(не) Обручённые (СИ)

Глава 5. Мэг

Перемещаюсь к себе в комнату — и чуть от неожиданности не получаю остановку сердца, потому что в комнате я не одна.

С каких это пор я стала такой нервной?

Возможно, с тех, как жизнь мне стала преподносить довольно странные сюрпризы.

Ну, или это вполне нормальная реакция, когда видишь собственного брата, сидящим на шкафу, подобрав ноги и вцепившись пальцами в край, как на жёрдочке.

До сих пор не избавился от совиных привычек. И как только забрался туда? Со стола перелез, что ли?

— Здесь теплее! — заявляет негодник, а потом легким скользящим жестом спрыгивает, и вот он уже рядом, смотрит взглядом начинающего инквизитора, даром что меньше меня на целую голову. Впрочем, Данвин активно растёт и обещает в будущем догнать Дункана.

— Я тебе сколько раз говорила, не заходить, когда меня нет?! — взвилась я. Лучшая защита — нападение, а я уже предчувствую, что будет дальше.

— А я тебе сколько раз говорил — не шататься одной, где ни попадя? Хочешь попасть в беду? Ты вообще видела, который час? Ты в курсе, что уже глубокая ночь? — укоряюще выставляет на меня указательный палец, как коготь.

Вспыхиваю.

— Иди лучше к Тэми права качать. Я тебя личным телохранителем не нанимала.

Он дёргает головой, насупливается, и в этот момент я отчётливо вижу нахохлившуюся птицу, растопырившую пёрышки.

— Я больше не её Страж. А вот моя младшая непутёвая сестрёнка, чует мой нюх, вляпалась в какие-то неприятности! Рассказывай.

— Не младшая, а старшая! — огрызаюсь я. А сама бочком огибаю его и подхожу к столу, налить водички из кувшина. Мы с ним вечно спорим по этому поводу, так ещё и не сошлись во мнении, кто из нас получается главный, если совой он стал, когда технически был меня старше, но вот сейчас-то я уже восемнадцатилетняя девица, а он «пробудился» снова в теле десятилетнего, как будто и не было тех долгих лет, что провёл в теле птицы. Да и разумом такой же, честно говоря. Приставучее дитё. Нечего ему знать, чем взрослые девушки по ночам занимаются!

Я хихикнула.

Данвин посмотрел таким взглядом, как сова смотрит на мышь.

Я поёжилась. А в комнате, между прочим, совсем холодно! Слуги привыкли, что меня вечно нет дома, и никто не позаботился растопить камин. Даже странно, что в подземельях холда мне было намного, намного теплее.

Местами даже горячо.

— У тебя щёки красные. Признавайся, простудилась? — обеспокоенно спрашивает брат, поворачивая ко мне одну голову, без плеч.

— Всё в порядке. Иди спи, — отмахиваюсь от него, прикладываю ледяные пальцы к горящим щекам.

— Я не сплю по ночам, — укоризненно замечает он, как будто я забыла очевидные вещи.

А, ну да, точно. Это тоже привычка, которая с ним так и осталась.

Ещё один человек в холде Нордвинг, который не спит по ночам.

До меня вдруг дошло, почему Бастиан делает так же. Ведь я его вовсе не разбудила в эту ночь! Он просто поменял местами время суток — спит днём, когда приходит стражник. Потому что слишком гордый. Потому что не выносит быть зверем в клетке, на которого постоянно пялятся. А ночью… ночь, когда он предоставлен сам себе — это его время.

Наше время.

Потому что я собираюсь вернуться будущей ночью.

Понимаю совершенно отчётливо, что по-другому поступить просто не смогу. Я же не дура, я прекрасно себя знаю. Я давным-давно поклялась себе, что больше никогда стены и замки не удержат меня взаперти.

— Странная ты какая-то. Лекаря завтра к тебе пришлю, — вздыхает брат и неслышными шагами выходит из комнаты. Порой мне кажется, что он скучает по времени, когда был совой.

— Только попробуй! — злюсь на него. Терпеть не могу лекарей. Наелась лекарствами в детстве на несколько жизней вперёд. С тех пор тошнит от одного запаха.

Данвин обижается.

— Ну, значит и не расскажу тебе свою новость!

Я вздыхаю. Кажется, не совсем справедлива к младшенькому.

— А я тебе тогда тоже свою не расскажу! — показываю ему язык. Он надувается и выходит из комнаты, аккуратно притворив дверь.

Я бы всё равно не рассказала. Такую — никому и ни за что. Но пусть помучается в отместку.

Повинуясь порыву, подхожу к шкафу, открываю и придирчиво рассматриваю содержимое. И почему я была так небрежна, и не озаботилась пошивом каких-нибудь платьев посимпатичнее? Мне всегда было всё равно, лишь бы удобно «прыгать» туда-сюда. А вот теперь понимаю, что мне хочется быть красивой. Мне хочется, чтобы кое у кого при виде меня дух захватывало.

Именно при виде меня.

Потому что, опять-таки, я не дура. И я, к сожалению, прекрасно всё понимаю.

