В голове у меня мелькнули два варианта развития событий. Первый: сейчас тётки начнут орать, сбегутся евнухи с саблями и из нас сделают бешбармак. Второй: на нас сейчас накинутся изголодавшиеся по сексу тётки — Маариф скончается из-за перелома таза, а меня, наверное, порвут на клочки от ярости. На шёлковых малиновых занавесках окна я явственно различила лик Смерти: голый череп улыбался мне приветливо и нежно, а костлявый палец манил — сюда, сюда…
— Неужели Лейла теряет хватку? — лениво спросила полная женщина лет тридцати, лежащая на кушетке. Одета она была в полупрозрачные шаровары и кофточку, так что ничто не скрывало и складок живота, мягко наползавших друг на друга, ни округлых коленей, не груди титанического размера. Перед ней на коленях стояла девочка и разминала толстухе ступни, ещё две — растирали кисти рук, увешанных браслетами, которые звенели при каждом их движении, совсем малютка, лет шести, в белой сорочке в пол держала кубок с напитком, а высокая худая нубийка махала опахалом из павлиньих перьев.
Маариф выпучил глаза и сглотнул.
— Эй, генерал, не время для эротических фантазий, — шепнула я и ткнула союзника в бок.
— Это главная наложница, — сказал он мне уголком губ, стараясь одновременно улыбаться. — Она чувствительна как змея и жестока как скорпион. Постарайся очаровать её хотя бы своей молодостью, иначе Лейла покажется нам цветком любви…
— Хватит шептаться. Подойдите ближе. А вы, — толстуха кивнула кому-то за нашей спиной, — принесите им подушки.
Женщины начали собираться вокруг нас с Маарифом. Они перешёптывались, посмеивались, но не предпринимали никаких развратных действий, но одна так даже пошла и заперла все три двери, ведущие в ташлык. Опасно? Посмотрим! Полные и худые, в возрасте и совсем малышки, чёрные, белые, азиатки, жительницы Кавказа и коренные турчанки — их было много.
— Маариф, какого чёрта тут сотня баб? — тихо спросила я генерала. — Султан так горяч в постели?
— Это незамужние и вдовые родственницы, наложницы и кандидатки в наложницы, жёны, тётки, сёстры, няньки, служанки… А дальше — армия прислуги, евнухи, молодые мальчики для утех…
Меня слегка передёрнуло, когда я вспомнила все эти масляные взгляды и, особенно руки Маарифа во всех местах, куда он дотянулся во время нашего вынужденного общения. Так вот оно, в чём дело! Может, генерал-таки переключится на дам? Вон их, сколько!
— Принес нашим гостям шербета, — велела толстуха, пока мы усаживались на подушки, а вокруг нас гнездились гаремные девушки. Старухи остались стоять вдоль стен: одетые в чёрное, они, как вороны, жались по углам и ворчали. Женщины среднего возраста, в основном, беременные — как лежали на диванчиках, коврах и кушетках, так и остались. Настоящее тюленье лежбище! Они грызли засахаренные орехи, медовый чак-чак, лепестки роз в сахаре, какие-то палочки, по виду — вяленое мясо, но всё равно сладкое. Мерно двигались челюсти, глупо смотрели на нас большие, сильно накрашенные коровьи глаза…
— Как сеанс в кино, — шепнула я Маарифу.
— Чего? — рассеянно откликнулся он, разглядывая выпирающие из-под тонких тканей пышные округлые зады, торчащие и дынеобразные груди, языки, облизывающие пухлые губы, тонкие руки, поправляющие то, что не надо поправлять… Понятно. Мужик в ауте. Немудрено, если он на таком голодном пайке, что бросается на мальчиков.
Девочка в белой рубахе принесла нам два бокала, но прежде, чем передать нам, отпила из каждого:
— Эй, малышка! — возмутилась я. — Ты не лопнешь, деточка?
— Оставь Эли в покое, юноша, — лениво протянула главная наложница. — Она просто рабыня, которая пробует все блюда на яд. Тут знаешь, сколько мерзавок и свиней Иблиса среди этих прекрасных тел?
