Нежное создание (СИ)

Глава 29

За время отсутствия Ники почти все соболезнующие разошлись. Остались господин губернатор и банкир. Они сидели у стола в обществе хозяйки дома и о чём-то тихо беседовали.

Ника рассчитывала незаметно прошмыгнуть в свою комнату, но не вышло.

— Руз, дочка, иди сюда, — услышала она бодрый голос госпожи Маргрит.

Хенни убирала последнюю посуду, забивая до отказа поднос, стараясь как можно больше унести за один раз.

Из кухни слышались звуки льющейся воды. Раздавался звон фарфоровой и серебряной посуды, хрусталя. Кто-то из женщин остался помочь с уборкой.

— Мы тут поговорили… — мама дождалась, когда Хенни выйдёт и сказала дочери: — Закрой дверь и сядь, — указала на стул, стоявший напротив неё.

— Господин Ван Ромпей собирается уладить вопрос с нашим долгом Адриану Ван дер Мееру, — сообщила с воодушевлением.

Захотелось спросить: «Каким образом?», но Ника промолчала. Завороженно смотрела на опахало в её руке. Мягкое колыхание гибких пуховых перьев оказывало на неё странное действие.

Банкир деликатно прочистил горло:

— Насколько мне известно, господин Ван дер Меер намеревался купить подержанный торговый корабль, но у него для этого оказалось недостаточно средств. Если он отсрочит ваш платёж на три года, я дам ему кредит на покупку корабля и первой партии товаров.

— Кредит дадите под низкий процент? — уточнила Ника, мельком глянув на собеседника.

Господин Ван Ромпей неспешно дотянулся до кубка с вином, стоявшим на краю стола:

— Разумеется, — отпил из него, закусил ломтиком сыра и огладил бородку.

Пристально смотрел на молодую госпожу. После её разговора с соседом, она заметно изменилась. Лицо осунулось, потемнело, веки припухли — плакала.

Ника удивилась: «Предложение, от которого Кэптен не сможет отказаться». В чём подвох?

— Что от нас потребуется взамен? — не дыша, смотрела на госпожу Маргрит, которая отвернулась и что-то усердно высматривала на блюде со свежей нарезкой. Опахало в её руках заходило ходуном.

Ван Деккер заёрзал на сиденье стула и вздохнул, с опаской косясь на хозяйку дома.

Геррит ван Ромпей твёрдым голосом продолжил:

— Через две недели вы с госпожой Маргрит уедете из Зволле в Амстердам. Навсегда. Вопрос с передачей наследства я улажу. Из дома возьмёте всё, что пожелаете: любую мебель, картины, утварь. Сниму для вас дом, жить будете в пригороде, на природе.

Ника молчала, боясь думать о последствиях предложения банкира. Мысли текли вяло, нехотя, вязли, словно выдохшиеся мухи в меду. Две недели… У неё есть две недели, чтобы… чтобы что?

Она несколько секунд сосредотачивалась. Затем тяжело вздохнула и вскинула на Ван Ромпея озадаченный взгляд:

— Вы уже сделали предложение Ван дер Мееру?

— Я намереваюсь наведаться к нему утром, до его отъезда в Арнем.

«Знает о Кэптене всё. Госпожа Маргрит растрепала?» — присмотрелась к ней.

Та сидела смирно, с отстранённым видом, будто вопрос не касался ни её переезда, ни судьбы единственной дочери.

Господин губернатор налегал на закуски, изредка кивая, молчаливо соглашаясь с тем, что обсуждалось.

Банкир пожевал губами — разговор выходил заведомо трудным:

— Госпожа Руз, в Амстердаме ваше дело даст небывалую прибыль. Хотел бы уточнить у вас насчёт мемориалов и надгробий. Если вы сумеете делать чертежи сами…

Тихий голос мужчины казался глухим, далёким.

Ника рассеянно водила глазами по почти пустому столу:

— Сумею. Со скорбящими ангелами, стеллами, с чем угодно. На любой взыскательный вкус заказчика.

Похоронный бизнес в Амстердаме? Там население в разы больше, как и платежеспособность горожан. К подобному предложению она готова не была. Что-то ускользало от её внимания. Силилась понять, что?

