Нежное создание (СИ)

Глава 5

Когда Хенни едва ли не силой толкнула ей в руки корсет, Ника отказалась его надеть. Отстранившись от служанки и отворачиваясь — от той противно пахло чем-то кислым, — она возразила:

— Зачем он мне? Я же никуда не иду.

— И не идите, — не смутилась Хенни. — Раз положено…

— Кем и куда положено? — уточнила Ника язвительно, сдерживая нарастающее раздражение. В смерти Руз винила именно Хенни. Проучить бы негодяйку как следует! Убила бы её, если бы могла!

— Что? — не поняла та. — Госпожа…

— Господа все в Париже, — перебила её Ника, торопливо застёгивая лиф платья.

Вертелась у зеркала, радуясь наличию груди, оглаживая её. Молча восторгалась длинными волосами — красота! Даже настроение поднялось. И неважно, что длинное и тяжёлое домашнее платье непривычно стесняет движения. Зато оно тёплое, а в комнате прохладно. Правда, на ней надеты шёлковые шаровары до колена, украшенные вышивкой, и чулки на подвязках. Мягкие бесформенные туфли на толстой подошве согревают ноги.

— Ты почему снова положила грелку не туда, куда я велела? — спросила Ника у Хенни, наблюдая за ней в зеркальном отражении.

— Куда? — служанка держала расправленную распашную укороченную накидку, отделанную мехом горностая.

— Я просила класть грелку в ноги, а ты куда положила? Думаешь, я стану молчать, что из-за твоей халатности слетела с кровати и разбила голову? Показать гематому? — голос Руз стал жёстче и на пару тонов ниже, напомнив собственный голос Ники.

— Кого… показать? — накидка дрогнула в руках Хенни.

— Не кого, а что? Безразмерный синяк… шишку на моей голове. Результат твоего ротозейства! — повысила голос Ника, всматриваясь в молодую женщину. Либо она на самом деле бестолковая, либо искусно играет роль таковой. Глупым жить проще, с них взятки гладки.

— Тогда я покажу хозяину, что вы прячете под сундуком, — Хенни с превосходством скосила глаза в его сторону.

«Шантаж?» — вздёрнула Ника бровь. Неожиданно и очень неприятно. Сердце Руз трепыхнулось и замерло. В душе нарастала тревога.

Мать, брат, прислуга… Кем для каждого из них была Руз? Покорным, бессловесным существом, позволявшим собой помыкать и неспособным за себя постоять?

Мать не стала звать врача, чтобы убедиться, что с дочерью всё в порядке. Отмахнулась, не слишком озабоченая её состоянием после получения травмы.

Якоб силой заставляет её делать то, чего она делать не может и не хочет. Он хозяин и именно ему Хенни собирается показать тайник Руз.

Служанка обнаглела. Вот, пожалуйста, шантажирует её. Как долго и как далеко она зашла в угрозах?

Ника повернулась к Хенни и рывком забрала из её рук накидку. Что бы ни было спрятано под сундуком, а поставить на место зарвавшуюся прислугу не помешает.

— Покажи, — спокойно отозвалась она. — Только помни, что это будет последним, что ты сделаешь в этом доме.

На Хенни она посмотрела с опаской. Не перегнула ли палку и не наговорила ли чего лишнего?

Вспомнив, что Якоб грозился её выпороть, и мать Руз тоже с прислугой не церемонилась, Ника успокоилась. Если она скажет что-нибудь не то или сделает не так, то всегда можно сослаться на головную боль и временную потерю памяти.

Палку она не перегнула. Женщина молчала, опустив глаза. Пора добавить несколько финальных штрихов.

— Уж я позабочусь, чтобы все хозяева в округе узнали, что ты не только безответственно относишься к своим обязанностям, а и подсматриваешь и подслушиваешь за господами, — Ника с довольным видом смотрелась в зеркало. Привыкала к себе новой. Объёмная и лёгкая накидка прикрыла бёдра и не мешала двигаться. — После этого работу в приличном месте ты не найдёшь. А теперь иди. Не забудь забрать поднос.

