Не жалея ни о чем

ГЛАВА 21

ХАННА

Офис «Кенсингтон Консолидейтед» такой же массивный и внушительный, как я и ожидала. Дорожка, ведущая ко входу в здание, безукоризненно озеленена, фонтан расположен прямо перед дверьми, для входа в которые требуется карточка-ключ.

Рука Оливера опускается на мою поясницу, направляя меня к двери перед ним.

Мужчина средних лет сидит за столом, который находится в центре массивного стеклянного вестибюля, украшенного диванами и растениями.

— Добрый вечер, мистер Кенсингтон.

Оливер кивает мужчине, который с любопытством смотрит на меня. Ему приходится воспользоваться картой-ключом, чтобы добраться до лифтов, и еще раз, когда мы оказываемся внутри.

Я прислоняюсь к стене, наблюдая, как цифры над кнопками изменяются по мере того, как мы поднимаемся.

Оливер печатает на своем телефоне, между его глазами образовалась морщинка.

Приехать сюда, вероятно, было плохим решением. Когда Оливер сказал, что ему нужно вернуться в офис после ужина, мне следовало попросить его подбросить меня до отеля. Вместо этого я сказала, что не возражаю остаться.

Мне любопытно узнать об этом центральном компоненте его жизни. Это здание, в котором он проводит так много времени, и эта часть его личности, которая связана с компанией его семьи.

И еще я не хочу, чтобы сегодняшний вечер заканчивался. Пока нет.

Я не знаю, считаю ли я сегодняшний вечер свиданием. Я не знаю, считает ли Оливер.

Но я точно знаю, что это лучшее место, где я когда-либо была. Даже с учетом обхода небоскреба.

Двери со звоном открываются. Оливер убирает телефон обратно в карман, ожидая, когда я выйду первой. Включаются автоматические лампы, отражаясь от стеклянных дверей кабинетов, расположенных вдоль всего зала. Все безупречно и выглядит дорого.

— Мой в конце коридора.

Я следую за Оливером, проходя мимо длинного ряда темных кабинетов. Жутко, насколько тихо и неподвижно наше окружение. Как будто мы сейчас единственные два человека в мире.

Сразу за дверью, ведущей в кабинет Оливера, есть открытая кабинка.

— Там сидит моя помощница Алисия, — говорит он мне. — Она была со мной с тех пор, как я начал здесь работать.

Я бросаю взгляд на две фотографии на столе. На одной — свадебный портрет улыбающейся пары. На другой — двое детей, сидящих на камне. Какая-то мелочная часть меня испытывает облегчение, узнав, что его помощница замужем и имеет детей, а не одинока.

Оливер продолжает путь в свой кабинет. Свет не включается; единственный яркий свет — это то, что льется из коридора. А из окон от пола до потолка, которые занимают дальнюю стену кабинета, открывается потрясающий вид на знаменитый вид Нью-Йорка.

Я направляюсь прямо к окнам, прижимая руку к холодному стеклу. С такой высоты кажется, что я могу упасть вперед прямо на небоскребы.

Пальцы постукивают по клавишам.

Я поворачиваюсь и вижу Оливера, склонившегося над своим компьютером, сосредоточенного на том, ради чего он вернулся к работе. На его столе нет фотографий в рамках. Я прохожу мимо него, направляясь к кожаному дивану. Опускаюсь на мягкую поверхность, сбрасывая плащ. Здесь намного теплее, чем было снаружи.

Экран моего телефона покрыт сообщениями. От моего отца, от Рейчел и Рози.

Я отбрасываю телефон и встаю, подхожу к высокому книжному шкафу и просматриваю корешки. Все это книги по бизнесу или праву с длинными названиями. Я бы предположила, что они скорее декоративные, чем функциональные.

— Все готово.

Я поворачиваюсь, наблюдая, как Оливер встает и выключает компьютер.

— Это было быстро.

— Мне просто нужно было кое-что отправить. Забыл сделать это раньше.

Я подхожу к краю его стола, скользя пальцами по безупречной поверхности. Мое сердце выбивает ровный ритм в груди, когда я отступаю на дюйм назад, опираясь на внушительный массивный стол.

Оливер замирает, его глаза следят за каждым моим движением, как хищник за добычей. Разница в том, что я хочу, чтобы он набросился. Я жажду увидеть, как этот сдерживаемый контроль разрушится.

Стол выдерживает мой вес, когда мои бедра раздвигаются. Едва заметно, но достаточно, чтобы привлечь его внимание. Напряжение витает в воздухе между нами, ощутимый привкус неуверенности и отчаяния гудит между нами. Признание, что мы хотим это сделать, но не должны.

Я решаю поднажать, раздвигая ноги немного шире. Мое платье приподнимается на несколько дюймов.

— Вы хотели меня видеть, мистер Кенсингтон?

Губы Оливера кривятся, он качает головой, не двигаясь.

— Ханна…

— Вы звали меня мисс Гарнер, когда просили этот отчет. — Я прикусываю нижнюю губу, затем хлопаю ресницами. — Я что, где-то ошиблась? Или в квартальном отчете? Вы назвали меня Ханной, потому что собираетесь меня уволить?

