Нежное создание (СИ)

Глава 25

Опустив глаза, госпожа Маргрит в раздумье вертела в пальцах столовую ложку:

— Иного выхода нет, милая. Вырученные деньги покроют все расходы на погребение твоего брата.

Ника удивилась. Какова истинная цена камней в серьгах, если даже половина их стоимости окупит пышные похороны Якубуса? Ростовщик скорее удавится, но больше половины стоимости за серьги, а то и меньше, не даст. Продать за бесценок единственную драгоценность, принадлежащую Руз, причём подарок её покойного отца?

Ника с нарастающей неприязнью всматривалась в женщину:

— После всего случившегося вы по-прежнему хотите делать вид, что у нас денег куры не клюют, и мы не стоим на пороге нищеты? — крепко сжала губы, чтобы не наговорить лишнего.

— Куры? — вошла Хенни с чайником и плетёной корзиночкой с булочками и печеньем. — Самое время купить цыплят с наседкой. Видела на рынке — до чего же ладненькие и шустренькие. Можно кролей разводить. Только клетки надо купить.

Хозяйка проигнорировала слова болтливой прислуги. Вперившись в дочь мутным взглядом, выпрямила спину:

— Иначе нельзя, Руз. Справив погребение Якоба должным образом, я смогу устроить и твоё счастие. Мне предстоит выдать тебя замуж как можно скорее. В наследство вступит племянник твоего покойного отца, и он молчать не будет — во всеуслышание объявит, что унаследовал непомерные долги. Для тебя не тайна, что дом заложен. Мебель, картины… — она обвела гостиную печальным взором, — всё это выставят на торги.

«Замуж?..» — Нику будто обухом по голове огрели. Понятно, что этого не избежать, но чтобы вот так скоро?

— Лавку и склад он отнять у меня не сможет, — продолжала говорить побледневшая мама. — Лишь только я покину сей бренный мир, они тотчас перейдут тебе, как в своё время перешли мне от моей матери. Ах, Якубус, мой мальчик, как ты мог… — она прижала к лицу носовой платок; её плечи затряслись.

— А как же траур? — вспомнила Ника о положенном периоде скорби. — Срок надо соблюсти.

Госпожа Маргрит отрицательно закачала головой:

— Медлить нельзя, — смотрела на Хенни, притаившуюся в тени буфета. — Чашки неси, — сказала ей. Перевела глаза на дочь: — Обру́читесь, а там уж сделаешь так, что жених не посмеет отказаться. В таких делах траур не соблюдают, — женщина промокнула носовым платком набежавшие слёзы.

— В каких таких делах? — повысила голос Ника и заёрзала на сиденье. Щёки загорелись, грудь распирало от нехватки воздуха.

— Ну как же… — мама изучала дочь, не отводя от неё тревожных глаз. — Разве твоя подруга Аделхейт не на сносях была, когда шла под венец? Её с мужем и отправили поскорее во Францию, чтобы избежать нежелательных разговоров.

— Судя по всему, скорый отъезд не уберёг её от сплетен, — Ника хватала воздух открытым ртом, не имея сил справиться со вспыхнувшим возмущением. — Вы с ума сошли! Вы… предлагаете… мне?..

— Всё устроим наилучшим образом. Я научу как, — услышала она уверенный голос Хенни и обернулась.

Служанка шла, размахивая её великолепной голубой чашкой:

— Откуда взялось вот это? Ну не было же у вас такой.

Ника вскочила, отняла чашку у прислуги и прижала к груди:

— Моя! Ван дер Меер подарил. Не уходите от темы! Мало того, что вы по-быстрому собираетесь найти для меня неизвестно кого, так я ещё должна лечь под него едва ли не в первый день знакомства? Да он бросит меня, опозорит, как только узнает, что у меня вместо приданого пшик! Нет уж, увольте! — горячилась она.

— Не бросит, — заверила госпожа Маргрит. — Выберем такого жениха, который будет рад получить наш титул, да побыстрее, пока другие не перехватили. Сам тебя поспешит обольстить и вовлечь в грех. Благородное имя нынче в цене.

