащ — при этом торговец так посмотрел на мальчишку, что мне пришлось заслонить его собой — и выбрал наряд максимально дурацкий: огромная чалма, жилетка, широченные шаровары и туфли с загнутыми носами. Сэрв, понятно, оделся по цыганской моде: фиолетовая рубаха, сапоги да штаны плисовые. А я, понятное дело, постаралась выбрать максимально практичный наряд: юфтевые разношенные сапоги без единой бляшки, белые шаровары, кожаный ремень с кожаными же лентами, шёлковую рубаху, лёгкую кожаную кирасу, разрубленную на спине, да тюрбан, край которого, утяжелённый дешевейшими бронзовыми бляшками, падал мне на плечо. Дырку на спине я закрыла старым плащом Путяты: все равно возвращать.

Тем временем торговец Прыг Али ибн Тавшан порезал несколько дынь, налил вина, и мы вгрызлись в белую сладкую мякоть, чуть пованивающую навозцем.

— Чем ещё могу помочь? — спросил Прыг. Нюх-Нюх ибн Омар зашептал ему что-то, горячо и быстро. Прыг начал спорить.

— Вот, как полезны контакты с местным населением, — обсасывая корочку дыни, сказала Баба Яга, будто это она, а не я подружилась с крысом-сказочником. Корку она было протянула стоявшему позади Алтынбеку, но он так возмущённо фыркнул, что бабка уронила корку на пол.

— Ну прости. В тебе сейчас на две трети лошадиного, и на одну — человеческого. Немудрено спутать, — повинилась она.

Давший себя уговорить Прыг сгонял во вторую зальцу и приволок оружие: меч и щит для меня, лук и колчан со стрелами — кентавру, тяжёлый самшитовый посох — бабке, два кривых кинжала — кийну, а для Сэрва — гитару и хлыст. Тот был доволен неизмеримо.

— Что мы должны тебе, драгоценнейший? — сказала я в местной манере, усвоив её от Нюх-Нюха.

— Да пустяк, дружеская услуга, — отмахнулся Прыг. — Разве что мальчишку оставите в услужение? Тогда я ещё сутки не буду доносить страже. Или даже дво… трое суток.

Он плотоядно облизнулся. Вообще тенденция мне не нравилась: то Орон, теперь — кийну.

— Никакой работорговли! — выступил Алтынбек. — Это мой сын.

— О, так он ещё и жеребёнок! — Прыг даже закатил глаза от удовольствия. — Зря, почтеннейший, ты думаешь дурное: мне просто нужен помощник в лавку.

И облизнулся ещё раз.

— Сожрёт! — убеждённо сказала Яга. — Или ещё что похуже…

— Сына не отдам, — твёрдо сказал кентавр, доставая лук.

— А и не надо, не надо, — поднял лапки Прыг. — Я пошутил. Это была шутка. А страже я вообще никогда ничего не скажу. Ненавижу стражников — они так много дерут за защиту, да ещё одежду бесплатно берут. А вы считайте всё подарком. Но если вас убьют, то я всё заберу, так что постарайтесь умереть от удавки, а не от меча, чтобы крови не было… А ещё добудьте мне перстень Фаруха.

Чёрт его знает, что такое "перстень Фаруха"! Безделушка какая-нибудь. Легче лёгкого. Я пообещала, и торговец просиял. Так что в полном составе, одетые, сытые и обутые, мы миновали бесконечный склад товаров и вышли в большой торговый зал, где уже бродили покупатели. Смешавшись с ними, мы по одному вышли на площадь — и замерли.

Перед нами простиралось человеческое бесконечное море, полное запахов мёда, чеснока, благовоний и навоза, ярких платков, чёрных накидок, лысых голов и то тут, то там поднимающихся дымков кальяна.

Это была Аграба, столица сама себе.