Челюсть Оливера сжимается, когда он изучает меня, раздумывая.

Мерцающие огни города смешиваются с мягким сиянием луны, льющимся через окна. Я не могу разглядеть выражение его лица целиком, но я вижу напряженную линию его подбородка. Широкий размах его плеч.

— Это твоя фантазия? — Шепчу я. — В твоем офисе, где ты отдаешь приказы и решаешь большие, важные дела? Ты здесь поздно вечером с секретаршей или коллегой, и она продолжает наклоняться вперед, поддразнивая тебя, пока…

Я хватаюсь за край стола и наклоняюсь на него, гладкий материал моего платья легко скользит по лакированному дереву. Мои колени раздвигаются, пока я не обнажаюсь, и я стону, когда прохладный воздух касается влаги у меня между ног. Я намеренно поднимаю подол своего платья на дюйм выше.

Наконец Оливер двигается. Он делает шаг. Только один, и мое тело реагирует толчком.

— Ты хочешь знать мою фантазию, Ханна? — Еще один шаг. — Моя фантазия не в том, чтобы трахнуть женщину в моем кабинете, Ханна. Она в том, чтобы трахнуть тебя.

Он придвигается ближе, но не прикасается ко мне там, где я надеюсь. Он наматывает прядь моих волос на палец, нежно потягивая. В этом нет ничего сексуального. Это мило. Ласково. Знакомо.

Я сглатываю, вожделение возвращается в мою кровь. Но это не дикое, распутное желание привело меня на этот стол. Это сосредоточенно и намеренно, вызывая настойчивую пульсацию у меня между ног.

Я хочу его. Интенсивность этого меня немного пугает.

Оливер отпускает прядь моих волос, только для того, чтобы намотать их все на свою руку, оттягивая всю мою голову назад. Другая его рука опускается на мое бедро, ее жар врезается в мою кожу, как клеймо.

— Скажи «нет».

Я делаю глубокий вдох. Но слов не вырывается. Я чувствую, как он становиться ближе ко мне, горячий, огромный и твердый.

— Скажи «нет», Ханна. — Его голос теперь глубже. Темнее. Слишком легко поддаться.

Я должна сказать «нет». Мы оба это знаем. Так же, как мы оба знаем, что ему не следовало звонить мне. Что нам не следовало ужинать. Что я должна была попросить его высадить меня у моего отеля.

Мы оба опрокидывали костяшки домино, а затем отводили взгляд, когда они падали. Притворялись, что это не мы их опрокинули.

И даже если мы этого не признаем, это нечто большее, чем дружелюбные незнакомцы, добивающиеся развода. Нечто большее, чем сохранение дружеских отношений. Больше, чем влечение или похоть.

Я признаю эту истину, по крайней мере, для себя, когда твердый выступ его стола впивается мне в кожу. Когда мы смотрим друг на друга, возникает вспышка дежавю, этот момент так похож на тот, напряженный, на моей кухне.

— Ты бывала здесь раньше?

Возникает небольшой толчок удивления. Оливер никогда не упоминал ничего связанного с Крю.

В нем появляется крошечный проблеск неуверенности, о существовании которой я и не подозревала. Ему придется смириться с моей историей с его братом, и точка.

— Нет. — Я сглатываю, тщательно подбирая следующие слова. — Хотя мне было легче говорить о нем с Рози. Ты… не такой.

— Мне продолжает сниться сон, — говорит Оливер, его хватка на моей ноге усиливается так же, как и его рука на моей руке. — Где ты стоишь напротив меня в церкви, и твои губы шевелятся, но я понятия не имею, что ты говоришь.

— Я, вероятно, обещаю любить и почитать тебя в болезни и здравии, в богатстве или в бедности… — Мой голос замолкает, приглушенный его горячим взглядом.

— Хотел бы я помнить, — признается он. Его хватка на мне крепче, и я знаю, что предохранитель зажжен. Практически вижу, как он горит, мчится к взрыву.

— Пьяные люди делают то, что хотят, а не то, что должны.

— Что, черт возьми, это значит для нас? — Спрашивает Оливер.

— Я не знаю, — говорю я.

Но что я точно знаю, так это то, что для меня больше не является загадкой, почему я вышла за него замуж. Мои смутные воспоминания о той ночи, когда мы поженились, все еще бесплотны. Однако это не так. Чувствовать это вожделение, комфорт и страсть каждый день — это не та судьба, от которой я бы убежала. Какая-то часть меня помнит ту первую ночь, когда мы встретились.

Он выдыхает, когда мы балансируем на острие ножа.

По крайней мере, на сегодняшний вечер я знаю, куда хочу упасть.

Мои руки прижимаются к его животу, выпуклости которого видны даже сквозь хлопчатобумажную рубашку, которую он носит. Я двигаюсь ниже, хватаясь за твердую кожу его ремня.

— Теперь и ты скажи мне, — шепчу я.

