Нежное создание (СИ)

Глава 2

Громко захлопнулась входная дверь. Пришла мать.

Ника машинально посмотрела на часы — половина девятого. Прислушалась; карандаш замер в пальцах. Родительница никогда не приходила домой раньше десяти часов вечера.

Раннее возвращение объяснялось одним — Илона Витальевна поссорилась со своим очередным бой-френдом. Сейчас она ворвётся в комнату дочери и станет цепляться к Нике по пустякам, а та будет отмалчиваться. Всё давно сказано-пересказано и до тошноты предсказуемо.

Так и есть.

Дверь в её комнату распахнулась и на пороге застыла невысокая женщина. Ника всегда недоумевала, как у её матери, миниатюрной, моложавой и всё ещё вызывающе красивой в сорок шесть лет, могла родиться такая безобразная дочь? Если бы Ника не была как две капли воды похожа на отца, то безоговорочно поверила бы, что её подменили в роддоме.

Илона Витальевна была не в духе.

— Снова малюешь свои картинки? — с вызовом спросила она, глядя на согнутую спину дочери. — Выпрямись, сядь ровно.

Ника демонстративно отвернулась и взялась перебирать рассыпанные на столе карандаши.

— Почему кровать не прибрана?

Не удостоившись ответа, тяжело вздохнула:

— Вся в своего отца, такая же упрямая и… — продолжать не стала.

Ника и так знала какая: уродливая. Какая же ещё? Эту фразу мать произносила регулярно, не давая забыть дочери, кому та должна быть благодарна за свою внешность.

Отец. Ей было пять лет, когда он развёлся с матерью и по приглашению Санкт-Петербургского арктического и антарктического НИИ уехал в Северную столицу. Будучи гидрологом, через год отбыл в экспедицию в Арктику на дрейфующую научно-исследовательскую станцию.

Сейчас он живёт в Санкт-Петербурге, преподаёт в том самом НИИ, у него другая семья, двое детей. Он богат. Звонит Нике три раза в год: на день рождения, новый год и Восьмое марта. Три раза в год она получает крупные денежные переводы теперь уже на личный банковский счёт. До её совершеннолетия отец платил алименты, которыми распоряжалась мать. Сейчас его помощь носит сугубо добровольный характер. После получения диплома он пообещал дочери в качестве подарка перечислить кругленькую денежную сумму, и Ника знает, на что потратит собранные за пять лет деньги.

«Сила в деньгах», — часто повторяет мать, и дочь с ней согласна.

Первым делом она сделает себе пластическую операцию на лице — изменит абсолютно всё! Затем увеличит грудь. Несмотря на высокий рост, грудь у неё была… никакая, ноль. Как поступит с волосами, ещё не придумала, но что займётся и ими, была уверена.

С невозможностью изменить себя Ника не смирилась. Давно поняла, что мужчина любит женщину не за красивую добрую душу. Нужно, чтобы всё в ней радовало и ласкало глаз.

У Ники никогда не было парня. Кому она нужна, если даже собственная мать кривится, глядя на неё?

Мама. Яркая, весёлая, общительная. Носит модные платья и всегда выглядит превосходно. У неё много друзей и подруг. Ей постоянно кто-то звонит, просит совета или помощи. Работает она юрисконсультом в крупном строительном холдинге. У неё достойная зарплата, её уважают, любят, к её мнению прислушиваются. Ей нет дела до некрасивой дочери от нелюбимого мужчины.

Ника встречалась с отцом, когда поступила в университет. Он приезжал в их город, чтобы продать в пригороде земельный участок, оставшийся после сноса ветхого родительского дома.

Встреча вышла короткой и скомканной.

Дочь и отец. Двое взрослых людей не знали, о чём говорить. Дурацкие вопросы, ответы невпопад, скованность движений и желание поскорее закончить оказавшуюся никому ненужную встречу.

Ника лишний раз убедилась в правдивости слов матери — она, в самом деле, разительно похожа на отца. Фигура, нос, глаза, их цвет, волосы. Лишний вес. Тяжёлый подбородок скрывала ухоженная борода, смягчая грубые черты лица.