Ника немного поела — для вида. Аппетита не было. Да и откуда ему взяться?

Золотистый бульон с кусочком куриной грудки показался недосоленным и безвкусным, а творог кисловатым.

Пригубила сладкое пряное вино. Если его подали, значит, Руз его пила.

Понравились марципановое печенье с нежным вкусом и миндальным послевкусием, вяленые яблоки, абрикосы, инжир, чернослив, орехи в меду.

Ника подождала, когда служанка собрала остатки трапезы и, поджав губы и более не проронив ни слова, ушла с заметно испортившимся настроением.

Простенькую деревянную шкатулку она нащупала под сундуком сразу. Эх, Руз, нашла куда её спрятать! Кто моет пол в комнате? Не удивительно, что о ней знает Хенни.

Ника села у прикроватного столика и с волнением открыла шкатулку. В свете масляной лампы сверкнули золотые монеты.

Пересчитала их.

«Сорок три… гульдена», — название денежной единицы напросилось само.

Ника вспомнила, что великий Рембрандт⁸, живший в Нидерландах в середине семнадцатого века, продавал свои эстампы и офорты за сто гульденов каждый.

В бережно завёрнутом лоскутке Ника нашла необыкновенной красоты серьги-капли. Безусловно очень дорогие. Крупные небесно-голубые сапфиры чистейшей воды и удивительной огранки заискрились, заиграли на ладони.

На дне шкатулки лежал сложенный вчетверо плотный лист бумаги, оказавшийся разрешительным письмом на путешествие по Королевству Нидерландов с правом проходить в ворота городов без уплаты пошлин и сборов на себя и товар.

В нём указаны полное имя путешественницы — Руз ван Вербум, год рождения — 1656, место рождения — город Зволле.

Далее шли рост, описание внешности и дата выдачи документа — март, 1675 год.

«Своего рода паспорт⁹», — догадалась Ника, не удивившись, что свободно читает написанное.

Если Руз брала письмо в этом году, то ей уже есть или будет девятнадцать лет. Почему она прячет «паспорт», украшение и золотые монеты? От кого? От матери или Якоба? От обоих?

Ника не успела вернуть шкатулку на место.

Дверь отворилась и вошла мать Руз со стаканом молока на серебряной тарелке.

«Легка на помине», — вздохнула Ника, пряча шкатулку под полой накидки.

Госпожа приготовилась ко сну. На её ночную сорочку был наброшен пёстрый стёганый халат; распущенные волосы рассыпались по плечам и оказались не такими густыми, как ожидала увидеть Ника. Из чего сделала вывод: множество завитых локонов и косичек в дневной причёске женщины — накладные, причём искусно уложенные, от собственных не отличить.

— Как ты себя чувствуешь, дорогая? — спросила мать, присматриваясь к дочери. — Хенни наложила тебе повязку на грудь?

Ника утвердительно кивнула, не понимая, как смешанная с мёдом измельчённая свёкла облегчит боль в груди. Если бы нужно было съесть массу, чтобы избавиться от боли, Ника бы рискнула.

Мать с унылым выражением лица подождала, пока дочь выпила тёплое молоко с мёдом и забрала стакан. Пожелав ей сладких снов, добавила:

— Слушайся брата. Он единственный, кто о нас заботится, — и, поцеловав её в лоб, вышла.

Ника приоткрыла дверь в коридор и проследила за женщиной. Та спустилась на этаж ниже.

В доме воцарилась тишина.

Ника чуть выждала и вышла из комнаты, забрав шкатулку с собой. Пришло время выполнить задание Якоба.

В тёмном коридоре над скамьёй на полке стояла масляная лампа. Её скудного света едва хватало, чтобы сориентироваться в небольшом пространстве.

У Ники кольнуло в груди при виде скамьи, на которую упала Руз. Она сняла лампу и подошла к узкой винтовой лестнице, ведущей вверх. Знала, что на чердаке находятся комнаты для прислуги и чулан со старыми, никому ненужными вещами.