Слушала дробный стук своего сердца, боковым зрением отмечая плавное, уже раздражающее качание опахала в руке госпожи Маргрит.

Повысившийся тон голоса Ван Ромпея вклинился в её мысли:

— Мне потребуется подробное описание всего того, о чём вы мне рассказали. Вам достаточно будет двух недель, чтобы сделать необходимые расчёты и представить для примера хотя бы один чертёж?

Ника кивнула:

— У меня только один вопрос: почему вы это делаете?

Ван Ромпей поставил пустой бокал на стол и вперил в собеседницу слезящиеся глаза:

— Не стану скрывать своих намерений, госпожа Руз, — не раздумывая, встал. — Вы мне нравитесь. Нравитесь настолько, что я готов связать свои оставшиеся годы жизни с вами.

Госпожа Маргрит ахнула и закрыла нижнюю половину лица опахалом. Её взлетевшие брови и заблестевшие глаза выдали плохо скрытую радость.

Ника выпрямилась на стуле. От макушки до пяток по телу прокатилась ледяная волна; сердце тяжело ухнуло и затихло.

Мужчина натужно кашлянул в кулак:

— Понимаю, что у нас большая разница в возрасте, но она не мешает нам хорошо ладить. Не так ли, госпожа Руз?

Она потрясённо молчала. Глаза расширились, сердце остановилось. В груди нарастала боль.

Мама села удобнее и вздохнула:

— Господин Ван Ромпей… иными словами… — её голос прозвучал глухо, в глазах вспыхнули искры победного торжества.

Банкир подошёл к Нике, взял её за руку и, смущаясь, заговорил:

— Признаюсь, увлёкся вами, милейшая госпожа Руз. Пощадите бедное сердце старика и не остановите его безжалостным отказом.

Повернулся к хозяйке дома:

— Прошу руки вашей дочери, госпожа Маргрит. Знаю, что не так всё должно быть, но… так уж вышло. Глубоко опечален, что не совсем подхожу вам, многоуважаемая госпожа Маргрит — каюсь, не титулован, но приложу все силы, чтобы соответствовать.

Заунывно вздохнув, Ван Ромпей вперил немигающий взор в виновницу:

— Смею ли надеяться на вашу благосклонность и лояльность, госпожа Руз?

С подобострастным вниманием переключился на её мать в ожидании ответа.

— Ах, как неожиданно, — госпожа Маргрит усиленно замахала опахалом. Тончайшее чёрное кружево её траурного шарфа затрепетало под напором нагнетаемого воздуха. Щёки залил яркий румянец.

Не услышав сиюминутного отказа, банкир самодовольно сообщил, поглядывая на молодую госпожу:

— Поступим так: через две недели я вернусь за ответом. Если вы мне откажете, это не повлияет на моё решение помочь вам обустроиться в Амстердаме. Распоряжения насчёт наследства оставлю у господина губернатора. Посему, смею откланяться.

Он задержал холодную руку шокированной Ники. Согревая её сухим тёплом своей руки, со вздохом сказал:

— Я сумею сделать вас счастливой, — и твёрдой, уверенной походкой направился к выходу.

Ван Деккер суетливо вскочил и, прощаясь с госпожой Маргрит и её дочерью, пообещал:

— Я зайду завтра, как только провожу господина Ван Ромпея в Амстердам.

Мама вернулась в гостиную. Не глядя на ссутулившуюся дочь, стала поворачиваться вокруг себя, горящим взором осматривая мебель, стены, картины.

Сложив руки в молитвенном жесте, с благоговением прошептала:

— Спасибо тебе, Господи, что принял моё покаяние и не остался глух к моим молитвам.

Ника сидела не шелохнувшись. Стук кломпов Хенни острыми болезненными вспышками отдался в области раны на затылке.

— Зараза, когда ты уже их выбросишь, — в сердцах сказала Ника, косясь на обувь служанки.

Та хмыкнула, повела плечом, поставила на стол поднос, собирая последнюю посуду. Не оборачиваясь, спросила у хозяйки:

— Завтра звать госпожу Шрайнемакерс, как вы говорили?

