Наследница Ильи Муромца

Глава 18. Дверь, увитая виноградной лозой

Оторвать Маарифа аль-Сафифа от Настасьи Филипповны и гаремного борща было делом крайне сложным: у гражданина было два желания — насладиться едой и женщиной. Такой вот простой, незатейливый чувак. А тут всё прямо совпало: пышная дева, гаремная роскошь, еда — сытная и неизвестная… И я, которая тащит его не пойми, куда, но наверняка — на смерть. Потом в Маарифе всё-таки взыграла воинская гордость:

— О гурия моего сердца и пери… ик!.. садов! Я обязательно вернусь к тебе! — он приложил правую руку к сердцу, а левой стырил пирог. Вообще без комплексов человек. Настасья Филипповна корпоративной кражи со стола не заметила, а слова приняла близко к сердцу: зарделась, бедная, глаза прикрыла. Нашла, чему верить! Чёрным глазам, длинным ресницам и бархатному голосу. Дешёвый товар!

Госпожа Вторая выпихнула нас из залы через потайную дверь в коридорчик: был он извилист, длинен, освещался масляными вонючими лампами. Но главное, что он был весь расписан. Я пригляделась, несмотря на торопливость шага: ой, а вот этот кентавр здорово похож ан Алтынбека. Вот летит золотой грифон, а здесь два торговца с острыми крысиными мордами предлагают покупателям рулоны тканей. Мандариновый сад с мертвецом посредине, толпа воров, распивающих вино… Так это же вся наша история! Я попыталась притормозить, чтобы рассмотреть другие картинки, но кийну настойчиво тянул меня за собой и шипел сквозь зубы, как змея.

— Дверь! — Вторая была права: эту дверцу не спутаешь ни с какой другой. Виноград на ней был не нарисован, а выложен драгоценными камнями, лозы — золотыми нитями. Ручка в виде змеи являла собой венец ювелирного искусства. Я протянула к ней руку…

— Ашшш! — вскрикнул кийну и сильно ударил меня по руке. Вместо двери я увидела золотую клетку с сотней змей, чьи глаза горели в полумраке коридора как драгоценные камни.

— Что тебе причудилось… принц? — Маариф с насмешкой глядел на меня.

— Дверь в виноградных лозах.

— Пфф, тут же нарисован клубок змей! — и протянул руку. По которой кийну ударил с гораздо большей силой.

— А, вонючий выродок шелудивой собаки! — заорал Маариф, но увидел, как нарисованные змеи превратились во вполне настоящих, и орать перестал. Правда, и извиняться посчитал ниже своего достоинства.

Кийну помог нам и в третий раз: когда мы практически прошли мимо искомой двери: рисуночек был блеклый, сама дверь — ниже моего роста, так что мне пришлось протискиваться в неё в три погибели, а аль-Сафифу так и вообще на четвереньках.

— Порази меня Аллах! — ахнул генерал, распрямившись. И впрямь, было, от чего: в беломраморных денниках, разделённых позолоченными колоннами, стояли лошади такой красоты, что… Нет, слов у меня нет. Они внимательно смотрели на идиотов, ввалившихся в их тихий копытный мир, поворачивали крупные головы с умными глазами и раздували ноздри. В денниках вовсе не пахло тем гнусным запахом гнилого сена и конского навоза, который обычно сопровождает любую конюшню. Может, эти мраморные покои чистили по пять раз на дню, но от коней пахло тёплой шкурой, свежескошенным сеном, зерном, а от кобылиц и жеребят — парным молоком. Воздух в этом раю для скакунов был насыщен не розовым маслом и приторно-сладкой вонью чак-чака и лукума. Нет, он был свеж и приятен, будто бы конюшня не примыкала ко дворцу, а стояла где-то посреди альпийского луга. Я чувствовала сильные магические нити, на которых держалась эта сказка, хотя была совершенно лишена дара волшебства. Но настоящую магию узнаёшь, когда с ней сталкиваешься — её не подделать.