Я вышла вперёд, как единственный человек, похожий на воина — и передо мной моментально расступилась толпа. Не как море перед Моисеем, чтоб ему пропасть, рабовладельцу, а так — метра на три. В девяностые, как мне рассказывала мама, так расступались перед бандитами на рынках. Мол, что-то там срочно человеку понадобилось метрах в десяти от бандосов. Прямо очень-очень срочно вот тот розовый пуховый чепчик для младенца. И в ресторанах вокруг столика с мафиози места не занимали, а если занимали, сидели тихо, как мыши, стараясь не привлекать внимания. Девушка-воин, окружённая группой оборванцев, состоящей из всадника без ног на лошади без головы, ведьмы, мальчика для удовольствий и цыгана-конокрада выглядела… ну так скажем, не как Робин Гуд, а скорее как Робин Бэд. Который грабит в своём Шервудском лесу всех подряд исключительно для личного обогащения и удовольствия.

Я поняла это потому, что к кийну, который выглядел, видимо, как мой фаворит, подошёл какой-то нищий, сунул в руку дощечку, шепнул пару слов и удалился. Слова я расслышала, но они не имели никакого смысла: «Подвостмарь кучера».

— Какого кучера мне следует закошмарить? — спросила я у Бабы Яги. Та недоуменно пожала плечами.

Сэрв расхохотался:

— Это жаргон нищих, торговцев с лотков и воров. Тебе предложили подождать вечера. А на дощечке, видать, написано, зачем.

Он вынул из руки кийну дощечку, который тут с обалдением рассматривал, и прочёл:

— Ботва паханя волит хлябую шиктору со збраныгами прихилять на хавиру в кучер. Мастырка есть на шолду пехарей, жулей наскербе, слам дербанить на кокур. Забатлан покантает.

Баба Яга прыснула, как девчонка, услышав эту тарабарщину, а я вспомнила цитату: «Марко тукнуть по маргазам, хохари облыго рыжуют», или как-то так.

— Это воровской язык, что ли, Сэрв?

— Он самый. Перевести?

— Да уж будь добр, мурмолка, да хлебальник свой задиристый завали, — сказала Яга, видно, вспомнив бурную молодость, когда и сама любила поговорить на сленге ведьм да воровок на доверии.

— Нет проблем, — Сэрв откашлялся, и прочел заново, переводя на ходу: «Большой начальник среди воров зовёт сильную девицу с братвой прийти вечером на квартиру. Есть дело на шестьсот золотых, оружия мало, потому добычу поделим пополам. Нищий покажет».

— Интересно, какой-такой «большой начальник»? — пробурчала Яга. — Знаем мы таких начальников…

— Я так понимаю, нас найдут в любом случае, если мы останемся в Аграбе. А мы останемся, потому что хотим с помощью Прыга добраться в Магриб. Кто не помнит — нам нужно выручить Орон от мужика в халате и девочек её найти. А как туда добраться? Заплатить караванщику, потому что в пустыне мы заблудимся, а в охрану нас нанимать никто не будет. Кого тут нанимать? Мальчишку да старуху?

— Поосторожнее в выражениях, поляница! — рыкнула на меня Яга, но я даже внимания не обратила.

— До вечера есть время, так что предлагаю пошататься по базару.

— Время есть — денег нет. Толку-то, шататься? — резонно заметила Яга, но остальные её не поддержали. Первым делом мы направились в цирк, который по местным обычаям не имел стен, и потому всё было просто — деньги собирали кто сколько даст.

— Любезнейшая публика, кому не жалко рублика? — раздался по-русски молодецкий крик зазывалы. — Рубленая гривна для поддержанья гривы, куна новгороцка — на сбитень да клёцки! Силачи немецкие, красавицы турецкие, собаки преважные да кони бумажные! Диковинка всякого роду для смеха простому народу!

Мы подошли. Как раз выступали те самые «красавицы турецкие», которые были укутаны все, кроме запястий, лодыжек и живота. Публика должны была бы стонать от счастья, глядя на то, как они извиваются в своих шелках. Только музыки почему-то не было, и потому не было счастья. Да и сами танцовщицы изнывали от скуки, напоминая в движениях страдающих артритом черепах.