— Не нужно, — довольным голосом пропела госпожа Маргрит.

Ника сорвалась с места и упала перед женщиной на колени. Обхватила её бёдра и горячо заговорила:

— Пожалуйста, не отдавайте меня ему. Прошу вас… Мы справимся без его помощи. Я найду выход, я буду работать.

Госпожа Маргрит попыталась расцепить руки дочери. Путалась в её съехавшем с головы траурном шарфе:

— Руз, дорогая, ты не понимаешь…

— Пожалуйста, не губите меня! — сорвалась Ника на отчаянный крик; из глаз брызнули слёзы. — Пожалуйста… мама!

— Руз, моя любимая девочка, тебе несказанно повезло! Ты придёшь в себя и признаешь небывалую щедрость этого благородного мужчины.

— Старика! — крикнула Ника, захлёбываясь слезами. — Вы меня продаёте богатому, бесстыжему сластолюбцу!

Госпожа Маргрит с силой оттолкнула дочь и наклонилась к ней. Махая перед её лицом опахалом, жёстко сказала:

— Не смей так говорить о господине Ван Ромпее. Он вытащил нас из нищеты.

— А кто нас в неё загнал? Кто?! Я?! Почему я должна отвечать за ваши грехи?! Не буду! — схватила опахало, резко отводя руку женщины от своего лица.

Звон пощёчины оглушил Нику. Голова мотнулась; щёку обожгло болью. Горячая струйка крови защекотала кожу над верхней губой.

— Ответишь за свои грехи, — зашипела разъярённая госпожа Маргрит. — За мои грехи Господь отнял у меня единственного сына.

Звон разбившегося графина отвлёк хозяйку от лежавшей на полу дочери. Она подскочила к Хенни, торопливо собиравшей осколки хрусталя:

— Безрукая! Негодница! Ты знаешь, сколько он стоит? Вычту из твоего жалованья!

Упираясь ладонями в пол, Ника тяжело поднялась, вытерла кровь над губой — только размазала, и поплелась в свою комнату.

Две недели… У неё есть две недели, чтобы… чтобы что?

Пока Ника поднималась в комнату, слёзы высохли, походка выровнялась, стало гораздо легче. Не понимала, почему поддалась на провокацию Руз? Почему на некоторое время она становится зависимой от её чувств? Почему в минуты растерянности цепенеет и не сразу обретает контроль над телом Неженки?

«Ну, Руз, ты и паникёрша. Когда же я избавлюсь от тебя?» — сетовала она, качая головой. Истинная Ника никогда бы не спасовала перед ударом судьбы, приняла его, твёрдо стоя на ногах. Не валялась бы в полуобморочном состоянии у ног женщины, готовой продать свою дочь за спокойную сытую жизнь.

Ника накрыла ладонью болезненно нывшую щёку. Однако тяжёлая рука у госпожи Маргрит.

«Фу, какая жестокая и бессердечная женщина», — возмутилась Ника. Какая низость решать свои проблемы за счёт дочери! Разве такой должна быть любящая мать? Вспомнилась своя мама, которая ни разу не подняла на неё руку. Как она там, без Ники?

«Это же надо! Продать дочь на утеху старику!» — не могла успокоиться Ника. И он тоже хорош! Где его совесть?

Память тут же нарисовала его образ в другом свете. Увидела Ван Ромпея — невысокого, согнувшегося под тяжестью лет, с тощими кривыми ногами, впалой грудью и угодливой улыбкой на сером морщинистом лице, обрамлённом редкой бородкой-клинышком. Вдруг ощутила у своего лица его неприятное спёртое дыхание, касание холодных, жёстких, щупающих пальцев. О других частях тела не хотелось даже думать.

«Развратник! Только прикоснись ко мне!» — воинственно отреагировала она на свои мысли.

Ника умылась, сняла платье и корсет, сбросила туфли, расплела волосы.

Две недели — уйма времени! За две недели можно горы свернуть!