На первый этаж вела деревянная лестница с полированными поручнями. Ника вытянула шею, присматриваясь к необычайно крутым ступеням.

«С такой скатишься — костей не соберёшь», — поёжилась она, зная, что мать Руз всякий раз поднимается на второй этаж неохотно и только тогда, когда это крайне необходимо.

Ника не гадала, как найдёт комнату Якоба. Ноги сами привели её к нужной двери.

В комнате всё было таким, каким она видела глазами Руз: и кровать-шкаф, и стол, и шкаф-кабинет. На полу лежала полосатая циновка.

Ника открыла шкаф-кабинет и безошибочно выдвинула нужный ящичек, в котором лежали свечи. Достала две и вставила их в трёхрожковый канделябр с единственной, наполовину сгоревшей свечой. Масляную лампу за ненадобностью задула.

Комната служила Якобу и кабинетом, и спальней. В ней ощущался мужской дух. С высокой спинки стула свисал небрежно брошенный кафтан; у таза с водой лежало мокрое полотенце.

На одной из стен Ника заметила плакат с изображённым родовым древом семьи — ветвистым и мощным. Она не стала задерживаться у него надолго, лишь глянула на последние, сильно разросшиеся «ветви».

В конце пятнадцатого века часть родственников мигрировала в Бельгию и Германию, часть осталась в Нидерландах. На этом переезды не закончились. С начала шестнадцатого века по семнадцатый век многие члены семьи обосновались в Северной Америке и Южной Африке.

Куда и кто переехал, Ника вникать не стала. Генеалогическое древо она рассмотрит в другое, причём дневное время.

Как и сказал Якоб, на столе лежали две, на первый взгляд похожие бумаги, оказавшиеся договором займа трёхлетней давности.

Ника пробежалась глазами по одному из документов. В нём описывались условия передачи денег в долг с указанием дат их получения и возврата, а также были прописаны причитающиеся к уплате проценты. Расписка в получении денег прилагалась.

Изучив второй документ, Ника обнаружила, что оба договора были оформлены на одного и того же человека, но…. один договор был с двумя подписями — заимодавца и должника, второй — только с подписью заимодавца. В договоре без подписи должника проценты были больше.

Ника сразу поняла, в чём дело. Руз должна была поставить подпись должника в подложном документе.

Возник вопрос: обычно при подписании такого рода документов у каждого участника договора остаётся экземпляр. Следовательно, заимодавец должен быть уверен, что у должника своего экземпляра нет.

За три года договор мог потеряться, сгореть при пожаре или размокнуть при наводнении. С ним могли поиграть дети, съесть мыши или… его выкрал заимодавец.

В том, что Руз занималась подделкой подписей, сомнения у Ники не вызвало. И проделывала она подобное уж точно не раз и не два.

«Вляпалась», — забеспокоилась Ника. Какая мера пресечения за подделку документов существует в этом времени? Штраф? Публичная порка? Год тюремного заключения? Больше? Разумеется, если твоя вина доказана.

Только вчера Ника шутила над соседкой тётей Таней, чтобы та ждала в гости следственно-оперативную группу для обыска её квартиры и вот, нате вам, накаркала на свою голову.

Ника осмотрела стол. На нём ничего лишнего — канделябр с горящими свечами, три документа, песочные часы, чернильница, пяток гусиных перьев в стакане, десяток чистых листов бумаги.

Заглянула под стол, где обнаружился небольшой деревянный ящичек. Ника узнала в нём грелку для ног¹⁰, часто изображавшуюся на картинах малых голландцев.

Выдвижных ящиков в столе не оказалось. Зато не меньше четырёх десятков есть в шкафу-кабинете.

Взяв канделябр, Ника перешла к шкафу.

Она затратила больше часа, чтобы тщательно осмотреть каждую полочку, заглянуть в каждый ящичек и перебрать каждую бумажку.