— Госпожа предупредила меня, — тихо сказал конюх. От него тоже исходили волны магии. Но раб, скорее всего, судя по железным кольцам в носу, на лодыжках, запястьях и шее. Дорогие лошади обладали куда большей свободой, чем это человек, которого можно было привязать за любое кольцо к столбу или коновязи. Похоже, в своей ненависти в Боруху госпожа Вторая была не одинока. И вот этот покорённый, но несломленный человек готов был передать нам двух осёдланных лошадей — лучших в конюшне. Белые, как снег, с каким-то розовато-голубым перламутровым отливом, серебряной гривой и упряжью, отделанной рубинами и изумрудами величиной с перепелиное яйцо, эти кони были венцом творения.

— Жеребцы Реджис и Меджис могут питаться ветром и облаками, бегут без отдыха три дня, потом три дня спят. Обгоняют орла, но не могут пересекать реки. Это волшебные кони Джирджиса. Когда они перестанут быть вам нужны, просто отпустите их, — сказал раб, — и они сами прибегут обратно.

— Почему ты не сбежишь? — прямо спросила я его.

Маариф фыркнул:

— Потому что ему отрубят голову. Когда закончат шинковать на мелкие кусочки.

Конюх не удостоил генерала ответом. В нём было какое-то благородство, древняя кровь, которой не было в том же аль-Сафифе, вознёсшемся, как говорят, «на острие своего меча».

— Как тебя зовут? — спросила я, надеясь, что мне удастся вернуться во дворец и освободить этого несчастного. Видно было, что живётся ему несладко: богатая одежда открывала то тут, то там полузажившие шрамы, порезы и ожоги.

— Ипполит, — ответил раб и сунул мне в руку уздечки.

— Выбирайтесь через вон те, восточные, ворота, и скачите во весь опор! В погоню за вами отправят самых лютых маридов, а они могут догнать даже коней Джирджиса. Не пейте воду из рук незнакомых людей, не вкушайте мяса, не верьте ни единому слову человека, не приходящегося вам родственником.

— Почему? — это были мудрые, но очень нелепые предостережения. Библиотекарь из Москвы всё ещё трепыхалась во мне. Вот и в этот раз она сообщила, что, кажется, нас дурят. А если я всё-таки лежу в коме, то это определённо несварение желудка или газы.

Конюх грустно улыбнулся:

— У нас, в Аграбе, говорят: «Родному человеку не говори лжи, постороннему — не говори правды». Я как-то раз забыл это правило, и вот уже пятнадцать лет сижу на цепи в султанской конюшне… Бегите! Бегите, пока есть время! Когда минуете ворота дворца, вас перестанет сохранять печать Соломона ибн Дауда, мир с ними обоими. И вы окажетесь во власти демонов. И тогда бегите в два раза быстрее.

— Ты умеешь ободрить, кусок мяса для собачьей трапезы, — проворчал Маариф аль-Сафиф, птицей взлетая в седло первого коня. Я положила руку на плечо Ипполита:

— Надейся. Я постараюсь вернуться за тобой, — и тоже постаралась взлететь в седло, но вышло как-то так себе, к тому же я ободрала руку одним из камней. Кийну вспрыгнул мне за спину: вряд ли он будет долго ехать грузом, ведь у маленького прохиндея есть свой собственный джинн! Стоит выехать за пределы связующей силы печати Соломона, как джинн будет активирован, и тогда — держись, Аравия!

Кони взяли с места ровно, как Ил-76: копыта мелькали, но не было слышно ни звука, а сидеть в седле было так же спокойно и приятно, как на венском стуле. Больше того, в ушах у нас должен был свистеть ветер, а песок из-под копыт — слепить глаза. Но ни единый волосок не шевельнулся на моей голове, и ни единая песчинка не кольнула кожу.

— Как так?! — заорала я, предполагая, что придётся перекрикивать сопротивление воздуха.

— Не кричи…принц, — спокойно сказал Маариф. Он на удивление быстро приноровился к ходу чудесных коней. — Я знаю про коней Джирджиса: прочие лошади скачут по земле, а эти — стоят на месте, но земля бежит под ними. Потому мы не чувствуем скорости, в противном случае, нам бы содрало кожу и мясо с лица, пустись эти кони в полный галоп.

— А сейчас это не галоп?

— Нет. Они бегут лёгкой рысцой, ожидая, что ты скажешь им, куда направляться.

— В рощу… э-э-э… мандаринов. Или апельсинов. Я, честно, не очень разбираюсь.

— Не знаю, что такое мандарины, а вот на окраине султаната Повелителя Боруха и вправду есть волшебный апельсиновый сад, превращающий людей в животных, а животных в людей. Никогда я не встречал столько крыс, как среди жителей Аграбы, и столько собак с человеческой душой!