— Вот так, значит? Продаёте титул со мной в придачу? — возмутилась Ника, кусая губы. Ноздри раздулись; вдох дался с трудом. Сердце в груди прыгало как мяч на резинке.

Мать с видимым изумлением рассматривала дочь:

— Устраиваю твою дальнейшую безбедную жизнь.

— Что ж до сих пор меня не продали? — знала, почему. Кто продаёт курицу, несущую золотые яйца?

— Хватит противиться, Руз, — с раздражением сказала мама. — Ты всегда была разумной дочерью. Ступай, переоденься и голову покрой. Сейчас Якоба привезут. Серьги принеси.

Облокотившись на подлокотник кресла, она подпёрла голову рукой и устало прикрыла лицо ладонью. Глухо сказала:

— Хенни, как только тело моего сына предадут земле, пойдёшь к госпоже Шрайнемакерс, пусть придёт ко мне.

— О-о, — округлила глаза служанка, собираясь налить чаю в чашку госпожи. — Она ж запросит столько гульденов, что и не пересчитаешь.

— Зато всё сладит быстро. И выбор женихов будет.

— Что? — нервно рассмеялась Ника. — Может, и выбрать будущего мужа мне позволите? Чтоб не совсем уж противный был?

На тяжёлый протяжный вздох госпожи Маргрит заявила:

— Серьги заложить не дам. На помолвку их надену. Наливай, Хенни, — поставила чашку у чайника.

Взгляд упал на ларец матери. Пришла мысль, что все, как правило, откладывают на чёрный день.

— Не может быть, чтобы Якубус ничего не откладывал на чёрный день, — сказала задумчиво и многозначительно посмотрела на женщин:

— Или я не права? Хенни, отвечай как на духу! — схватила служанку за запястье.

Та подняла на неё испуганные глаза:

— Что… отвечай? — робко потянула руку назад.

Ника не отпустила:

— Ты ведь знаешь, где Якубус прячет ларчик со своими сбережениями, — не спрашивала — утверждала. — Ты всё… обо всех… знаешь… в этом доме.

У Хенни дрогнула рука с чайником, вода пролилась мимо чашки молодой хозяйки.

— Ах-х, — выдохнула служанка, поспешно отставляя чайник. Отвечать на вопрос не спешила или вовсе не собиралась.

Выждав, Ника недовольно сощурилась:

— Я найду, не сомневайся, — кивнула утвердительно, — но тогда ты ничего не получишь. Как и не получишь сегодня свой расчёт.

— Расчёт?.. — промямлила Хенни, вытирая краем передника вспотевшее лицо. С беспокойством посмотрела на госпожу Маргрит.

Та молчала, сидя неподвижно и глядя на лужицу воды на столе. В глазах стояли слёзы.

— В семье нет денег, — развела руками Ника. — Даже твоего любимого хозяина толком похоронить не на что.

— Вы меня желаете рассчитать?

— Ты станешь работать бесплатно? — приподняла брови Ника.

Хенни не сказала нет, но и без слов было понятно, что за спасибо она работать не будет.

— А как же вы будете?..

— Госпожа Маргрит готовит так, что пальчики оближешь. Уборку в доме я осилю, не сомневайся. Щётки валяться под ногами не будут.

— А что скажут?..

— Мне фиолетово, что скажет обо мне живущая напротив соседка! — повысила голос Ника. — Не тяни время! Неси кубышку, живо! Если в ней будут деньги, обещаю вознаградить тебя за помощь!

Госпожа Ма сидела с отстранённым видом. Лицо посерело, набухшие веки сомкнулись. Казалось, она спит.

Хенни в раздумье пожевала губами, но с места не сдвинулась.

Ника усомнилась в своих выводах. Якубус мог быть редким исключением из правил и мог не иметь хотя бы тощей «подушки безопасности». Большие надежды он возлагал на получение кредита.

— Если ты сама собралась воспользоваться сбережениями своего любимого покойного хозяина…

Угрожающий тон молодой госпожи запустил цепную реакцию.

Мама вздрогнула, открыла глаза, хлопнула по столешнице ладонью и тихим, шипящим голосом сказала:

— Руз, прекрати говорить вздор! Якоб никогда ничего от меня не утаивал.