Отец избегал прямого взгляда. Ника тоже.

Расстались они с видимым облегчением.

Ника не рассчитывала на то, что отец станет помогать ей во время учёбы в университете и была приятно удивлена, когда он сказал ей открыть валютный банковский счёт.

Она благодарна отцу. За то, что не отказался от неё, помнит о ней, что поддерживает материально.

Нику вывел из задумчивости громкий голос матери. Она не слышала, как той позвонили, и она ушла в большую комнату. Хорошо поставленным голосом Илона Витальевна консультировала очередного «просителя».

— Соглашение и договор соотносятся как общее и частное, — мягко разъясняла она. — Всякий договор будет являться соглашением, но не всякое соглашение является договором…

Серьёзный конфликт с матерью произошёл пять лет назад, когда Ника наотрез отказалась поступать на юридический факультет.

Она всегда знала, что будет юристом. Илона Витальевна так убедила её в верном выборе профессии, что другие варианты Ника не рассматривала.

Почему-то видела себя работающей в банке. Читала соответствующую литературу, легко разбираясь в специфике и понимая, о чём идёт речь. Да и бесплатный консультант всегда находился рядом.

Но в одиннадцатом классе гуманитарной гимназии что-то пошло не так.

Подруга матери, которая удачно вышла замуж второй раз, наняла дизайнера для своей новой квартиры. Ника помнила, в каком была шоке от стоимости услуг и как тут же приняла решение поступать в художественный ВУЗ. Рисовать она любила, сколько себя помнила.

Её рисунки забирали на детские выставки, её хвалили воспитатели и учителя. А ей было неловко, потому что в такие минуты все смотрели на неё, на её большие некрасивые руки. Краснея и теряясь от смущения, она хотела стать невидимой, растаять, исчезнуть.

Она не ругалась с матерью, не старалась переубедить в верности своего выбора. Молча выслушала раз, другой, третий и с лёгкостью поступила на бюджетную форму обучения в педагогический университет на специальность «Педагог профессионального обучения в области дизайна интерьера».

Училась и рисовала, рисовала, рисовала. Моделировала, клеила макеты. Так как в качестве дополнительного предмета была керамика, то крутила горшки — лепила их на гончарном круге.

Руку набила основательно. Сейчас она с почти закрытыми глазами может построить фигуру человека в рисунке, нарисовать портрет или написать пейзаж. Не сомневалась, что окончит университет с красным дипломом.

Неоднократно мать пыталась внушить дочери, что той не помешает второе высшее образование. Разумеется, юридическое. А Ника мечтала о другом — открыть собственную дизайн-студию интерьеров. Надеялась, что с двумя-тремя сотрудниками поладить сумеет.

Дружить она не умела, и друзей у неё не было. Вернее была подруга. Давно. Настолько давно, что вспоминать об этом не хотелось.

В третьем классе Ника подружилась с одноклассницей. Анечка была из обеспеченной семьи, симпатичная и проказливая. Училась посредственно и постоянно просила у новой подруги списать домашнее задание.

Ника училась хорошо. Если бы была усерднее, то стала бы отличницей.

Девочки ладили. Ходили друг к другу в гости, на день рождения, играли, делились секретами, шалили.

На пятом году обучения в их класс пришла новенькая — бойкая и красивая Альбина. Анечка без раздумий переметнулась к ней. Домашние задания списывала уже у новой подруги, о старой было забыто напрочь. Даже в её сторону не смотрела.

Анечка выдала все секреты Ники Альбине. Девочки шептались за её спиной, потешались.

Ника переживала предательство тяжело, болезненно, но вида не показывала.

Альбина проучилась в классе неполный учебный год. В виду того, что её отец был военным, семья уехала в другой город.

Проводив Альбину, Анечка уже на следующий день, как ни в чём не бывало, подошла к Нике и попросила списать домашнее задание по русскому языку.