Она злобно зыркнула на толпу других наложниц:
— Отравят — не чихнут. А я с вами хочу поговорить. Отравить всегда успею.
— Погодите, — оторопела я. — Но если в еде будет яд, то девочка умрёт?
— Умрёт, — равнодушно подтвердила толстуха. — Это её предназначение в жизни. Она уже седьмая Эли, которую я завела. Предыдущая прожила всего два месяца, представляешь?!
Наложница захохотала, и сквозь смех рассказала, как расправилась со служанкой, посмевшей подсыпать ей мышьяка: зашила в мешок с известью и кинула в море.
— Одновременно сгореть и утонуть — достойная кара для такой дряни! Старый, проверенный способ, — закончила она, утирая слёзы смеха.
— Но хватит обо мне. Пока госпожи Вторая, Третья и Четвёртая спят, вы должны рассказать нам всем свою историю. Кто вы и как попали в ташлык? Потом я решу, что с вами сделать, и если история окажется скучной, у вас будет выбор: отправиться обратно к милашке Лейле или мы придушим вас здесь…
— А почему не сдать нас страже? — спросила я, стараясь не замечать, как блондинка лет двадцати пяти старательно прижимается ко мне, и оглаживает плечо.
— О, юноша! — толстуха улыбнулась. — Видишь ли, потом будет трудно доказать, что вы с доблестным генералом Маарифом аль-Сафифа, которого мы здесь все знаем в лицо, не перепортили весь гарем. Нас просто спишут в утиль: кого попроще — утопят, старух — повесят, самых любимых — раздадут в гаремы чиновников в провинции на правах приживалок, с жёнами султан разведётся, и они тоже уйдут к другим мужьям, только не жёнами, а наложницами или даже служанками. Борух милосерден. Его отец попросту передушил бы нас всех шёлковым шнурком.
Она протянула пухлую руку, в перетяжках, как у новорождённого младенца, взяла с блюда сливу без косточки и кожи, и всосала её в себя, как змея всасывает птичье яйцо.
— Начинай ты, Маариф аль-Сафиф, и не зли меня…
— да, госпожа Ханума, — ответил Маариф, и лицо у него было такое, будто он разговаривает с ангелом божиим. Да с чего? Она же огромная, злющая, подлая баба! Во мне поднялась волна гнева, но ситуация была не в нашу пользу. Что было делать-то — да ещё и без оружия? Девица слева повисла на мне ещё сильнее, а Маарифа со спины облапал клон главной наложницы, только не в фиолетовой, а в зелёной кисее. Он не протестовал, даже когда короткопалая лапка пролезла за пояс его шаровар. Всё. Как боевая единица генерал кончился. Вон, даже голос дрожит…
Ханума — вот как её, оказывается, звали — цыкнула на бабу в зелёном и поманила Маарифа к себе на диванчик.
— Рассказывай, о смелейший и храбрейший воин султана. Как ты попал к Лейле?
И этот дурак начал всё рассказывать с того момента, как его посадили рядом с принцем, которого визирь вознамерился отравить — вон принц сидит, этот самый! — а Маариф помешал, а потом догадался, что всё это заговор, и пошёл посмотреть, что заговорщики задумали. Рассказал буквально всё: и про банщика со старухой, и что мариды у Клинка пропали, а сам Клинок по кустам ищут, и что султан велел скормить принца Лейле, и самого Маарифа — за компанию, потому что, во-первых, колдуну-отравителю не визирь приказы отдаёт, а сам Борух. А, во-вторых, Маариф оказался свидетелем того, чего он не должен был видеть вообще. В частности — Таниту.
— Гадина в Аграбе? — ахнула прижавшаяся ко мне девушка, которая периодически пыталась обслюнявить мне ухо.
— Хорошие новости, — просветлела лицом Ханума. — Теперь я наконец-то смогу её убить… Ну так, принц, теперь твоя очередь рассказывать свою историю. Сядь на пол у моего изголовья, я хочу смотреть на твоё прекрасное лицо.