Прислуга замотала головой. Во все глаза смотрела на ярко вспыхнувшее пламя свечей:

— Ларчик… есть. Только он заперт. Ключик приметила у господина Якубуса на шнурке… тут, — она тронула платье на груди и пугливо покосилась в зияющий темнотой дверной проём гостиной, будто опасалась, что покойный хозяин её услышит.

Главным скорбящим³⁵ на похоронах Якубуса был Адриан ван дер Меер — друг детства усопшего и ближайший сосед семьи Ван Вербум.

Ника знала, что к нему ходила госпожа Маргрит. Вернувшись, на немой вопрос дочери: «Придёт?», она со вздохом недовольно ответила:

— Потерпит.

Отказаться он не мог — о многолетней дружбе мужчин знал весь город, о ссоре — никто.

«Насмешка судьбы!» — восхищалась Ника выдержкой Кэптена, одетого в чёрные одежды и полностью игнорировавшего её присутствие.

Исподтишка наблюдала за ним, сидевшим у гроба: красивым, выдержанным, искренне скорбящим. Несмотря на разрыв отношений с Якубусом, он на самом деле тяжело переживал его смерть. Вмешательство Ники стало для него роковой случайностью, сделавшей его соучастником в убийстве.

Ника зацепилась взглядом за ножны с кинжалом, висевшие на поясе Адриана. Вспомнила, что оружие Якоба дивным образом оказалось при нём. Значит, раненый Кэптен отнял у Якоба дагу, завершил начатое Никой, и вернул клинок на его пояс.

Какой, однако, сообразительный господин! Ей бы в голову не пришло обезопасить себя подобным образом. А он успел подумать. Если бы дагу не нашли, то вопрос о случайной смерти Якоба не стоял. Стали бы «копать» дальше и неизвестно, до чего бы докопались.

Приходивший в их дом старший бальи, который, кстати, практически четвёртый день не покидает дом, глупым не выглядит. Ника ловит на себе его частые задумчивые взгляды и всякий раз её сердце бьётся учащённо, дыхание перехватывает, слабеют колени.

Она устала от вида чёрных траурных одеяний, чёрной драпировки в доме, мрачных мыслей.

Устала от жужжания голосов, слившихся в единый досаждающий гул, бесконечные разговоры о дорогих ритуальных принадлежностях и недешёвой мессе, об аристократическом траурном этикете и церемонии похорон с обязательным присутствием геро́льда³⁶.

Устала от повышенного внимания к себе. Каждый норовил подойти, засвидетельствовать своё почтение, выразить соболезнование, заглянуть в её лицо, коснуться руки.

Устала от бдения у гроба. Тело Якубуса выставили на два дня до помещения в гроб и на два дня после.

Хотелось сбежать куда глаза глядят — на свежий воздух, на простор, куда угодно, только бы подальше отсюда.

Хотелось вернуться в свой дом, в своё время.

Нику подташнивало всякий раз, когда она входила в гостиную. Она вынуждена была возвращаться в кухню, пить подслащённую мёдом воду и сидеть у открытого окна. Бледная, с покрытым испариной лицом, аритмией и головной болью, она чувствовала себя старой и больной. Кружилась голова, снизилась острота зрения.

Раздражали запахи блюд, принесённых соседями. Смешавшись с приторным ароматом дымящихся трав, расставленных в курильницах по всему дому, они образовали гремучую тошнотворную смесь.

Ника украдкой плакала: от усталости, от бессилия, от неизвестности.

Без участия старика-лекаря не обошлось, того самого, который приходил к госпоже Маргрит.

Ждать его долго не пришлось. Он находился в доме в числе оплаченных приглашённых на случай неотложной помощи.

Ника сидела на стуле в своей комнате и смотрела на несвежие измятые белые кружева манжет лекаря, выпирающий живот, неопрятную седую бороду, узловатые пальцы с жёлтыми неровно остриженными ногтями. Он держал в руках колбу с мочой больной, услужливо подсунутой Хенни, и, отвернувшись к окну, рассматривал её на свет. Долго взбалтывал, нюхал, снова взбалтывал. Подслеповато щурясь, высматривал неизвестно что.

