(не) Обручённые (СИ)

9.20

Темнота… С недавних пор я до ужаса боялась тьмы. Но не сейчас. Сейчас я была ей даже благодарна за то, что она скрывает от меня мужчину, который лежит передо мной на расстоянии вытянутой руки. Я боюсь теперь другого — увидеть, как он выглядит. Потому что то, как он дышит… так дышит умирающий, так дышит почти труп. Человек, которого с этим миром связывает лишь тоненькая-тоненькая ниточка, и каждый вдох, это шаг по ней. Всё медленнее и медленнее.

Я набираюсь смелости и осторожно сажусь на край постели.

Тяну руку и касаюсь… кажется, это твёрдое плечо, обтянутое холщовой тканью рубахи. Мягкой, изношенной тканью. Его кожа такая горячая, что может обжечь меня даже через эту ткань. Но я не убираю руки.

Бастиан вздрагивает всем телом от моего прикосновения.

А потом замирает и даже, кажется, перестаёт дышать. И молчит. А я кусаю губы и не знаю, что сказать — слова где-то потерялись, ни одно из них не кажется подходящим, чтобы отразить то, что я чувствую сейчас, что разрывает меня на куски, стоит лишь снова оказаться рядом, вдохнуть терпкий запах его кожи, коснуться жара его тела. Как будто не было этих долгих, долгих дней одиночества.

— Это… я. Вернулась. К тебе.

Стоит это произнести, понимаю, что больше ничего и не нужно. В этих скупых словах — всё, что я должна была сказать, и всё самое главное. Вот сейчас впервые отчётливо понимаю то, в чём не признавалась даже самой себе, пряча своё решение под кучей оговорок и оправданий, убеждая саму себя, что только приду проверить, как он себя чувствует, не поразила ли и его Тьма, не погиб ли он так же, как те несчастные, о которых узнала недавно.

Но вот теперь мне ясно с остротой заточенного клинка — я действительно вернулась. И действительно вернулась к Бастиану.

В единственное место, где я хотела быть.

В единственное место, где я должна быть.

Он по-прежнему неподвижен, словно камень. Но я уверена, что моё присутствие заметил. Почему ничего не говорит? О чём думает сейчас, в этой непроглядной тьме? Чего ждёт?

Робко веду кончиками пальцев выше. Касаюсь спутанных, мокрых от пота волос на его висках. Осторожно глажу Бастиана по голове.

— У тебя жар. Ты болен? Мне позвать врачей?

— Не… надо звать. Врачи… были.

Теперь уже у меня по телу идёт дрожь. Когда впервые слышу звук его голоса — тихий, хриплый. Бастиан словно с трудом разлепляет губы и произносит эти короткие слова, как будто за всё то время, что меня не было, он не говорил ни слова, как будто почти разучился говорить. Но разве так может быть?! Где-то внутри меня к сердцу подступает холодная волна паники. Догадка стучится в двери моего сознания, но я отмахиваюсь от неё. Пока ещё у меня получается.

Мне хочется скрипеть зубами от отчаяния.

— Они не нашли причин твоей болезни?

Бастиан ловит мою руку в темноте и сжимает так, что становится больно. Но я не отнимаю руки. Это прикосновение наших рук меня бьёт молнией — ярко, жгуче и до самого сердца.

— Ты — моя причина, Мэг. Я… болен тобой.

Бастиан сжимает мои пальцы всё сильнее, а я могу только беспомощно смотреть в темноту невидящими глазами и слушать его хриплое дыхание. У него не просто жар, его лихорадит.

— Но, может, какие-то лекарства…

Тихий смешок в темноте. Бастиан остаётся собой даже в таком состоянии. Смеётся над собственной слабостью.

— Какие лекарства? Они сказали, сдохну со дня на день. Но черта с два теперь. Только… побудь немного. Не говори ничего… Не говори, зачем пришла. Не говори, надолго ли. Даже если пришла только на миг. Оставь мне иллюзию… я представлю, что ты вернулась навсегда.

И он возвращает мне мою руку.

