Крыть было нечем. В четыре руки Алладин с Сэрвом открыли дверь, и выпустили девушку наружу. Мне она показалась неприятной. Такая, знаете, невысокая, среднего сложения, с хвостом волос на макушке и льстивыми глазами — кошечка песков, ласковая ядовитая тварь. Но у нас и выбора не было — сыновья маридов, как и сами мариды, не спят, не едят, — разве что для вида. Обойти их невозможно. Настоящие мариды ещё и позабавиться любят за счёт людей: то прекрасной пери прикинутся, то — скакуном небесных кровей, то мышью. А потом мышь выгрызает вам сердце, для начала запрыгнув в рот, скакун разносит ваше тело по кускам о камни и деревья, а прекрасная пери на пике любви перегрызает горло или ещё что похуже. Но быть изрубленной в капусту сыном марида тоже не очень-то приятно. Так что мы молчаливо согласились, что девушка нам поможет, а отрубить руку мы ей всегда успеем. Или пусть Артур сам рубит, если не заказчик не желает возиться сам.
— Годится, — сказала я, — только мы свяжем руки тебе за спиной.
— Можно и ноги, — саркастично разрешила злобная малявка и завела руки за спину. Осторожно, стараясь не коснуться даже тряпицы, Баба Яга крепко связал запястья пленнице, накинула ей на шее верёвочную петлю и пропустила ещё одну верёвку сквозь неё, сделав поводок, так что если бы девушка попыталась освободиться или сбежать, то сама бы себя и задушила.
И мы пошли. Сэрв снова принял облик толстого банщика: в синей длиннополой рубахе и жилетке, он шлёпал сандалиями пятидесятого размера и отдувался на каждом шаге. Бабка с Алладином вели пленницу, кийну старался не отсвечивать, и тенью стелился вдоль стен, перемещаясь от одного тёмного угла в другой. Я не понимала этой игры в ниндзя, но не нанималась воспитывать из мальчишек — джентльменов, или, как сказал бы один морской волк, «делать из щенков — капитанов». И всю эту пёструю шеренгу замыкала я: всё ещё «принц Дауд ибн Джамиль».
Миновав окольными путями пиршественную залу, мы вступили в череду коридоров: золотых, извилистых, от пола до полотка покрытых извилистыми узорами, в которых сплетались листья и цветы. Я припомнила, что в Аравии, вроде бы, нельзя изображать животных и людей, чтобы не вступать в конкуренцию со Всевышним, но тогда как объяснить гобелен с историей султана Боруха? Надо рассмотреть его поближе, есть в этом гобелене что-то неправильное. Но пока я думала о том, как нам миновать коридоры и добраться до Клинка, нарисовалась новая проблема.
— Куда-то торопитесь? — из стенной ниши, не замеченный ранее никем, выступил Маариф аль-Сафиф. Был он слегка навеселе, но держался уверенно и твёрдо.
— По делам, по делам, о доблестный воитель, — зачастил Сэрв.
— Да уж понятно, что не на прогулку, — Маариф кивнул на пленницу. — Мне кажется, или я видел её в темнице султана?
— Не кажется, — ответила мерзавка, которой никто не заткнул рот. Но мы же и не предполагали, что она будет болтать или звать на помощь. Мало, кто захочет по доброй воле оказаться в подземном узилище любого из земных владык.
— Воруем, значит, пленников, — усмехнулся Маариф, подошёл ко мне и дружески обнял за плечи. — А я уж думал, принц, что вы побежали к Лейле, которая вас так очаровала своим пением. Вы же, вроде, её суженый.
Проклятый генерал стоял ко мне вплотную, и я не могла даже вытащить кинжал, чтобы приставить его к рёбрам и вынудить отстать от нас. Местная мужская привычка тискать друг друга по поводу и без совершенно однозначно проистекала от отсутствия рядом женщин. Как и Алладин, Маариф принюхался ко мне, и чуть ли не облизал щёку:
— А Лейле повезёт, — сказал он, и странно рассмеялся. Его смешок с такой же интонацией повторила пленница. Видимо, дочь султана не так уж и красива. И служит, бедняжка, вечным поводом для насмешек.