Бывшая верная подруга списать не дала, отвернулась и окончательно вычеркнула перебежчицу из своей жизни.

Поскольку свободного времени у Ники было в избытке, она читала всё, что попадалось под руку. Ей в одинаковой мере были интересны и историческая литература, и мемуарная, и художественная, и научно-популярная, и техническая. Благодаря цепкой памяти, из прочитанного запоминала почти всё. В старших классах много времени уделяла литературе по психологии и саморазвитию.

Наученная горьким опытом, в университете Ника ни с кем из одногруппников не сближалась. Ограничивалась коротким, ни к чему не обязывающим, ровным общением.

Закончив говорить по телефону, мать ушла в кухню. Хлопнула дверца холодильника; щёлкнул выключатель электрического чайника.

В открытое на проветривание окно врывались звуки музыки. Нике показалось, что она стала громче.

Ромка пренебрёг грозным предупреждением соседки, тем самым объявив ей войну. Кто бы сомневался.

«Война так война», — согласилась Ника и достала с полки шкатулку. Четыре месяца назад в подъезде она отняла у соседского мальчишки слабомощную фитильную петарду. Если Ромка не угомонится до одиннадцати часов, то придётся начать боевые действия.

Грачёв не угомонился.

Ника выждала час и ровно в полночь вышла на улицу.

Дождя не было, как и ветра. Ночная сырость забралась под распахнутую куртку, пробрала до костей. У соседнего подъезда коты устроили бесплатный концерт. Им не спится — весна в разгаре.

Во всех комнатах Ромкиной двушки горел свет. После возвращения хозяина, окно в кухне не закрывалось никогда. Отдёрнутая тюлевая занавеска выбилась из него, намокла, обвисла, прилипла к карнизу.

Ника встала на скамью и заглянула в кухню.

Ромка спал, сидя за столом. Подперев рукой щёку, вздрагивал и ритмично дёргал головой в такт вылетавшему изо рта храпу.

Ника засмотрелась на Грачёва. Он выглядел смешным и даже симпатичным.

Ей понадобилось несколько секунд, чтобы достать из кармана зажигалку и петарду, поджечь фитиль.

Диверсантка не промахнулась.

Громкий хлопок сопроводился яркой вспышкой.

Ника спрыгнула со скамьи и спряталась под козырьком подъезда. Уйти не спешила. Со злорадным наслаждением слушала грохот падения Ромки и его отборную брань. Усмехнулась: «Вреда ноль, а страха под завязку».

Догадается Грачёв, чьих рук это дело или нет, она узнает завтра. Лгать себе не стала — было страшно. Сердце выплясывало фокстрот, руки слегка дрожали. Пожалуй, ей не помешает дополнительно обзавестись чем-нибудь более весомым, чем перцовый газовый баллончик. Вдруг тот откажет в самый неподходящий момент.

К дому она шла черепашьим шагом.

Занятия в университете закончились раньше — отменили последнюю пару. Впереди ждали два выходных, но настроение было на нуле. Ника вздохнула. Ничего, осталось совсем немного, она уедет и забудет о Грачёве как о кошмарном сне.

Она замедлила шаг, когда у подъезда не увидела Ромки.

«Не радуйся раньше времени», — поддела себя. Сейчас он высмотрит тебя в окно и вприпрыжку выбежит встречать. Правда, окно оказалось закрытым, и музыка была чуть слышна.

В подъезд Ника вошла медленно, с опаской.

В потной ладони зажат баллончик, палец на клапане; сумка провисла от тяжести бутылки пива, купленной не для утоления жажды, а в целях самообороны.

Ромки не оказалось и в подъезде. Из приоткрытой двери в его квартиру Профессор Лебединский хриплым тембром вещал: «Листья жёлтые над городом кружатся…»

Ника позволила себе расслабиться, лишь пройдя больше половины лестничного марша. Невольно вздрогнула и сгорбилась, когда в квартире Грачёва что-то загремело. Сдавали нервы. Она остановилась на лестничном пролёте между первым и вторым этажами, пропуская спускавшуюся соседку.