— Скажи коням, что им надо скакать туда, — приказала я Маарифу.

— Не могу, о принц. Это — твои кони, — усмехнулся он мерзейшей улыбкой Рэтта Батлера в исполнении Кларка Гейбла. В жизни бы не вспомнила, как зовут этого дядьку с тонкими усишками, если бы не мама, которая фанатела по «Унесённым ветром». Мама… Мам, как ты там?

Предательские чужие глаза отказывались плакать, и я потёрла их кулаком. Всё равно сухие. К чёрту! Надо закончить это путешествие и вернуться уже в Москву. Кстати говоря, кофе меня так никто и не напоил, хотя на Востоке это, вроде, как семечки у нас — в любом доме есть. Опять наврали, короче.

— О кони Джирджиса! — издевательски начала я. — Скачите в апельсиновую рощу, где ждут нас мои друзья и спутники!

Реджис и Меджис заржали, и резко повернули налево. Я упустила момент, когда они вбежали в сад, — а это случилось минут через пять после смены курса, — но зато не пропустила момент остановки: кони затормозили, врыв копыта в землю по самые бабки, на урезе воды — через реку перебраться они не могли, как и предупреждал Ипполит.

— Поляница! — радостный голос Бабы Яги, ковыляющей со всех ног ко мне, разнёсся по саду. Алтынбек, видимо, опять наевшийся апельсинов, поспешал на своих двоих. Сэрв в виде цыгана шёл расслабленной уркаганской походочкой, Путята просто отклеился от ствола дерева и громко замычал. Алладина нигде не было видно. А ещё в толпе встречающих появился пожилой мужчина синего цвета, к которому кинулся кийну. Дед расплылся в облако-индиго, в котором кийну утонул полностью. Чем он там дышал — бог весть.

— Ага, это джинн, — пробормотала я себе под нос, соскакивая с коня. Тот тотчас же встал на дыбы и рванул прямо в небо: видимо, домой, к своему Джирджису, кем бы он ни был. Маариф аль-Сафиф спешиваться не торопился.

— Поляница? — спросил он непередаваемо язвительным тоном.

— Русская богатырша, дочь Ильи Муромца, — ответила за меня бабка, полностью ломая всю легенду. Уж не знаю, что за мысли бродили при этом у неё в голове. Я виновато посмотрела на Маарифа.

— Генерал, я могу всё объяснить….

— Да уж не надо. Я с первого момента догадался, что ты — не принц, а девушка. Может, конечно, принцесса. Определённо воин, но не мужчина, нет. Я думаю, султан тоже догадался, потому и мешал визирю тебя убить. Толку-то, если женщины не наследуют султанский трон? Значит, и угрозы для Бааязида нет никакой.

— То есть ты… Ах, сволочь! — я вцепилась в сапог Маарифа и стянула самого всадника на землю одним движением руки. Освобождённый Меджис тоже заржал и ускакал вертикально вверх, чуть не оторвав руку Сэрву, который по цыганской привычке первым делом пошёл знакомиться с конями.

— То есть, когда я там тебя целовала у Лейлы, ты вовсю наслаждался процессом? А когда мы были в гареме у Настасьи Филипповны — просто издевался, да?!

— Не без этого, — развёл руками Маариф. — Женщины не должны соваться в мужские дела. Их надо за это наказывать.

Путята, подобравшийся к этому моменту поближе, вознамерился вцепиться в горло султанскому офицеру, и дело могло кончиться плохо: оружия-то у нас не было, а сражатсья с мертвецом без оружия… Ну что вы сделаете? Откусите ему ухо? Плюнете в глаз? Попросите не есть ваш мозг?

— Спокойно, Путята, никто никого наказывать не будет. Сейчас Маариф аль-Сафиф попрощается с нами и пойдёт своей дорогой в славный город… Куда там ты направляешься, человек с подлой душой?

— Туда, куда и ты… принц.

— Сейчас. Ты здесь лишний и вполне бесполезный человек. Было бы у тебя оружие — был бы и разговор. А так, извини, душители мышей и поедатели шашлыка мне не нужны. Сходи к Мутабору, может, возьмёт в охранники. Или Настасья Филипповна — в дегустаторы…

Слова были обидные. Я бы точно обиделась. Но Маариф аль-Сафиф только рассмеялся:

— Давай, повысим мою пользу. Пусть джинн добудет нам оружие и коней, и я готов странствовать до конца жизни — с тобой, разумеется.

