(не) Обручённые (СИ)

9.22

Отоспавшись как следует, ближе к вечеру я выползла из своей комнаты и обрадовала брата, что устала от путешествий и решила вернуться домой. А потом совершила набег на кухню. Плевать, если Бастиан снова будет отказываться! Надо просто очень быстро всё съесть, тогда не останется никаких компрометирующих запахов.

В преддверии наступающих сумерек у меня всё тело было охвачено дрожью предвкушения.

Больше мне не нужно бояться звериной тоски, накрывающей в сумерках. Теперь ночь снова станет самым лучшим временем на свете.

Я приняла ванну, долго и придирчиво копалась в шкафу, в очередной раз ничего путного не нашла и взяла, что под руку подвернулось. Что-то очередное чёрное, ну да ладно. Какая разница, в конце-то концов! Я же не на свидание собираюсь…

Растерялась ужасно и потеряла дар речи, когда переместившись в камеру к Бастиану, увидела его самого.

Он стоял ровно в середине комнаты и ждал меня — высокий, свежий, побритый и весь какой-то торжественный… Простая белая рубаха смотрелась на его рослой фигуре с широкими плечами и аристократической осанкой так, будто Его величество собрались на бал.

При виде меня чёрные глаза вспыхнули, но Бастиан прикрыл на мгновение веки и чуть пригасил это дьявольское пламя. Только поздно — у меня уже искры побежали вдоль позвоночника.

— Я тут подумал, Мэган, что у нас с тобой ни разу не было приличного свидания. Решил исправиться. Прошу!

С маленького стола куда-то аккуратно убраны все книги, чернила и свитки.

Трепет свечного пламени. Удивительная способность живого огня делать уютным любое, даже самое мрачное помещение и сегодня сотворила настоящее чудо. Во тьме по углам теряются границы помещения, и я совсем перестаю замечать решётки.

Бастиан галантно отодвигает для меня единственный стул. А сам усаживается напротив… и теперь я понимаю, куда делась гора книг. Из них на скорую руку смастерили импровизированную табуретку.

Передо мной на тарелке — овощи и мясо. Остывшие, но тем не менее. Я аккуратно кладу рядом сверток с припасёнными пирогами и дичью, настороженно спрашиваю:

— Откуда?

— Велел принести мне вместо чёртовых супов. Сказал, что хочу еды поприличнее и пригрозил, что иначе отдам концы, и тогда король их повесит за то, что не уберегли ценного узника. Живо притащили.

Молча разворачиваю свой свёрток. В него я конечно же засунула и тарелку, и вилку, и самый настоящий нож. Так же молча подталкиваю к Бастиану. Взглядом показываю, что не стоит со мной сейчас спорить.

А он и не спорит. У него даже вилка и нож не вызывают эмоций.

Не отрывая глаз от моего лица, подтягивает себе тарелку и начинает есть.

Съедает совсем немного и морщится.

— Больше пока не могу, — поясняет тихо.

Я всхлипываю, кидаю ложку, встаю. Обхожу Бастиана и, склонившись, обнимаю его сзади за шею. Он стискивает моё запястье горячей ладонью, и мы замираем.

— Так, всё, хватит! — вдруг решительно заявляет он. — Какое свидание без танцев?

И взяв мои пальцы очень бережно, он поднимается с места и разворачивается ко мне. Заглядывает в глаза.

— Потанцуешь со мной, Мэг?

Я могу только кивнуть с глупой улыбкой, потому что все силы трачу на то, чтобы не разреветься. И так на глазах подозрительная пелена какая-то.

Бастиан смотрит на меня задумчиво с высоты своего роста.

— Чего-то не хватает… ах да, точно!

И с ловкостью фокусника достаёт откуда-то бумажный цветок. Искусно свёрнутую из листков пожелтевшей бумаги бумажную розу. Протягивает мне.

— На свиданиях ещё полагается дарить девушкам цветы. Если я правильно помню.

— Дурак! Всё-таки довёл меня до слёз! — жалуюсь я, вытирая со щёк бегущую в три ручья солёную влагу.

— Не думал, что мой букет выглядит настолько убого, — шутит Бастиан с немного грустной улыбкой, глядя на меня с такой нежностью, что у меня того и гляди остановится сердце.

Я вытираю ладонь о платье, чтоб не промочить драгоценный цветок, забираю у него из рук подарок и вдеваю себе в волосы. А потом решительно кладу обе ладони ему на плечи.

— Только не говори, что у тебя тут ещё и целый оркестр музыкантов где-то прячется.

— Чего нет, того нет! Я всё-таки не волшебник, как некоторые, — улыбается Бастиан. Осторожно касается моей талии. Медленно, заглядывая мне в глаза, словно спрашивая разрешения, притягивает к себе. А потом склоняется ко мне и принимается тихо напевать на ухо низким, красиво поставленным голосом какую-то старинную мелодию. Кажется, я слышала эту песню — её любят петь рыбаки в Саутвинге. Песня про море, корабли и девушку, ждущую на берегу. И капитана, который извиняется перед девушкой, что не может к ней вернуться, потому что его пленили дальние берега и бесконечные странствия.

