Я отпрянула резко, спешно потянула воротник обратно, спрятала шею.
— Значит, вот от чего ты бежишь.
Больше не спрашивает, констатирует.
Я сглатываю комок в горле, прячу глаза и киваю. От жгучего стыда не могу смотреть в лицо Алану. Одно дело — признаваться Малене, и совершенно другое…
Вижу, как в здоровенном кулаке сгибается вилка. Кто-то вымещает на ней злость.
— Я бы руки отрывал таким мужчинам. Или что-то другое. Они не достойны зваться мужчинами. Он что же, тебя?.. — дышит тяжело, и я пугаюсь, когда понимаю, что за обманчивой внешность добряка скрывается человек, который наверняка одними руками может шеи ломать так же небрежно, как гнуть вилки.
— Нет! — вскидываю испуганно взгляд. — Нет. И… Всё было не так. Ты не понимаешь. Всё очень сложно.
Непрошенным жаром окатывают воспоминания, зажигают щёки. О том, как именно было. Впервые приходят мысли о том, что я ведь и не сопротивлялась даже Бастиану толком. И плавилась в его руках, под его губами. Наверное, поэтому и не переместилась, напрочь забыла про дар. Было слишком хорошо. Разум подключился намного позже тела.
Как громом среди ясного дня — догадка. А он вообще-то понимал, что я против? Пытаюсь вспомнить, в какой момент я начала вырываться из его рук. Не помню точно. Только то, что не сразу. Очень и очень не сразу.
Помню совсем другое. Губы на своей коже. Дрожь по телу. Звуки, которые оно издавало в ответ на прикосновения…
Алан отбрасывает вилку.
— Видела бы ты сейчас своё лицо. И почему хороших девчонок вечно тянет влюбляться во всяких мудаков?
— Не говори так! Ты ничего о нём не знаешь! — я вскакиваю, едва не роняя стул.
Понятия не имею, какого чёрта защищаю Бастиана. Но почему-то кажется несправедливым то, что говорит о нём Алан. Если судить поверхностно и со стороны — да, наверное всё вот так просто. Но как было на самом деле, знаем только мы двое. И почему-то ужасно неприятно, что в этой, слишком личной, слишком на двоих истории ковыряется и выносит свои поверхностные вердикты кто-то третий.
Это только между мной и Бастианом.
Только я могу понять, почему он так поступил.
И это второе моё открытие за сегодняшнее утро, которое ещё сильнее выбивает меня из колеи.
Что я, оказывается, не только его защищаю.
Не только успела простить его поступок.
Но даже оправдать.
Решаю срочно что-то с этим делать. Отвлечься, чтоб не сойти с ума.
— Я хочу увидеть человека, который на меня напал. Поговорить с ним. Ты отведёшь? Или скажи, где он, я схожу сама.
— Зачем же сама? Ты — под моей защитой. Поэтому только со мной, — говорит Алан напряжённым тоном, не сводя с меня внимательно изучающего взгляда.
— Спасибо! Брат знал, кого назначать мне в опекуны.
Алан ничего не отвечает, но смотрит на меня как-то странно. Ему неприятно. Ну вот зачем я его обижаю?
Он молча убирает со стола, пока я мнусь растерянно у двери. Аккуратно задвигает стулья. С ровным лицом идёт ко мне и собирается уже пройти мимо, но я вздыхаю и хватаю его за рукав.
Он останавливается, не глядя на меня.
— Прости. И это… спасибо за то, что меня спас. Я, кажется, до сих пор не поблагодарила. Я постараюсь больше не быть такой язвой. Просто… у меня сейчас не очень простой период в жизни. — Снова по привычке тру шею, перехватываю взгляд Алана, отдёргиваю руку. — А вот это… Это заживёт. Это я оставила позади.
Наши взгляды пересекаются. Мой — растерянно распахнутый и его, пристальный с высоты.
— Слушай, Мэгги. Я парень простой, драму не люблю. Давай ты мне просто имя скажешь этого недоноска, который к тебе клешни свои тянул, и я позабочусь о том, чтоб он точно остался позади? В лежачем состоянии.
— Алан! — возмущаюсь я.
— Ну, как хочешь. Если что — тебе стоит только попросить, — цедит мрачно и разминает с хрустом кулаки.
Галантно пропускает меня первую в дверь. Его взгляд смягчается.
— И знаешь — я ещё не такой старый, чтоб становиться тебе опекуном. Предпочитаю быть телохранителем, — подмигивает мне.
Я закатываю глаза.
А сама радуюсь. Уф-ф-ф… Вроде, оттаял и больше не сердится.
Это хорошо. Я не хочу, чтобы он на меня сердился.