— Слышь, Сэрв, подмог бы красавицам! Твоя, чай, стезя… — съязвила бабка. Чёрт-цыган покраснел, тряхнул кудрями, да и выпрыгнул на арену с первым аккордом гитары. Держал он её вертикально, играл щипками, и потому получилась какая-то тягучая восточная музыка. Танцовщицы воспряли, вытащили музыканта на середину арены, и завертелись вокруг него цветным фонтаном. Звенели монисто! Взметывались цветные шелка! Глаза из-под чадры метали такие искры, что прожигали дыры в кафтанах стоящих у арены торговцев. И пролился дождь из монет: большие, малые, золотые, серебряные и медные, — они лились дождём под одобрительное гудение публики. Пав на четвереньки, танцовщицы быстро собрали дары и убежали в стоящий сбоку красный шатёр. Сэрв вернулся к нам — довоо-о-о-ольный!

— Чего улыбаешься? — Сэрв приложил палец к губам, и я поняла, что подлец подрезал кошель, а то и несколько. С одной стороны, некрасиво, с другой — у нас денег нет. С третьей, если скажу — нас всех побьют. Два против одного, и я промолчала.

— Фокусник из далёкого Багдада — не из Магриба, но нам и не надо: создаёт из воздуха голубей, спешите видеть скорей! Апельсиновое дерево за час, роза — за три минутки, это вам магия. А не какие-нибудь шутки! Смотрите на великого Абу аль Ладина, задавайте вопросы, кому необходимо!

— Так-так, — подтянулась поближе Яга. — Очень мне интересно это…

На арене появился худой высокий человек: смуглая кожа, абсолютно лысый, замотанный в невероятное количество белой ткани — прямо как сама Яга, только его халаты, шаровары и жилеты были девственно чисты и без единой дыры. Он начал представление, которое для меня было максимально скучным: вот эти все карты из рукава, искусственные цветы. Фокус йогов с апельсином, вырастающим прямо на глазах я тоже видела в Индии, а уж голуби из чалмы — детский утренник какой-то. И тут я с ужасом увидела, как рядом с магом-волшебником нарисовалась фигура, больше всего похожая на снеговика, изрядно помятого хулиганами.

— Яга! — в ужасе ахнула я, и попыталась прорваться на арену, но Алтынбек положил мне руку на плечо и придержал:

— Сама справится бабушка, дай ей предки всяческого здоровья. Не суетись, думербей-гызы.

Бабка тем временем чудила. Давала задания магу, а тот, улыбаясь презрительно и гадко, их выполнял.

— Ну что, добрая женщина, доказал ли я тебе свою магическую силу? — спросил он, разрубая пальцем шелковый платок и складывая его заново в целый.

— Нет, — коротко ответила Яга. — Я и то лучше умею.

Толпа у цирка расхохоталась. Надо сказать, с начала выступления Бабы Яги её стало в три раза больше, и хозяева цирка запустили несколько мальчишек с шапками для сбора платы. Шапки наполнялись быстро.

— Так покажи нам своё искусство, о почтенная старушка! — и маг, пользуясь тем, что бабка не видит высоко, покрутил пальцем у виска, мол, чокнутая карга. Сейчас опозорится.

— Что же сделать? — спросила Яга.

— Вызови сюда любое мифическое существо! — пожелал маг. И тут я поняла, что все инструменты ведьмы у Яги остались в повозках, а повозки — у Давиула. Но Ягу было не так просто сбить с пути: она показала куда-то в толпу пару пассов, покрутилась и поподвывала — явно для вида, произнесла несколько странных слов, и вскинула руки к небу:

— Алтынбек! — заорала она как кассирша в Ашане, когда заедает лента или тележки скапливаются и перегораживают проход. — Алтынбек!

И на арену выпрыгнул абсолютно голый Алтынбек. Хотя ему, в принципе, не очень-то и нужна была одежда.