Положив голову ему на грудь, я закрываю глаза и слушаю песню, медленно покачиваюсь в такт. Он ведёт меня в танце, и мы кружимся по этой тюремной камере, как будто над нашими головами — не много метров камня, а потолок бальной залы. Пока Бастиан поёт мне песни о море, которого, он знает, никогда больше не увидит.

До самого утра мы танцевали и разговаривали обо всём на свете. Оба усиленно делали вид, будто не расставались, будто ничего не произошло и не было долгих мучительных дней — а скорее, веков, разлуки. Но Бастиан не мог скрыть теней на осунувшемся лице и всё ещё мертвенной бледности. А я так и не смогла решиться, чтобы рассказать, что побывала в Саутвинге. Кого там встретила. Что со мной за эти дни произошло.

Пусть. Потом когда-нибудь.

Сейчас это всё казалось очень далёким и совершенно не важным.

Я стала приходить каждую ночь. Стражники как обычно не хотели тратить своё время и ночевать в угрюмых казематах, карауля пленника, который и так бы не смог сбежать. Днём их могли проверить, поэтому днём они исправно стояли возле клетки. А вот ночи…

Ночи были наши с Бастианом.

Но что-то неуловимо изменилось по сравнению с тем, как было раньше.

Я видела, что он следит неотрывно своими чёрными серьёзными глазами — за каждым моим жестом, каждым движением, каждым вдохом. Тем, как я отвожу глаза. Тем, как я замолкаю иногда. За движением моих рук, за положением тела. Как будто пытается понять — о чём я думаю сейчас. Не обижена ли. Не сделал ли он что-нибудь не так.

Не собираюсь ли я снова уйти.

Мне потребовалось много-много ночей, чтобы он «отмер» хоть немного и стал похож на себя прежнего. Чтобы убедить, что не собираюсь бросать его одного. Что верю — он не хотел меня пугать тогда и раскаивается в том, что поддался желаниям.

А какие-то бесята внутри меня так и подмывают спросить — что, неужели они прошли уже, эти желания? Но я молчу. Мне не хочется искушать его. Или себя.

Потому что каждый миг рядом с ним моё тело шепчет мне, что прекрасно помнит всё, что было. Его руки на моей коже. Его губы на моих губах.

Ловлю себя на том, что тоже ловлю каждое его движение.

Особенно залипаю на губы, когда он начинает что-то рассказывать. А я часто прошу его что-нибудь мне рассказать — ведь он великолепный рассказчик и читал столько книг, сколько я никогда даже не видела за всю свою жизнь. Признаться честно, наша королевская библиотека не была в числе моих любимых мест для прогулок. Меня больше тянуло в леса.

Так повторялось каждую ночь.

Мы говорили, и говорили, и говорили…

Я вдруг с удивлением узнаю, что он умеет смеяться. Что он веселый, когда забывает о том, где мы и что мне уходить наутро. Как будто прорывается в нем иногда этот мальчишка-король, которому не дали побыть юным.

А ещё Бастиан очень умный. И ему не терпится поделиться с кем-то теми мыслями, что бродили в его голове, пока он сидел тут один столько лет.

А ещё он, оказывается, тоже умеет слушать.

И у него в глазах тоска, когда я рассказываю о местах, в которых я побывала. А мне вдруг хочется показать ему их все. Туманные долины, спутанные лесные чащи, поросшие вереском холмы. Сердце леса, где пряно пахнет опавшей хвоей, грибами и мхом. Поляны с дикой земляникой. Заповедные тропы, где бывали лишь мы с Тишиной. Все мои самые заветные места. Показать ему мир, о существовании которого он приказал себе забыть.

Но мы никогда не говорим на эту тему.

А потом… однажды темы для разговоров как-то разом кончились. Я вдруг обнаружила, что мы застыли, как птицы на ветке, на краю койки, и я давно уже сижу, положив голову ему на плечо. Бастиан сжимает мою ладонь как-то отчаянно и хмурится, глядя в пустоту перед собой.

— Мэг. Скажи, если я сейчас тебя поцелую — ты не уйдёшь?

В его голосе волнение и отголосок той тупой боли, что всё ещё сидит в нём, как осколок отравленной стрелы в едва зажившей ране. Таким же бывает его взгляд каждый раз, когда я ухожу наутро — даже если заверяю сто миллионов раз, что приду непременно следующей ночью.

— Глупый. Я уже очень давно жду, когда ты поцелуешь меня снова.

Он медленно опускает взгляд на моё лицо. Проверяет, точно ли я сказала именно это. Не ослышался ли. Правда ли хочу этого…

Не торопится. Бастиан слишком хорошо помнит, как испугал меня в прошлый раз. И не хочет повторения. Приятно, оказывается, чувствовать себя хрустальной вазой, которую боятся побить — с такой осторожностью он трогает мои плечи, проводит пальцами по моим рукам до локтей, кладет ладони мне на талию и медленно, невыносимо медленно притягивает ближе.

А в чёрных глазах — настороженность. Бас как будто боится сделать неверное движение, и тогда я упорхну, как робкая птичка.