Я оттолкнула Маарифа, и он, не ожидая такого напора, отступила шага на четыре, едва удержав равновесие:
— Где колдун, господин аль-Сафиф?
— Спит пьяный, как и полагается недомерку после кувшина вина. И раз я так хорошо выполнил своё задание, я могу сопровождать вас, принц? — и ухмыльнулся.
Баба Яга наклонилась ко мне:
— С пьяным спорить — себя не уважать. Пусть идёт, у меня есть сонный порошок, не заметит, каак и уснёт. Еще медаль дадут за героическую оборону клинка.
Я молча повернулась, и мы пошли за Сэрвом. И вот он, вожделенный зал с решётками слоновой кости, двумя маридами-полукровками и Двойным Клинком.
— Здравствуйте, братья, — сказала наша проводница. — Не тягостно ли вам жить в этом лучшем из миров, служа недостойному?
Полумариды промолчали, но глаза их засверкали, как раскалённый уголь. В сочетании с двухметровым ростом, пепельно-серой кожей и клыками, которые высовывались у них изо рта — снизу вверх, как у кабанов — зрелище было не для слабонервных. Мы стояли молча, а девица обрабатывала родственничков как военный рекрутёр — новобранцев:
— Повелитель Борух, конечно, достойнейший из достойных, но сколько лет уже стоите вы, как вкопанные, охраняя имущество, которое и так никому не нужно? Вам ли, воинам невиданной храбрости, обращавшим в прах вражеские войска, крушившим города и повергавшим ниц сильнейших воинов, стоять здесь, подобно столбам, у которых мочатся собаки?
Это было сильно. Я думала, у стражников сорвёт крышу в буквальном смысле слова: они раскалились, и тюрбаны на их головах начали подпрыгивать как крышка на закипающем чайнике. Сестрица маридов подбавила огоньку:
— Если я сейчас уйду, то вы так и останетесь гнить здесь, забытыми и ненужными. Не хотели бы вы присоединиться к войску Иблиса, как вам и надлежит, и совершать подвиги, которых вы достойны, круша ничтожных людишек, а не повинуясь им?
Аль-Сафиф что-то хотел сказать, но не успел: с диким воем полумариды разорвали цепи, которые, как оказалось, приковывали их за пояс к стене, и ломанулись к дверям. Закрытые тяжёлые двери железного дерева разлетелись в щепки под напором двух огненных смерчей. Девушка обратилась к Яге:
— Бабушка, развяжи меня. Только я или мариды могут снять клинок со стены, остальных испепелит магическая защита.
Бабка поводила руками:
— Не врёт, защита и вправду есть, — и, не спрашивая меня, развязала пленницу. Та подошла к стене, выдрала оттуда Двойной Клинок и… выкинула его за окно.
За нашей спиной раздались аплодисменты:
— Браво, Танис, прозванная Соколом, браво! Ты действительно заслужила своё прозвище!
Султан Борух смеялся во весь рот, рядом кривился кислый, как уксус, великий визирь. За ними стояли штук тридцать эфиопов с саблями наголо, и столько же обнаружилось с противоположной стороны. Мы оказались в ловушке. Абсолютно трезвый колдун Мутабор, сменивший одежонку шута на чёрный халат и чёрную же чалму с пером аиста, с ненавистью глядел на Маарифа аль-Сафифа.
— А я говорил, что он — предатель, о Повелитель! — пропищал он. — Продал своего султана за гладкие щёки и тонкую талию этого мальчишка!
Чего?! Больные тут все, что ли? Но, посмотрев на Маарифа, я поняла — колдун-то прав. И всё встало на свои места: и прилипчивость офицера, и его готовность мне помочь. И даже то, что лицо его закаменело как мрамор, но, в отличие от мрамора, на щеках и даже лбу пламенел яркий румянец. Боруха, однако, больше тревожили не наклонности его генерала, а предполагаемое предательство. На нас он вообще не смотрел, и стало понятно: о плане он знал заранее, и поимка была разыграна как по нотам. Борух, закончив разглядывать генерала, как какое-то гнусное, опасное, но редкое насекомое, обратил взгляд на меня:
— Видишь ли, принц, — при этих словах Маариф аль-Сафиф вздрогнул как ужаленный, а я, наоборот, обратилась в слух, — видишь ли, мой драгоценный наследник… Я хотел в благодарность за спасение своего сына Баязида подарить тебе быструю и счастливую смерть от яда морской улитки. Мудрый Мутабор трижды пытался дать её тебе, но ты не захотел.