Мужчина десять лет не видел женщин. Вот у него и «крышу сорвало», и вообще не важно, кто был бы на моём месте, хоть какая-нибудь косая и кривая. Меня это дико злит, ведь он даже поговорить со мной не удосужился, прежде чем… лезть со своими поцелуями.

Хотя поцелуи были… чем-то невероятным.

И кажется, я бы хотела повторить.

Только тогда, когда абсолютно точно удостоверюсь, что они предназначены именно мне. И что я ему действительно нравлюсь.

Потому что мне он — нравится очень, даже слишком сильно. Уж у меня-то выбор был! Целый год меня брат ненавязчиво таскает то на одно, то на другое мероприятие. То в один холд, то в другой. Да и к нам что-то гости подозрительно зачастили. Мой нелюдимый братец терпеть не может гостей. Вся эта канитель означает только одно. По старой привычке меня полностью контролировать, он решил меня выдать замуж за кого-то, кого сам одобрит — чтоб я не сделала какую-нибудь, по его мнению, глупость.

Хватит!

Он меня и так полжизни контролировал. Держал взаперти, не пускал даже из комнаты выйти. Нет, я понимаю конечно, из лучших побуждений, чтоб я ноги не протянула раньше времени — и всё-таки. Где-то в глубине души я на него за это до сих пор обижена. У меня как будто отняли часть моей жизни. Есть такие вещи, которые нельзя вернуть.

Нельзя два раза родиться. Нельзя обрести снова утраченное детство. Нельзя…

Нельзя два раза украсть первый поцелуй.

И теперь на всю жизнь останется вот так — моим самым первым был поцелуй с Себастианом Отступником, Королем-без-Короны, бессрочным узником холда Нордвинг. Моим то ли женихом, то ли нет. Человеком, из всех на свете мужчин для этого подходящим менее всего — потому что у нас с ним просто нет и не может быть никакого совместного будущего.

Но кажется, я ни за что на свете бы не хотела, чтобы эту часть моей жизни переписали заново.

Сегодня я тоже веду себя, как сова.

Сплю, и сплю, и сплю — пока солнце не клонится к горизонту, и закатные лучи не возвещают мне, что день догорел.

Долго лежу в постели и смотрю на то, как один за другим гаснут багряные солнечные блики. Как небо темнеет. Как на пол моей комнаты ложатся вечерние тени. Свет не зажигаю.

У меня внутри разливается незнакомое мне чувство сопричастности.

Где-то там, глубоко под нами, сидит сейчас человек, прикованный цепью к стене. И почему-то мне кажется, тоже ждёт наступления ночи с нетерпением.

Встаю с постели, умываюсь, пытаюсь что-то сделать с волосами — но плюнув, заплетаю непослушные кудрявые тёмные пряди в обычную косу. Влезаю в очередное чёрное платье, ещё раз сделав в уме зарубку обновить гардероб. Служанки холда будут в восторге — они давно порывались, но глядя на мою кислую физиономию, настаивать не смели. Всегда приятно шить из красивой материи, зная, что обрезы достанутся тебе.

Чем темнее сумерки, тем сильнее моё волнение.

Воспоминания накрывают волнами, как берег океана — снова, и снова, и снова. Губы, руки, дыхание в полумраке, запах кожи… пьянящая спешка, грубое желание.

Нервно перебирая платья, беру из всех самое-самое закрытое.

И пожалуй, сегодня постою за решёточкой, на безопасном отдалении.

Не то, чего доброго — такими темпами, голодный узник меня быстренько из платья вытряхнет и на свою койку уложит. Даром, что цепями прикованный, а я колдунья.

Почему-то подозреваю, что дар телепортации меня может снова подвести в самый нужный момент — как тогда, под его губами.

А интересно, как он меня сегодня встретит? Снова будет язвить и подначивать, наверняка…

Прыжок.

Захватывает дух.

Темнота.

Сердце бешено бьётся в ожидании встречи…

И я вижу его — он лежит на койке ничком, не раздеваясь, уткнувшись лицом в подушку. Меня едва не сшибает с ног атмосферой безнадёжной тоски, которой пропитан сам воздух, кажется, вокруг него. Такое ни с чем не спутаешь — даже на кладбище веселей. Это как поговорить с человеком, ожидающим казни. И то там ещё больше надежды.

Из головы моментально вышибает все и всяческие благоразумные мысли. Я в сторонке постоять собиралась, кажется?.. Плевать.

Вновь прыжок. На этот раз — совсем короткий, и снова оказываюсь чуть ближе, чем планировала. Но инстинкты самосохранения опять отключаются, когда в дело вступает сострадание.

Сажусь рядом на краешек его постели.

Осторожно кладу руку на плечо.

Он дёргает им и мою руку сбрасывает.

— Уйди. Ты мне снишься. Я так и знал, что рано или поздно в этом проклятом месте у меня начнутся галлюцинации.

Тогда я осторожно касаюсь его волос. Несмело, едва притрагиваясь, глажу спутанные тёмные пряди.

— Нет. Я тебе не снюсь. И я правда-правда никуда не уйду.