Наконец, по цвету, густоте и запаху мочи поставил диагноз.

— У госпожи Руз серьёзное истощение нервной системы, — заявил госпоже Маргрит, вошедшей в сопровождении господина Ван Ромпея. — Её психическое состояние находится в крайней степени упадка.

Мама нахмурилась, а лекарь продолжил:

— У вашей дочери хрупкое, малокровное, деликатное сложение. Ей показан покой и следует два раза в день пить настойку, которую я приготовлю.

Ника подавила вздох — лекарь прав, но пить его микстуру она не станет. Сдержалась, чтобы не поправить его и сказать, что у неё синдром эмоционального выгорания вкупе с сильной простудой. Она давно поставила себе диагноз: «Синдром загнанной лошади». Тянуло лечь в постель и отоспаться: сутки, двое, сколько потребует взбунтовавшийся против непомерной нагрузки организм.

Не могла понять, есть ли у неё жар. А как проверить? Она практически не болела. В редкие дни недомогания мама определяла повышенную температуру тела касанием губ к её лбу, щекам, смотрела горло.

Господин Ван Ромпей откашлялся и тоном, не терпящим возражений, сказал:

— Госпожа Руз останется в доме. Она не сможет стоять у могилы до конца похоронной церемонии.

Госпожа Маргрит тотчас возразила:

— Она может подождать в церкви, пока не закончатся похороны на кладбище.

Банкир спорить не стал:

— Безусловно, решать вам, но… — сделал выразительную паузу, — не думаю, что вам, госпожа Маргрит, как и всем соболезнующим, будет приятно видеть вашу дочь, упавшую без чувств в стенах церкви под всевидящим оком нашего Господа.

Мама тяжело вздохнула, бросила на мужчину неприязненный взор и согласилась. Молча.

Господин Ван Ромпей наклонился к Нике, взял её руку в свои ладони и, легонько сжав, сказал:

— Надеюсь, пока мы вернёмся из церкви, вы придёте в себя.

Она с благодарностью кивнула:

— Вы единственный, кто заботится о моём здоровье. Спасибо, господин Ван Ромпей.

— Не сетуйте на мать, милая госпожа Руз. Будьте к ней снисходительны и терпимы. Непомерная тяжесть утраты застила её разум. В вашей жизни грядут серьёзные перемены.

— Мама поделилась с вами своими планами? — насторожилась Ника.

Банкир поиграл бровями:

— Дайте время, всё образуется. Отдыхайте, — поцеловал тыльную сторону её ладони.

Его траурный венок, составленный из живых цветов, был самым роскошным и дорогим. Ника видела, как по приходу господин Ван Ромпей украдкой сунул в руку госпожи Маргрит туго набитый монетами кошель.

Проводить Якубуса в последний путь собрался весь город.

Ника не удивилась: Чёрного Капитана знали все. И это было связано не только с именем одной из уважаемых семей в округе. Мальчишка у таверны ясно дал понять, что Якубус имел вес в кругах иного рода, а значит, и врагов у него было предостаточно.

Священник почитал Библию. Гроб покрыли чёрным сукном, украшенным гербом семьи и вынесли в ожидавший катафалк.

Перед катафалком с гробом шли те, кто раздавал милостыню. За катафалком — судья, губернатор, герольд с мемориальной доской с изображением герба семейства Ван Вербумов, близкие родственники. В их число вошёл и Ван дер Меер.

Шествие замыкали траурные кареты с сидевшими в них уставшими женщинами.

Процессия двигалась в церковь в полном молчании.

Якоба предстояло похоронить в часовне в церкви, где был погребён его отец.

Пройдя до центральной улицы, Ника незаметно вернулась в дом. На кухне хозяйничали незнакомые женщины, которые знали Руз и попытались втянуть её в разговор.

Сославшись на плохое самочувствие, она поднялась в комнату Якубуса.

На столе стоял взломанный ларец, накрытый чёрным шёлковым платком с длинной бахромой.