— Если это приятная смерть, то какая неприятная? — невежливо поинтересовалась я.
— Ну от яда тебе бы сначала хотелось пить, потом онемели руки и ноги, ты почувствовал бы приятную лёгкость в теле, перед глазами заплясали бы невероятные райские картинки, и через час-два эйфории твоё сердце остановилось бы, — султан внимательно рассматривал свои ногти. — А сейчас всё будет длиться тоже часа два, но иначе.
— И как же?
— Вас сварят в кипящем масле. Тебя, как благородного, в миндальном. Остальных — в пальмовом. Но всех будут опускать ровно два часа, пока кипящая жидкость не дойдёт до сердца. Обычно после этого умирают. Оставшееся зашивают в свиную шкуру и закапывают.
Моя команда ничем не выразила ужаса от последней фразы, а Алладин упал на колени:
— Великий султан, пощади! Так я даже в Рай не смогу попасть.
— И поделом тебе, предатель, — сказал Борух. Он подозвал к себе мерзавку Таниту: та уже размотала тряпки, под которыми оказалась вполне обычная, а никакая не золотая рука.
— Ломаете голову, как я разгадал ваш план? — Борух был явно доволен собой. — А просто. Ваш король воров, Артур, не только сдал вас с потрохами, но и предложил использовать свою дочь Таниту как приманку. Боевая девица, всё сделала верно.
Борух снял с пальца ещё один перстень и кинул Таните. Та поймала, и опустилась на колени, склонив голову.
— Вот. Артур сам прийти не смог, ему нездоровится, но мы и без него как-то… Справились, в общем.
Визирь наклонился к уху султана и что-то прошептал.
— Да, верно… Мудрый мой визирь напомнил мне, что для равного султанам Дауда ибн Джамиля мы приготовили иную кару. Сегодня же, не медля ни минуты, ты, принц Дауд, взойдёшь на ложе моей дочери Лейлы.
— Я что, должен стать её мужем? — в панике спросила я.
— Ненадолго, мой юный принц, очень ненадолго, — рассмеялся султан, а, судя по лицу генерала, мне было бы приятнее вариться в миндальном масле, чем попасть в жадные ручки Лейлы.
— Взять их, и в темницу! — эфиопы накинулись на нас, и быстро обезоружили. Султан притормозил их:
— Меня посетила ещё одна идея… Генерал, вас отведут в покои Лейлы вместе с принцем Даудом ибн Джамилем.
— Зачем? — в ужасе спросил генерал.
— Свечку держать! — захихикал мерзостный карлик Мутабор.
Султан сделал вид, что ничене не слышит. Поглаживая бородку, умащенную особо пахучим маслом, он вальяжно подошел к Маарифу аль Сафифу:
— Для начала, ты посмотришь на то, как счастлив укравший твоё сердце этот юный принц. А потом… Что ж, я человек широких взглядов. Следующим мужем Лейлы станешь ты.
У них многомужество практикуется? Странно, вроде бы, только на Тибете, в Африке и Новой Зеландии этот обычай в почёте. Но уж точно не в Аравии. Здесь явно было что-то не то: на генерала было жалко смотреть — он, такой бравый и сильный, выглядел сейчас сущей тряпкой. Побледнел, ссутулился, и его, кажется, сильно тошнило. Впрочем, быть может, это не страх, а большое количество дешёвого вина — с солдафона вполне станется нарезаться ещё до прихода на пир.
— Увести пленников! — дребезжащим козлетоном скомандовал великий визирь. — И найти Клинок Света немедля!