Она вытянула ноги и положила ступни Маарифу на колени, а мне протянула руку. Да, массажисткой мне быть ещё не доводилось! Рука наложницы напоминала большой кусок пухлого белого мякиша, и пахла так же — ванилью, корицей и какой-то выпечкой. Сообразив, что чем дольше я буду рассказывать, тем больше у нас будет времени на манёвр, я начала вдохновенно врать.
-…И вот, мой отец, подло убитый собственным братом, был похоронен в роскошнейшем месте, на горе, овеваемой семи ветрами, и над его могилой был построен мраморный саркофаг и белоснежное каменное тюрбе, все стены которого покрыты резными узорами из аятов. Мать моя вышла замуж за своего деверя, а когда я вернулся из странствий, сказала, что отец умер сам. Долгие дни я бродил, одинокий, вдоль берега моря и спрашивал себя: «Что теперь делать? Должен ли я узнать, как умер мой отец или смириться с тем, что он уже не жив? Всё же я знаю мою мать и дядю, не лучше ли поверить их словам и спокойно жить?» Но мне явился признак моего отца и сказал: «Дауд…»
— Призрак? — ахнул весь гарем.
— Да, — грустно потупясь ответила я, не прекращая разминать лапку наложницы султана.
— И он рассказал мне правду о своей гибели: как ему влили в ухо яд, и он скончался от невыносимого холода. Когда я решил убить своего дядю, то говорил об этом со своим другом в покоях отца, вдруг слышу — шорох! Один взмах сабли — и шпион убит. Но оказалось, что я зарубил отца моей невесты. Узнав об этом, она сошла с ума и утопилась…
По лицу наложницы текли слёзы, да и Маариф аль-Сафиф сидел, замерев, не замечая, что плачет. А я подкрутила гайки:
— Её брат вызвал меня на поединок, и ранил отравленной саблей, а я — убил его ударом в сердце. Но, раненый, успел добраться до дяди и прикончить его. Теперь государством правит моя мать, а я отправился в добровольное изгнание, чтобы не видеть тех мест, где всё для меня умерло.
— О бедный юноша! — Ханума ударом ноги спихнула Маарифа с дивана, и обняла меня: так осьминог нежно обвивает тунца всеми щупальцами и тянет к нему хищный клюв. Мощная грудь и такие же мощные руки — я оказалась между молотом и наковальней, а губы, намазанные розовым бальзамом, уже впились в крепко сжатые мои, как раздался голос, подобный медному гонгу — мелодичный, но жёсткий:
— Что здесь происходит?! — на пороге ташлыка, войдя через четвёртую дверь из Розового Зала, стояли госпожи Первая и Вторая. Баш-кадын, первая жена султана, держала на руках бузящего Баязида, который тут же вырвался и подбежал ко мне.
— Да, что здесь происходит? — главная наложница уставилась на меня и мальчишку. — А Повелителя ли этот ребёнок, если он с такой готовностью идёт к смазливому юнцу, проникшему в гарем с такой лёгкостью, будто знает сюда дорогу?
Ничего себе у них тут разборки и интриги! Вот и путь — связать всех тёток волосами, и пока они разбираются — свалить. Если Маариф, конечно, отвлечётся от созерцания прелестей наложниц, которые, будто специально, принимали перед ним максимально соблазнительные позы.
— Этот юноша спас Баязида, и теперь стал ему старшим братом, — проинформировала госпожа Вторая, та самая, с голосом-гонгом. — И наследником Повелителя. Хотя после нарушения чистоты гарема, боюсь, ему придётся покинуть Аграбу.
— Да его и так уже сосватали Лейле, чудом выбрался, — съязвила Ханума.
— Правда? — царственно обратилась ко не госпожа Вторая, пока баш-кадын с интересом рассматривала Маарифа.
— Правда, — ответила я. — Еле выбрались с генералом из спальни.
— Зная генерала, не удивлюсь, что вы оказались с ним в спальне, — проронила госпожа Вторая. Маариф залился краской. Интересно, о чём это она?