Что искала? Всё, что могло вызвать подозрение при обыске, стать неопровержимой уликой, прямым доказательством виновности Руз или Якоба.

Поиски Ники увенчались успехом — кто ищет, тот всегда найдёт!

Хватило бы и малой толики из того, что она нашла, чтобы доказать виновность сестры и брата. Если Якоб возьмёт ответственность за содеянное на себя, то сестра и мать всё равно пойдут по миру с протянутой рукой.

«Ладно бы эта неженка Руз!» — негодовала Ника, сворачивая в трубку более трёх десятков найденных листов с тренировочными подписями. Полностью положившись на взрослого брата, она не думала о собственной безопасности. А тот оказался балбесом, не удосужившимся уничтожить улики!

Ника расстроилась не на шутку. Хочешь что-то сохранить для образца — спрячь как следует. А лучше сожги. Бережёного Бог бережёт.

Она перебирала документы, внимательно вчитываясь в текст каждого, чтобы в запале ни один из нужных не попал в «урну».

«А мать?» — продолжала она возмущаться. Знает ли мать, что её сын заставляет Руз подделывать документы? Наверняка знает. Знает, что накануне падения дочери между ней и братом произошла ссора. Дважды мать сказала, чтобы она слушалась Якоба.

Нет худа без добра.

Благодаря тщательному осмотру всех документов в шкафу-кабинете, Ника узнала, что мать Руз зовут Маргрит ван Вербум, в девичестве Ван дер Зи, ей сорок восемь лет. Сорок восемь! Она на два года старше матери Ники, а выглядит бабушкой. Её старят не седые волосы с лёгким оттенком желтизны. Старит потухший взгляд и унылое выражение лица.

Отец Руз — Лукас ван Вербум умер от болезни сердца шесть лет назад в возрасте пятидесяти двух лет.

Полное имя брата Руз — Якубус ван Вербум.

— Балбесу двадцать девять лет, — задумчиво произнесла Ника. Руз младше его на десять лет.

Семья Ван Вербум признана благородной, дворянский титул имеется.

Ника затратила уйму времени, чтобы скопировать нужную подпись и отработать написание линий и завитков в длинной заковыристой подписи должника. Для этого она приняла удобную позу за столом, научилась правильно держать гусиное перо, подобрала нужный наклон и силу нажима, чтобы оно не царапало бумагу и — не дай бог! — не капнуло ядовитой чернильной кляксой на лист.

Руки Руз дрожали в самом деле, глаза слезились и справиться Нике с этим удалось с трудом.

«Надеюсь, мерзавец-заимодавец не в курсе того, кто именно ставит фальшивые подписи на его бумагах», — подумала она, с силой растирая нежную кожу на лице. Желание убить Якубуса, а заодно и заимодавца, было сильным.

Она долго не могла успокоиться и каждый раз вздрагивала и тяжело вздыхала, когда сквозь толстые стёкла окна, завешанного плотными шторами, до неё ежечасно доносился звук боя часов на главных воротах города.

Она закончила работу, когда часы пробили четыре раза. Глаза болели, будто в них насыпали песка; занемела шея; разболелась голова.

Ника оставила подписанный документ на столе, забрала «улики» и шкатулку Руз и вернулась в свою комнату.

Совесть Нику не мучила и преступницей она себя не ощущала. Абстрагировавшись от настоящего, она стала наблюдателем и советчиком для самой себя, оценила возникшую проблему с разных сторон, убрала «улики». От сердца отлегло.

Поверила ли она обещанию Якубуса, что этот раз станет последним? Руз поверила, Ника — нет. От получения лёгких денег мужчина не откажется никогда.

Раздевшись и осторожно забравшись в постель, Ника нащупала грелку в ногах. Хенни принесла её после ухода молодой госпожи. Неужели и она знает, где с позднего вечера находилась и что делала Руз?

Проваливаясь в глубокий сон, Ника с облегчением подумала, что утром она сожжёт все «улики», а для шкатулки подыщет подходящее местечко. Хенни очень расстроится, обнаружив тайник пустым.