Нас с генералом повели в одну сторону, остальных — в другую. Я не понимала, какую пользу получил король воров от своего предательства? Ведь руку-то мы так и не украли. Или не было никакого заказчика, и нас с самого начала вели как слепых котят, от фруктового сада до плахи? Точнее, котла. Меня немного утешало, что Алтынбек и Путята остались на свободе, а троицу гаремных беглянок защищал самый настоящий джинн, но по сравнению с нашим положением, их грядущие приключения в логове головорезов можно считать детской игрой в классики.
Эфиопы вели нас долго, периодически покалывая концами сабель, порыкивали, но говорить не запрещали.
— Зря вы ввязались в это дело, генерал, — сказала я. Руки у нас были связаны, оружие отобрали, так что единственное, чем я могла уязвить Маарифа, был острый язык. — Какой шайтан дёрнул вас следить за нами, а потом ещё и ввязаться в похищение клинка? Шли бы себе…
— Не мог, — пожал плечами генерал. Он периодически бросал на меня огненные взгляды, и мне стало не по себе. Что-то не хочется выяснять детали.
— Ну и ладно. Зато теперь станете вторым мужем султанской дочери. Наверное, почётно.
Маариф фыркнул:
— Почётно. Но очень ненадолго.
— Она что, требует рассказывать сказки, а тех, кто не может продержаться всю ночь, убивает? Или надо продержаться всю ночь в другом смысле?
— Ни в том, ни в этом. Она просто… — эфиопы шикнули, и некоторое время мы шли молча.
Меня всё подмывало спросить, и я не выдержала:
— Слушайте, генерал, а это у вас в Аграбе нормально — засматриваться на юношей, а не на девушек? Хотя да, как тут на девушек засмотришься, если они все как одна ходят в каких-то балахонах с капюшонами…
— На девушек тоже нормально засматриваться. Надо же на ком-то жениться, — честно ответил генерал, явно думая о чём-то другом. — Необязательно влюбляться, видя избранницу. Достаточно обрывка песни, вида тонких пальчиков, длинных ресниц, бледной лодыжки… Тайна будоражит мысль.
— Всё равно это как-то неправильно, — ответила я. — И колдун этот ваш тоже на меня странно смотрел, и султан, и даже мой оруженосец. Из местных, кстати.
— Ну, они-то догадывались, а я знаю наверняка, — загадочно произнёс генерал, и тут мы пришли.
Двери в покои султанши охраняли такие же полумариды, как и те, что проворонили Двойной Клинок. Что ж там за девушка? Двери, больше похожие на медные ворота с толстым запором и богатой чеканкой, по краю были украшены тем, что я сначала приняла за узоры.
— Молитва от злых духов, — генерал, кажется, старался запомнить её наизусть. Перед дверью был насыпан толстый слой соли и перца, а на самом запоре стояла книга, наверное, Коран.
— Жесть, какая она злая и страшная, наверное, эта Лейла, — сказала я мариду и, клянусь, он мигнул мне в ответ. Один из эфиопов, дрожа от страха, снял Коран, второй — отодвинул запор, и нас втолкнули с небольшую, но душную и жаркую комнату без окон. В дальнем конце комнаты стояла на постаменте кровать с резными каменными столбиками и кисейными занавесями. Было видно, что на кровати лежит кто-то объёмный.
— А она корпулентная дама, — заметила я. Маариф стоял как вкопанный и даже, кажется, не дышал. К нам подошли две бледные девушки в зелёных шелках, подвели к столику, на котором стояли блюда с виноградом, пшеничными лепешками в меду и стояли кувшины с разными напитками — от воды и шербета до вина и запрещённой чачи, насколько я могла судить по запаху. Девушки куда-то исчезли, а со стороны кровати раздался нежный, просто ангельский голос:
— Ешьте, прекрасные мужи, что даровала нам плодородная земля Аграбы… Ешьте и пейте!
Мы, как загипнотизированные, налили по стакану чего попало, отпили и начали грызть виноград. Девушка на кровати начала петь чарующий мотив, а потом полились слова: о её возлюбленном, который… И дальше шёл расширенный пересказ «Песни Песней» и, порой, Кама-Сутры. Занавеси распахнулись, и оттуда вышла красавица, которой не видел свет. Не прекращая петь, она пошла к нам, а, поскольку, повторюсь, комната была небольшая, довольно быстро она подошла буквально вплотную и присела по другую сторону столика — напротив.