Догадка превращается в осознание, которое выворачивает мне душу наизнанку.

Какая же я была дура!

Впервые мне пришла в голову мысль, что могла быть иная причина его поспешности со мной тогда.

Что он набросился на меня вовсе не потому, что ему от меня нужно было только тело.

По «телу» так не страдают.

Без «тела» не умирают так, как чуть не умер он.

А ещё понимаю, что кажется, теперь его жизнь — в моей ладони. Это очень странное чувство. И моя ответственность. Готова ли я к ней? Что чувствую я сама к этому мужчине? Решусь ли на последнее, самое откровенное осознание?

Поколебавшись немного, делаю ещё один безумный поступок на сегодня — хотя что-то мне подсказывает, это только начало, и их теперь будет много.

Просто мне смертельно захотелось. Ложусь рядом. На самый край постели, боком, чуть ли не падаю… места мало, и я почти касаюсь тела лежащего рядом мужчины. Почти — но не хватает решимости преодолеть оставшиеся дюймы. Только его лихорадочный жар достигает меня, словно я улеглась рядом с бушующим костром. Такая близость опаляет кожу, сводит с ума, заставляет сердце срываться в безумный ритм. Начинает кружиться голова. Словно я на краю обрыва. И невольно жду, что из кипящей тьмою бездны ко мне протянутся сильные руки, чтобы схватить и утянуть за собой туда, где бесконечное падение ничем не отличимо от полёта.

Но Бастиан по-прежнему не шевелится и не делает попыток придвинуться ближе.

Такая разительная перемена с тем, как он вёл себя раньше, что мне становится страшно. Неужели сломалось что-то важное, и прошлого уже не вернуть?

Вдруг понимаю, что злюсь на саму себя. Сколько можно быть такой трусихой? Если уж что-то решила, хватит колебаться. И дурой набитой быть тоже хватит.

Из всех возможных вариантов объяснений его действий теперь я стану выбирать правильные.

Он просто отчаянно боится снова меня напугать.

Он как человек, ступающий по тонкому льду. Ещё один неверный шаг — и смерть.

Я должна доказать, что отныне собираюсь стать ему надёжнейшей в мире опорой.

Тихо двигаюсь к нему ближе, прижимаюсь всем телом, дрожа, утыкаюсь лицом в плечо.

— Я замёрзла. У тебя холодно. Обними, пожалуйста.

Он хрипло выдыхает моё имя. Меня окатывает волной его эмоций — тоска, отчаянная жажда, неверие… надежда.

Только теперь Бастиан поворачивается ко мне на жалобно скрипнувшей тощей постели, тянется, обнимает обеими руками и прижимает к себе. Выдавливает из себя несколько слов. Но сколько же стоит за этими словами! Для нас обоих.

— Мэг… прости. Больше — никогда. Веришь?

Я зарываюсь лицом ему в рубашку, губами ловлю вкус кожи в распахнутом вороте, жмусь ладонями к широкой, бешено вздымающейся груди.

— Нет… Но мне всё равно. Потому что я и правда вернулась навсегда.

В этот момент мне становится невероятно тепло и спокойно.

Как хорошо, оказывается, быть кому-то жизненно необходимой! Как хорошо, когда находишь, наконец, человека, который жизненно необходим тебе. Потому что только теперь осознаю, что всё это время вдали от мужчины, которого люблю, я тоже медленно умирала внутри.

Люблю.

Люблю.

Я его люблю.

Минута течёт за минутой, они сливаются в часы, мы не замечаем бега времени, мы вплавлены друг в друга.

Дыхание Бастиана постепенно выравнивается. Я больше не слышу хрипов. И кажется, кожа его перестаёт быть такой ненормально обжигающей. Лихорадка отступает.

От всех этих переживаний я так устала, что сама не замечаю, как проваливаюсь в сон. Хотя даже во сне чувствую, как Бастиан сжимает меня так, что возможно, сломает мне пару рёбер.

Но я засыпаю невозможно счастливой.

Кажется, я все-таки сделала самый правильный за всю мою жизнь неправильный выбор.