— Кентаврус! — возгласила бабка. — Он же — китоврас! Мудрое творение, не человек и не зверь, строитель храмов и уничтожитель чудовищ!

Алтынбек приосанился и забил передними копытами.

— Кто хочет покататься? — бабка явно была в ударе. — Беру серебряную чешуйку за круг на Китоврасе. Только женщины и дети!

Она не прогадала. Дети, огольцы разных сортов, краснеющие девицы и замотанные в глухие бурки матроны, которых загружали на спину Алтынбеку как мешки с картошкой, — все они с охотой платили за возможность поездить на человекоконе. К бабке подошёл даже один здоровенный торговец, но спрашивал явно не про прокат кентавра. Яга что-то ему сказала, и торговец отошёл, но ненадолго.

Арена опустела, но зазывала вновь завёл шарманку:

— А вот силачи известные, силой своей чудесные! Поднимут битюга как пирог из творога, дом построить не смогут, зато сломать — ради-бога! Кто хочет с ними соревноваться? Выходи, нечего стесняться!

Три костолома, похожие на увеличенные копии Шварценеггера, все в шрамах и с мятыми ушами и носами, зверски заозирались. Убедившись, что с ними никто не жаждет драться, начали таскать тяжести и подкидывать каменные ядра для пушек. Наконец какой-то подвыпивший крестьянин — как они называются в Аграбе? Дехканин? — полез на арену. И выбрал самого мелкого из костоломов, и совершенно напрасно: он был не только самым мелким, но и самым быстрым, поэтому с вывихнутой рукой и поломанным самомнением, дехканин уполз обратно через полторы минуты после начала схватки. Следующим был толстяк, как видно, немалой силы. И он совершил ту же ошибку — выбрал наименьшего. Этого костолом гонял по арене, как футбольный мячик, минут пять, забавляясь: то катил его, то подбрасывал, то прыгал на нём.

— Девочка на шаре, — пробормотала я, но, видно, слишком громко, потому что зазывала услышал, и на всю Аграбу проорал:

— Желает схватиться с сильнейшим силачом дева Окана Шарэ! — слава всем богам, что в слове «девочка» этот глухарь не расслышал звука «ч». Потому что я лучше буду Оканой, чем Очканой, уж простите меня за снобизм.

— Вали-вали, — подтолкнула меня Баба Яга, — развлекись теперь ты!

Костоломы то ли не поняли зазывалу, то ли им надоело лупить зрителей по очереди, но они накинулись на меня все сразу. Тот, что поменьше, кинулся в ноги, чтобы лишить равновесия, самый крупный сдвинул кулаки и ими, как сдвоенным молотом, попытался сверху вниз пробить мне череп, а средний просто ударил под дых. Только у них ничего не получилось. Тело Полины-поляницы, хоть и утратившее свой разум, не растеряло бойцовских навыков. Я увернулась от удара в живот, перепрыгнула катящуюся тушу, проскользнула рыбкой мимо бицепсов самого крупного силача, на мгновение оказавшись у него в объятиях, и со всей силы врезала лбом в переносицу гиганта. В голове, знамо дело, загудело как в бочке. Но я-то сознание сохранила, а он — нет. И начал заваливаться на бок, еле я успела выскочить.

Открою вам великую яичную тайну: если вы играете в бой варёными яйцами, помните — чаще выигрывает то яйцо, которым бьют, а проигрывает то, которое бьют. То же самое и в бою настоящем: кто бьёт головой — тому нормально, а кого ударили — в обмороке. Это и в жизни хороший принцип: бей первым, или проиграешь.

— Арргх! — зарычал средний костолом, и уже кинулся на меня, как мелкий его придержал:

— Вася, спокойно, выключи идиота, сейчас нам наваляют, если мы не успокоимся. Пошли по схеме «минус альфа».