Она была идеальна, как только может быть идеален человек. Такой, должно быть, была библейская Ева в момент сотворения: белые зубы, розовая кожа, большие карие глаза, смотрящие нежно и ласково, тонкие руки с изящными пальцами… Даже я засмотрелась, а генерал — тот так прямо и вылупился, как кролик на удава. И дева смотрела на него влюблённо, а я не удостоилась даже одного взгляда. Странно, до сих пор все находили Дауда ибн Джамиля довольно привлекательным. С досады я взяла с тарелки абрикос и целиком засунула его в рот.
Напрасно, кстати: косточка проскользнула мне в горло, и я начала кашлять, совершенно некуртуазно расплёвывая остатки фрукта вокруг.
— Кхе-кха! — судорожно кашлянула я в последний раз, и злополучная косточка вылетела из горла, и попала султанше в открытый рот. Она поперхнулась, закашляла, заморгала и перестала петь…
И зря. Как только звуки песни стихли, спал и морок. Напротив нас, колыхалось и подрагивало нечто, напоминающее кожистый камень. Гора плоти, прикрытая серо-коричневой бурой шкурой, в кровавых потёках и зеленоватой слизи. В передней части туши, где у человека располагается лицо, зиял открытой раной рот, окружённый, как у миноги, шестью концентрическими кругами острых желтоватых зубов. В глубине рта плясал толстый мясистый язык, острый и красный. Глаз у чудовища не было.
— Так слухи не лгали! — вскричал генерал, и метнул в тушу кувшин с чачей. Большая часть попала в глотку, остальное — на кожу, но не нанесла ей никакого вреда. Я стучалась в двери, моля их открыть, но мариды, наверняка, слышали и не такие крики из этой девичьей спаленки. Пока Маариф пытался закидать монстра мебелью и фруктами, я, поняв, что двери не откроют, искала оружие или выход. Куда-то скрылись эти две служанки? Ага! Вот лаз, прикрытый решёткой, что-то вроде воздуховода, только у самого пола!
В это время чудовище изловчилось, выплюнуло косточку, и вновь завело свою песню: на полу сидела немного помятая, но такая же красивая Лейла, и Маариф сдался — глупец пополз к ней прямо на четвереньках. Я, хоть и видела монстра в обличье девушки, всё же не поддалась чарам песни.
— Генерал! — Маариф обращал на меня внимания не больше, чем на пуфик в углу. — Маариф аль-Сафиф!
Ноль. Просто ноль. Я треснула его по щеке — никакой реакции. Потрясла за плечи — генерал отмахнулся от меня, как от мухи. Ну что, оставлять его, что ли? Я бы и оставила, и никто бы в этом мире меня не осудил, здесь все — эгоисты, но я как представила себе процесс перемалывания человека этими миножьими зубами…
— Я — где? — спросила я сама у себя. — Я — в сказке. Вот и будем действовать сказочными методами.
Можете осуждать меня сколько угодно, но я поцеловала Маарифа аль Сафифа. Поцеловала по-настоящему, буквально вкладывая в поцелуй всю душу. И пропустила момент, когда он пришёл в себя и начал отвечать.
— Э-э-э, алё! — я отпихнула генерала подальше от себя, и, к счастью, подальше от Лейлы. — Особо не радуйтесь! Бежим, пока нас не сожрали!
Мозг у Маарифа работал что надо: отложив объяснения на потом, он молча нырнул за мной в лаз. Худой и гибкий, он не застрял ни на одном повороте, чего я втайне боялась, и через пять минут бесконечного ползания, я увидела решётку выхода.
— Ура! — шёпотом возликовала я, открыла решётку и победоносно выползла наружу. Следом за мной выполз Маариф — и замер. Да и было, от чего замереть: лаз вёл не куда-нибудь, а в ташлык. Где, как известно, проводят основное время жительницы гарема — за едой и общением. Порой там же хасеки — жёны султана — устраивают праздники и раздают подарки.
Ну так вот на один из таких праздников мы и попали.