Я, наверное, покраснела.

— Попробуй договориться с кийну, это он отдаёт приказы вон тому крайне невежливому облаку синего тумана, которое даже поздороваться не соизволило.

— О почтеннейшая! — из клубка дыма высунулась голова джинна, стоило мне только упрекнуть его в нарушении этикета! — Нет мне прощения! Радость от встречи с юным моим господином затмила мой старый разум, коему насчитывается уже более трёх тысяч лет. Не разрывай мне сердце своей немилостью, ибо…

— Бла-бла, бла-бла-бла! — зло прервала я джинна. — Вытаскивай из своего тумана своего юного господина, и пусть он распорядится насчёт еды, коней, оружия и всего такого. А заодно скажет, куда пропали наши беглянки, и как мы будет наказывать короля воров, деревянный кол ему в горло!

— Что ж, — ответил джинн, — последнее желание ваше исполнилось: сегодня султан Борух тайно казнил в темнице короля Артура, чтобы никто не мог сказать, что он имел равные отношения с самим Повелителем. За болтовню, хвастовство и угрозы Артуру вонзили в горло деревянный кол, смазанный ядом. Умер он мгновенно — султан Борух не всегда жесток, бывает и милосерден. Что же до остального, то Ануш, Будур и Фатима, которых вы называете «беглянками», приближаются уже на трёх белых верблюдах к старинному городу Магрибу. Их сопровождает Алладин под видом жены Будур, сына Фатимы и сестры Ануш. Ануш я научил пользоваться бесконечно двоящейся стрелой, которой не нужен лук, да и остальных есть, чем себя защитить. Что же до золота и драгоценных камней, то их Алладин получил без счёта…

— Это-то меня и тревожит. Безмозглый пацан с кучей денег на кармане и двумя красотками попадает в неизвестный город… Так обычно начинается каждый третий детектив.

— Каждый третий что?

— Неважно. Доедем до Магриба, я обязательно их отыщу.

— Безусловно, о достойнейшая!

Джинн, немного сгустившись, поклонился мне, а потом вытолкнул из синего тумана кийну, увлечённо облизывавшего рожок с мороженым — целых три шарика! — и концентрировался полностью. Видели ли вы таких бочкообразных дядек, с руками-окороками, покрытых седой шерстью на груди? Они обычно лесорубы, бармены в пивных или мясники. Вот таким выглядел и наш джинн. Лет ему, навскидку, было семьдесят, если не принимать на веру заявления про три тысячелетия. Бодрый такой дедок, на которого с ревностью посматривал Алтынбек и с интересом — Баба Яга.

— Яга, ты поаккуратнее. Мы всё же не в романтическое путешествие едем. У нас список задач — как у двоечника зачётка, и с каждым днём — всё длиннее…

Бабка фыркнула:

— Разберусь как-нибудь. Ты тоже не образец морали, поляница. Лошадь у Поповича украла.

— Не того Поповича!

— А есть разница? Где теперь эта лошадь? Никто не знает. Трёх детишек проворонила, девку замуж продала, мужика какого-то приволокла… Нет, Илья бы не одобрил такого поведения своей дочери. Не зря он тебя зарубить пытался, видно, предчувствовал что…

Бабка перегнула палку. В глазах у меня заплясали кровавые пятна, я, за неимением меча, подняла с земли тяжёлый камень, чтобы пришибить надоедливую старуху с ядовитым языком — и тут подумала, что делаю глупость. Ведь у меня за пазухой — Двойной Клинок, который гарантированно завалит и Бабу Ягу, и Кощея Бессмертного, и Змея Горыныча. Ага! Но тут меня подвели собственные руки — видно, все страдания и приключения отняли у меня последние силы. Вместо того, чтобы размозжить Яге голову или просто кинуть камень на землю, чтобы достать Клинок, я уронила камень себе на голову.

Не знаю, сколько в нём было килограммов — наверное, с десяток. По уму, я должна была бы сломать себе шею, или вышибить мозги, но не случилось ни того, ни другого. Богатырская генетика сработала и в этот раз: я просто потеряла сознание.