И они попытались взять меня в клещи. Вася, который убрал с лица дебильное выражение, вдруг обрёл пластику движений и хитрый прищур. Коротышка стал двигаться вообще как барс, если бывают почти кубические барсы. Они сближались, а я просто вертела головой, пытаясь понять, то из них нападёт первым. Должен был бы коротышка, если я что-то понимаю в рукопашном бою. В конце концов, семь лет уже зависаю в спортзале. Но, увы, Вася опять поторопился: он прыгнул на меня с ликующим криком, и мне пришлось — пришлось, понимаете! — остановить его коротким и резким ударом. Который пришёлся бы в подбородок, не задери этот дурень голову. А так мой кулак скользнул вперёд и раздробил Васе кадык, который инерции не погасил. Попросту говоря, я сломала ему горло и шею.

Голова борца мотнулась назад, и он упал, сшибив своей тушей начавшего было подниматься костолома № 1.

— Всё, всё, стоп, брейк! — скрестил руки над головой коротышка-силач и побежал к распорядителю. Мгновенно выбежали служащие, накинули на Васю красивое шёлковое полотно и уволокли его, облепив как муравьи. Грустным голосом зазывала объявил, что несмотря на трагическое событие, победитель у нас всё-таки есть. Мы ж все понимаем — базар, такое дело. Многие заканчивают свои дни на базаре, даже не подозревая, что Чёрная Судьба именно сегодня махнёт над ними крылом.

— Награда в десять золотых присуждается деве Окане Шарэ! Надеемся, что благородная дева пожертвует один золотой на похороны великого силача Василия Великого, и ещё один — безутешной вдове, которая как раз сейчас будет выступать в память своего покойного супруга.

Я кивнула.

— Благородная дева! — похвали меня зазывала. — А сейчас на арене — гимнастка Зузу! Встречайте!

Зазывала поманил меня за собой. Я поискала глазами друзей, обнаружила только кийну, прилипшего глазами к лотку со сладостями, да Сэрва, со знанием дела раскрывающего рты лошадям. Пожала плечами и вошла под семь красного шатра.

Там уже собралась тёплая компания: бабка, чуть не в обнимку с костлявым магом, два силача, Алтынбек, какой-то неопрятный чернобородый мужик в полосатых штанах, обтягивающих круглое, как арбуз, пузо, да зазывала. Зазывала, если рассматривать его пристально, был весьма примечателен: блинный острый нос, мелкие, будто проковырянные в лице, чёрные глазки, детские короткие штанишки и такая же курточка с двумя большими белыми помпонами вместо пуговиц.

— Беру всех! — с ходу заявил полосатый мужик. — Щипать карманы можете тоже, но пятьдесят процентов — мне, за риск.

— Не возьму в толк, о чем вы, — призналась я, садясь на старый пехотный барабан, который зачем-то стоял в шатре.

— Владыка толкует о том, что желает видеть вас в цирковой труппе. Вашу колдунью, хитрого вора, мальчишку, который может собирать деньги, кентавра и, конечно, вас, благородная дева, — пояснил остроносый зазывала.

— Благородная дева, — фыркнул полосатый. — Да она же разбойница, за версту видать! Бойцов больше нет, значит, растеряла банду, скрывается в Аграбе. Хошь-не хошь, у тебя два пути: либо я тебя сдаю властям за убийство Василия Великого — а свидетелей полгорода, либо ты занимаешь его место. Бесплатно. Остальные, понятно, присоединятся за еду, кров и небольшую мзду.

— Я вот думаю, — почесал бороду полосатый, продолжая философствовать на тему моих предполагаемых преступлений, — за тобой такие грешки водятся, что царь Борух, небось, заплатит много больше, чем я выручу от твоих выступлений. Но цирковые да работники деревянной иглы всегда друг друга поддерживали, да? Вот.

— А ты наглец! — восхитилась я. — Ты так уверен, что мы пойдём с тобой?

— Абсолютно.

— Владыка Баракус никогда не ошибается! — восхищённо прошептал остроносый зазывала.

— Сегодня — ошибся, — заявила я. — Уходим! Уже смеркается, а нас ждут в другом месте.