— Надо помочь вам выбраться. Вы не заслужили такой судьбы, я уже поговорила с Мутабором, он не стал таиться. Видишь ли, принц, Двойной Клинок так и не нашли, а Танита призналась, что украла его для неизвестного заказчика. Её пытают уже час, и последнее, о чём я знаю, были раскалённые иглы под ногтями.
— А как же мои др…, а как же другие? Старуха, банщик и мальчишка?
— Никакого мальчишки не было, а эти двое заперты пока в темнице. После Таниты придёт и их черёд. А если Борух узнает, где вы, то и вам грозит та же участь. Надо бежать.
— Я никуда не уйду без них!
— Если не уйдёшь — не сможешь вернуться, — заметил Маариф, который наконец-то встал с дивана и отклеился от очередной девицы. — Госпожа Вторая советует нам дельные вещи. Но как же все… свидетели?
Он обвёл рукой ташлык, сияющий парой сотен любопытных глаз. Ханума смотрела на жён султана со злобой и плохо скрытым злорадством.
— Всё просто, — улыбнулась госпожа Вторая. — Кто будет болтать — уснёт со шнурком на шее, отравится сладостями или лишится языка. Так ведь, госпожа Ханума?
Вторая подошла к главной наложнице вплотную.
— Не буду молчать! — взвизгнула та, тряся всеми складками. — Не буду! Султан выгонит тебя, а меня сделает своей женой! Вот тебе награда за предательство, а мне — за верность!
— Не ты ли хотела скрыть нарушителей спокойствия в гареме и наслаждаться их присутствием сама, а? — грозно спросила Вторая. Она вдруг улыбнулась, и нежно обвила рукой шею Ханумы:
— Как я понимаю тебя, подруга, — прошептала она. Ханума слабо улыбнулась в ответ, но тут госпожа Вторая резко дёрнула кистью, и тонкая стальная нить, которой она оплела шею главной наложницы, сложилась в пружину, и дзынькнула. Голова Ханумы, с рыжими кудрями и нелепо выкаченными глазами запрыгала по полу, как мячик, оставляя кровавые следы. Баязид засмеялся и захлопал в ладоши. Огромное тело наложницы постояло лишь секунду, и рухнуло, обдавая всё вокруг кровью. Пара капель попала и на госпожу Вторую. Оглядывая замерший гарем, она слизнула капельки и сказала:
— Никому ни звука. Иначе…
По щелчку два евнуха закатали тело с головой в ковёр и куда-то унесли. Три старухи сноровисто замыли кровь, и пока они трудились, а напуганные обитательницы гарема искали место, где поплакать и спрятаться, мы с Маарифом думали об одном: как бы выжить в этом змеёвнике? Я не сдержалась, и взяла его за руку — рука была холодной, как лёд, но аль-Сафиф ободряюще сжал мои пальцы:
— Жди.
Недалёкая баш-кадын, кажется, даже ничего не заметила, занимаясь Баязидом. Госпожа Вторая показала:
— Сюда. Это Розовый Зал. Здесь никто не бывает, кроме нас, жён Повелителя, и его самого. Сегодня у нас нарушение закона, но это нарушение оправдано и не порочит ничью честь. Идите, а мы — следом.
Так, держась за ручки, как в детском саду, мы с Маарифом, зашли в одуряюще яркую комнату, в которой главным цветом был вовсе не розовый, а золотой. А вот розы были повсюду. Я уже ожидала, что нас встретит ещё и розовый аромат: этот маслянистый запах во дворце Боруха был повсюду — ходил волнами, забирался в ноздри, лип к коже. Но, на моё удивление, в Розовом Зале пахло вовсе не розами.
— Что это? — удивился Маариф. Но я уже всё поняла и узнала: пахло борщом. Обычным русским борщом, пирогами с капустой, кажется, гречневой кашей с подливой и компотом. Как у бабушки в гостях.