Мне в лицо бьёт прилив крови, когда я вспоминаю того, прежнего Бастиана, и понимаю, что не прочь бы его даже вернуть.

Ниже. Ещё ниже склоняется его лицо ко мне. Боги, ну почему так медленно?! Мне хочется нетерпеливо стонать.

Дрогнувшие чёрные ресницы.

Его горячий шёпот у самых моих губ.

— Проклятье… Меня снова уносит… меня снова уносит из-за тебя, Мэг!.. поклянись, что ты скажешь мне, если я зайду слишком далеко…

К своему испугу осознаю вдруг, что мне до чёртиков интересно, куда же это он может зайти. Чтобы не выдать себя, просто киваю. Его лицо слегка расслабляется.

Осторожный поцелуй — бережный, лёгкий, почти невинный, в серединку губ. Но и от такого я вспыхиваю будто сухая ветка, брошенная в костёр, сразу вся.

Бастиан тут же отстраняется и смотрит на меня выжидательно. Меня пронзает острым разочарованием. Мне мало! Ужасно мало его.

Бросаю на него взгляд из-под ресниц и шепчу угрожающе:

— Бас, я тебя убью сейчас… или сама наброшусь с поцелуями. Ты, наверное, этого добиваешься?

Вот она — знакомая улыбка в уголке губ моего угрюмого пленника.

Хватает меня за плечи и тянет к себе. Впивается в губы. Заставляет разомкнуть их, вторгается языком, сводит с ума. Вцепляюсь в отвороты его рубашки, потому что голова кружится так, что кажется, упаду. Под бешеным натиском жадных губ и правда едва не падаю на спину. Но сильные руки на моей талии держат крепко. Не позволяют отстраниться ни на дюйм.

Вот это я понимаю, поцелуй! Правильный. Такой, как раньше. Такой, как я запомнила.

Бешеный, как дикий зверь, пожирающий долгожданную добычу.

Неукротимый, как вулканическая лава, что течёт сейчас у нас вместо крови по жилам.

Спустя миллион лет Бастиан отрывается от моих губ — но лишь для того, чтобы обжечь поцелуем ухо, незаметно спуститься к обнажённой, трепетно ждущей ласки шее.

— Что ещё ты разрешишь мне, моя Мэг?..

Вот же дурак! Ну как я ему скажу.

Что мне во сне потом снилось то, что он делал со мной в прошлый раз. Что я просыпалась в горячем поту, с одеялом на полу, с бешено колотящимся сердцем, а потом ревела в подушку, что его нет рядом.

Но кажется, в этот раз моё молчание истолковано правильно. Потому что его рука дерзко оказывается ровно там, где я хотела, на моей груди… — и у меня начинают путаться мысли, и больше никаких связных слов в голове.

Только ощущения. Только его запах. Только его руки в полумраке.

Гладят, нежат, изучают осторожно, открывают заново. Одну за другой расстёгивают ряд скромных пуговиц на моём платье. И каждую — только после очередного моего «да». Каждого — сказанного всё более и более жалобным голосом, почти стоном.

Шелест ткани, ползущей по плечам вниз. Его прерывистый восхищённый вздох. Выгибаюсь всем телом навстречу. Вскрикиваю от слишком острых ощущений, когда его губы находят вожделенную добычу.

Выцеловывают нежный маршрут на моём теле.

А руки просят не бояться, просят довериться на этот раз.

И всё-таки инстинктивно сжимаюсь, когда его ладонь перемещается мне на колено. Бастиан это тут же замечает и останавливается, тяжело дыша и прислонившись лбом к моему обнажённому плечу.

— Давай тогда полежим? Просто полежим рядом, Мэгги, клянусь. Ты мне веришь?

Киваю. Слов нету. Они как убежали из моей головы, так по-прежнему и не желают в неё возвращаться.

Мы ложимся рядом в обнимку. Бастиан даже попытки не делает привести моё платье в порядок, а у меня просто нет на это сил. И моя голая грудь касается его рубашки. Невероятные ощущения мурашками разбегаются по телу. Бастиан берёт мою ногу и закидывает себе на бедро. Вжимается в меня, оставляя широкую горячую ладонь на моей ягодице под платьем. А я не противлюсь. Потому что тело шепчет, что всё происходит правильно, так, как надо. И это идеально, лежать вот так в полутьме, когда почти догорели свечи. Прижиматься друг к другу и дышать в унисон. Слушая громкий стук собственного сердца.

Это идеально и совершенно гармонично, его каменно-твёрдое тело рядом с моим — расплавленным и мягким, как глина. И наше молчание, оно идеально тоже.

Я засыпаю у него на груди.

И впервые в жизни просыпаю рассвет!

Впрочем, как и Бастиан. Нас обоих будит только звон ключей стражников в двери.

Мы смотрим друг на друга, как два застуканных вора. Я прыскаю со смеху, он залепляет мне рот торопливым поцелуем на прощанье, чтобы не шумела.

У Бастиана веселье в глазах — впервые его глаза смеются, когда я ухожу.

Кажется, он наконец-то поверил, что вернусь.