— Божечки, этот антихрист успокоится когда-нибудь? — плаксиво заговорила шестидесятилетняя тётя Таня. — Никакой управы на него нет, — шмыгнула натёртым до красноты носом.

Ника выгнула бровь: «Будто кто-то на него управу искал».

— Ночью слышала грохот? — соседка была из тех, кто любил поговорить. Отвечать ей было не обязательно.

Ника неуверенно пожала плечами.

Тётя Таня притормозила и взволнованно сообщила:

— Меня аж на софе подбросило. Подумала, что бомба прилетела. Не знаешь, где что чебурахнуло? У кого ни спрашиваю, никто не знает. К участковому что ли сходить?

Ника улыбнулась:

— Сходите, напишите заявление. Потом вас допросят с особым пристрастием и возьмут подписку о невыезде.

— Это зачем? — подозрительно прищурилась тётя Таня.

— Как зачем? — с воодушевлением удивилась Ника. — Фильмы про ментов не смотрите? А вдруг это вы к диверсии готовитесь? Ночью неудачно провели сборку секретного оружия, у вас там… эмм… чебурахнуло. Теперь вы всех об этом спрашиваете, таким образом от себя подозрение отводите.

— Кто ж это дома сборку проводит? — сглотнула тётя Таня сухим горлом.

Ника промолчала и демонстративно опустила глаза на объёмную сумку соседки.

— Купила сыну новые сапоги резиновые. Вот, несу ему. Скоро грядки на даче копать, — тряхнула та сумкой и бойко протянула: — Тю-ю, нашли диверсантку.

— Ещё с обыском придут, — заверила её Ника. — Адвокат потребуется. Самый дорогой.

Тётя Таня посмотрела на неё с недоверием и быстро закруглилась:

— Так и не было ничего. Никто ж ничего не слышал. Приснилось мне. Старая я, больная, страдаю нервным расстройством личности.

Ника задержалась между этажами. Закралось подозрение, что с Ромкой могло случиться что-то плохое, и кто в этом будет виноват? В окно подъезда наблюдала, как тётя Таня остановила подругу с мусорным ведром и, широко открыв сумку, показывала ей резиновые сапоги.

«Это надолго», — решила Ника и спустилась на первый этаж.

Можно было войти в квартиру Грачёва без предупреждения, но Ника пару раз нажала на кнопку звонка.

Разумеется, Ромка не услышал — музыка играла хотя и тише обычного, но довольно громко.

Ника сжала в кармане куртки газовый баллончик и толкнула дверь в квартиру.

Позвала Грачёва. Прислушалась.

На его сдавленный стон свернула к кухне.

Бледный Ромка сидел на полу у стены с вытянутыми в проход ногами и смотрел на Нику. Сквозь прижатые к животу растопыренные пальцы сочилась кровь. Серые губы беззвучно шевелились. В широко раскрытых стекленеющих глазах стояла смертная тоска.

Чужое присутствие позади себя Ника почуяла мгновенно — лёгкий поток воздуха тронул на голове пух коротких волос.

Она отшатнулась, натыкаясь спиной на что-то… кого-то дюжего и рослого.

Захлебнулась воздухом; из одной руки выпала сумка, вторая выдернула из кармана газовый баллончик.

Ника не успела ни обернуться, ни о чём-либо подумать.

Не успела дать отпор.

Жёсткая ладонь закрыла ей рот; острая боль обожгла бок — раз, ещё раз, ещё.

Перед глазами дрожащим маревом растеклась кровавая пелена, окутала удушающей волной, лишила сил.

Страшно…

Страшно ощущать, как медленно и неотвратимо подбирается боль к пока ещё живому трепетному сердцу, как стынет в нём кровь, как затихает его стук, как в мутнеющее сознание вторгаются слова песни в исполнении Лебединского:

— Вот и вся любовь! Талая вода,

Хочешь, я вернусь, но не навсегда.