— Да проходите, чего встали, гостями будете! — за низким восточным столом, уставленном вполне обычными русскими блюдами, сидела на пуфике русоволосая женщина с пронзительными зелёными глазами.
— Госпожа Третья, — представила её Вторая, и в голосе её прозвучали дружеские нотки.
— Настасья Филипповна, — добавила сидящая за столом, обмакнула капустный пирог размером в небольшой лапоть в растопленное сливочное масло, и закусила сразу половину, перепачкавшись маслом до ушей.
— Бу-фу-фу, — сказала она, гостеприимно маша рукой. И тут она вгляделась в меня и, судорожно прожевав пирог, выпалила:
— Ты?! Поля…
— Тс-с-с! — шикнула я, присаживаясь. Маариф аль-Сафиф и госпожа Вторая посмотрели на нас с некоторым подозрением.
— Что это значит? — спросила Вторая.
— Обозналася я, — скривила гримаску Настасья Филипповна. — Борщ будете?
Борщ мы «были». Точнее, в основном рубал оголодавший Маариф, хотя борщ был и вправду знатный: в белой китайской супнице посреди ярко-красного огненного океана томилась нога ягнёнка, вместо картофеля повар положил янтарную репу, которая, наверное, на вес золота в жаркой Аграбе, как и свёкла, которая тоже была вовсе не малиновой, а кроваво-красной. Цвет борщу придавал красный острый и сладкий перец, непонятного сорта морковь и специи. Вместо ржаного хлеба на блюде лежали пресные лепёшки, чеснок был такой же, как и у нас, только мельче, а к борщу Настасья Филипповна, за неимением свиного сала, потребляла зажаренные до хруста перепелиные крылышки.
Пироги тоже поражали воображение: сочная капустная начинка, коричневая, томлённая с луком несколько часов, буквально разрывала золотистые тестяные бока, обильно смазанные желтком ещё до выпечки, и потому блестящие, будто лакированные. Под тонкой корочкой они таили жаркое, ароматное нутро. В стеклянной вазе лежали не персики и сливы, а обыкновенные яблоки, а в запотевшем с холода кувшине было налито молоко. Ни к чему из этого я не притронулась, как и госпожа Вторая, а вот генерал, Настасья Филипповна и присоединившаяся к ним баш-кадын уплетали за обе щеки. Сделав вид, что хочу подышать воздухом, я отошла к окну — и тут же из тени между углом стены и колонной раздалось еле слышное шипение. Кийну! Мальчишка достал записку и протянул мне.
«Поляница! — писала мне Баба Яга. — В темницах нас не ищи. Лисёнок освободил джинна и беглянок, и теперь беглянок у нас нет, а джинн есть. Жду тебя вместе со старым греховодником и умертвием в месте, где бурдюк разучился летать. Беги быстро, забудьте про Десницу и Клинок, важнее выбраться живой». Я оглянулась — команда ждала меня одну, а мне, похоже, придётся тащить с собой и генерала: здесь его ждёт смерть. Хотя, с другой стороны, ему неплохо и с русской женой султана Боруха…
Ко мне подошла госпожа Вторая.
— Иди вдоль коридора, по правой стене будет дверь, замаскированная под арку, увитую виноградом. Сильно толкни её, и выйдешь в султанскую конюшню. Конюх предупреждён и ждёт с двумя оседланными жеребцами.
— Почему с двумя?
— Сама не догадываешься? Мальчишка сядет у тебя за спиной.
— Почему ты мне помогаешь, госпожа Вторая? — это реально было странно, в таком месте, как это гнездо змей.
— Всё, что огорчает Боруха, радует меня, — ровным голосом произнесла госпожа Вторая. — Я — дочь царя демонов, одна из шести несчастных, на которых женился этот нечестивый. Пятеро моих сестёр погибли с тоски по дому и родным, осталась я одна. Потому беги, возьми с собой этого обжору-солдафона — он прикроет тебя от стрел, и вот ещё…
Она сунула руку в широкий рукав бархатного платья и достала свёрток. Ещё не разворачивая его, я поняла, что держу в руках утраченный Двойной Клинок.