Его выдох неровный и грубый, когда моя рука опускается ниже, чтобы провести по его промежности. Это кайф — чувствовать, как он отвечает. Зная, что его тело не может лгать, даже если это делает его рот.

— Если ты думаешь, что я тебе в чем-то откажу, то ты недооцениваешь меня. — Голос низкий и грубый. И затем его руки касаются моих, расстегивая его ремень.

Я сжимаюсь ни от чего, отчаянно желая ощутить его внутри себя.

— Ты уверена, что хочешь этого, Ханна?

— Я уверена.

Он спускает штаны достаточно низко, чтобы освободить свой член. Я тянусь вперед, крепко сжимая его эрекцию, запоминая форму и вес. Наслаждаясь каждым движением, я вытягиваю предвкушение наружу.

— Откинься назад и закрой глаза.

У меня перехватывает дыхание, когда я подчиняюсь. Дерево его стола твердое и неподатливое для моего позвоночника.

Мозоли на его руках царапают мою кожу, когда они задирают мое платье выше и стягивают промокшие стринги вниз.

Я знаю, что сейчас произойдет, когда его ладонь прижимается к внутренней стороне моего бедра, пока я не чувствую, как жжение от растяжения мышц полностью распространяется. Но я никоим образом не готова к скользкому теплу его языка, исследующего круги вокруг моего клитора, зажигая повсюду электричество.

Его прикосновения дразнящие, поцелуй на внутренней стороне моего колена или чуть выше тазовой кости, прежде чем он возвращается между моих ног. В ушах стоит глухой рев, когда мое тело выгибается дугой, мой инстинкт подталкивает меня ближе к давлению, независимо от того, насколько отчаянно я из-за этого выгляжу.

Я потеряна для похоти, желания, уничтожающего все логические, тонкие инстинкты.

— Еще, — стону я, приподнимая бедра.

Оливер хихикает, и я чувствую, как это отражается от чувствительной плоти.

— Я никогда больше не смогу работать за этим гребаным столом, не представляя тебя такой.

Хорошо.

Потому что он проник в мою жизнь в Лос-Анджелесе. Я думаю его на пассажирском сиденье моей машины. Во время игры в крокет на заднем дворе моих родителей. Когда кончаю в постели, в которой я сплю каждую ночь.

Удовольствие растет, разжигаясь, как костер, в котором находят свежие дрова. Я все ближе и ближе, мое дыхание учащается, а сердце колотится, когда Оливер соответствует моей настойчивости, его язык кружится, а зубы покусывают.

И затем я лечу, движимая невидимой силой, которая швыряет меня в небытие, а затем собирает по кусочкам, пока я не оказываюсь снова на столе Оливера, тяжело дышащая и расслабленная, пока по мне сотрясаются отголоски моего оргазма. Если бы мы действительно были женаты, я бы умоляла его делать это со мной каждое утро. Кричала бы до хрипоты.

Удовлетворенная улыбка расплывается по его лицу, когда он замечает мою вздымающуюся грудь и тяжелые веки.

Я заставляю себя сесть, хватаясь за член, который приобрел сердитый пурпурно-красный оттенок. Налитый и истекающий, пульсирующий в моей руке. Я ласкаю кончик, и он шипит.

— У тебя есть презерватив?

Он уже вытаскивает свой бумажник. Когда он хватает пакет из фольги, из него выпадает листок бумаги. Я не понимаю, что это, пока не замечаю надпись на нем, прежде чем он аккуратно убирает его.

— Казалось глупым на самом деле сжечь это, — бормочет Оливер, хватая пакет из фольги и разрывая его зубами.

Я смотрю, как он сжимает свой член и натягивает резинку. Посасывай мою нижнюю губу, пока кончик дразнит мой вход, скользя по свидетельству моего возбуждения.

Оливер стонет, когда начинает входить в меня, его пальцы впиваются в мои бедра. Мои бедра дрожат от усилий держаться раздвинутыми и горят от того, что он растягивает меня.

Мое дыхание становится прерывистым, я пытаюсь привыкнуть к ощущению его внутри меня, а также понимаю, что это невыполнимая задача.

Дыхание Оливера такое же прерывистое, его пресс напрягается, когда он входит глубже. Я вижу каждый дюйм, наблюдаю, как он исчезает. Чувствую, как мои внутренние мышцы пульсируют вокруг его толстой длины, и замечаю, как напрягаются сухожилия на его руках, сдерживая его.

Я не уверена, было ли что-нибудь приятнее влажного тепла его рта, дергающего за один сосок, посасывающего его до приподнятой точки, когда новый разряд электричества проходит через меня.

Прерывистые звуки вываливаются у меня изо рта, когда я прижимаюсь к нему, пытаясь стереть все расстояние между нами и усилить трение.

Мое дыхание громкое и нуждающееся. Все, что я могу слышать в тишине. Я шепчу его имя, царапая его спину, когда хватаюсь за его рубашку. Это слишком хорошо — слишком много.

А потом я лечу, любуясь великолепным видом на город.

Интересно, как я смогу вернуться в Лос-Анджелес после пережитого.