— До встречи, благородная дева, — ласково сказал полосатый. Я фыркнула, распахнула полог, и вышла последней, пропустив всех своих спутников, которые, судя по выражению лиц, уже успели обсудить гастроли и гонорары. Особенно сокрушалась бабка, но вслух ничего сказать не осмелилась.

Я была зла: если не брать во внимание того, что нам предстоит провернуть несколько незаконных делишек, сразится с ангелом — Давиул же ангел, так? — решить вопрос настоящей Полины с её батей, который всё-таки первый богатырь на Руси, так ещё на Русь эту надо добраться! А я? А обо мне кто-то подумал хоть раз за это время? Я тут состарюсь прежде, чем предоставится случай вернуться домой. Это только в книжках главный герой сразу знает, куда ему надо идти и что делать, чтобы попасть обратно. А тут не книжка — тут дурдом!

На улице и вправду смеркалось. Толпа рассосалась по кабакам и стыдным домам, служащие сворачивали арену и убирали бортики. Где-то ржала лошадь и смеялась истерическим голосом женщина, в прямо перед шатром стоял омерзительного вида нищий, весь в парше, язвах и гнойниках. Один глаз у него был с бельмом, а лохмотья издавал такой неописуемый запах, что меня чуть не стошнило. Невдалеке стояли Сэрв с кийну: цыган пересыпал монеты из чужих кошельков в новый свой, а кийну, как полагается мальчишке на ярмарке, лизал красного, очень липкого леденцового петуха. Язык у него тоже был красный: кондитер не пожалел кошенили.

— Кучер, однако, — доходчиво разъяснил своё появление нищий. — Калмыжно намастрячили? На оксаре хлябово юхтать! Но хрутель востмарит, гундит. Похиляли.

Ой, а уже почти понятно! Нищий говорит, что на базаре хорошо заработать можно, но пора идти, нас ждут. Кажется, в этом мире у меня природная способность к языкам образовалась. Сейчас проверим:

— Эй, шаромыжник, покорыму ты хирявый такой?

— Сквожу скоробаю, чтоб хрундаки не подъюхали.

— Качуха корячится?

— Витка ботвинская.

Все, кроме Сэрва, слушали наш разговор с удивлением, а цыган переводил, мол, спрашивает поляница, почему нищий грязный такой, а он отвечает, что специально лицо скрывает, чтобы в тюрьму не попасть. Но опять же, все помалкивали и ждали приказа:

— Похиляли! — скомандовала я, поправляя перевязь с мечом, и радуясь, что не выронила его в схватке на арене, а пуще того — что не вынула из ножен. Мы растянулись редкой цепочкой, чтобы не привлекать внимания. Нищий же почти скрылся в темноте: он прилипал к стенам домов, растворялся в тенях и был тих, словно летучая мышь, когда та не орёт. Честно сказать, я ориентировалась только на едкий запах его лохмотьев, сладковато-гниющий, отвратительный донельзя, но оттого узнаваемый.

Через полчаса мы нырнули в какую-то арку полуразвалившегося дома, ещё немного попутешествовали по длинным подземным коридорам подвала, и наконец вышли в огромный, освещённый сотнями свечей пиршественный зал давно заброшенного замка. Зал был набит нищими самого отвратительного пошиба, а воняло так, словно нас забросило в центр городской помойки. Посередине зала стоял большой дубовый стол, за которым пировал примерно десяток нищих, а на столе стоял настоящий трон — позолоченный, с виньетками и пазами под драгоценные камни, которые были давно проданы и пропиты. На троне восседал человек в серых одеждах, расшитых серебряными нитями и в железной короне. На удивление, он был чисто вымыт, выбрит и даже имел некоторый шарм. Особенно для меня, и особенно в тот момент, когда он встал, и местный подлипала возгласил:

— Это король нищих и воров Аграбы! Склонитесь перед великим королём!

Человек в железной короне встал с трона, спрыгнул на пол, протянул мне руку и представился:

— Артур. Давайте без церемоний.

Теперь вы меня понимаете?

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