Стало необычайно свободно. У неё в запасе есть две недели, чтобы принять единственно верное решение. От него будет зависеть её дальнейшая жизнь. Завтра она набросает план предполагаемых действий, учтёт все за и против, выявит плюсы и минусы. Ошибиться нельзя.

Ника забралась в холодную постель, накрылась одеялом с головой и свернулась калачиком.

Согрелась моментально. Мысли поменяли направление, потекли неспешно, плавно…

Ишь, какой дедуля-банкир хитрый! Решил, что Ван дер Меер примет его выгодное предложение?

Конечно, примет, если Анника промотала всё наследство, что за короткое время сделать просто невозможно. Любая умная женщина вложит деньги в выгодное дело или положит их в банк под проценты, а не станет разбрасываться ими бесцельно. К тому же долг Ники сойдёт на нет, когда Кэптен вернёт наследство отца. Он купит торговый корабль, снарядит его в Ост-Индию, восстановит и преумножит благосостояние семьи.

Заснула Ника быстро. Спала крепко, без сновидений.

Проснулась она поздно. Долго лежала с закрытыми глазами, не думая ни о чём. Слушала тишину в доме. Было странно ощущать себя неожиданно обновлённой, будто что-то отпустило, ушло, с души упала гигантская тяжесть.

На спинке стула висело коричневое платье с широкими кружевными белоснежными манжетами и таким же воротничком, стояли чёрные туфли с серебряными пряжками. Ника не слышала прихода Хенни.

Когда часы на главных воротах города пробили одиннадцать раз, она встала.

Хенни сидела в кухне. Положив руки на колени, озадаченно смотрела себе под ноги.

Ника узнала туфли, которые четыре дня назад мокрыми затолкнула под бельевой шкаф в коридоре. Высохнув, они удивительным образом уменьшились размера на два, тонкая кожа деформировалась и потрескалась.

Услышав шаги, служанка подняла голову и спросила:

— А что это стало с вашими туфлями, госпожа? Я нашла их под шкапом. Чего это они так скукожились?

— Не знаю, — Ника безразлично пожала плечами. — Наверное, мыши туда затащили. Чайник горячий? — пощупала его, стараясь отвлечь Хенни от горестного созерцания испорченной пары обуви.

— Они в воде, что ли, побывали?

— Кто? Мыши?

— Туфли, — недовольно сощурилась служанка.

— Понятия не имею, — Ника взяла с полки голубую чашку. — Не помню, когда надевала их последний раз. Пирог есть какой-нибудь?

— Так у нас нет мышей, — пропустила мимо ушей её вопрос Хенни. — Последнюю я поймала пять дней назад. Мышеловка пустая, — указала глазами на кладовку.

— Приманка невкусная, вот серые и не ведутся, — Ника сморщила нос и намеренно громко загремела чайником. Два дня назад она вернула в шкаф Хенни высохшее платье. Вовремя. Та отошла от скорби по умершему хозяину и снова стала всё замечать. — Дай мне поесть чего-нибудь. Что-то я проголодалась.

Служанка нехотя поднялась, ногой задвинула туфли под стул и тяжело вздохнула:

— Что я хозяйке скажу?

— Ничего. Она и не заметит. Кстати, где она? — спросила Ника.

— Снова спать легли.

— Снова? Дело к обеду близится.

— Хозяйка встали как раз перед приходом господина губернатора. Поговорили с ним, господин губернатор ушли, и госпожа снова легли спать.

— Долго говорили?

— Нет.

— О чём говорили, слышала? — будто невзначай спросила Ника. Хотелось знать, чем закончился разговор банкира с Ван дер Меером. Было бы здорово, если бы уже сейчас Кэптен послал гадкого старикашку далеко и надолго.

Хенни нарезала фруктовый пирог.

— Откуда мне знать? — ответила уныло.

Ника согласилась. В последнее время служанке не везло. Её постоянно «культурно» просили выйти и закрыть за собой дверь.

— А вам, вижу, лучше стало после вчерашнего. Вот и славно, — Хенни пододвинула тарелку с пирогом молодой госпоже. Налила ей чаю. — Перечить матери — последнее дело. Она знает, что для вас лучше, а что нет.

— Не хочешь прогуляться? — оборвала Ника неприятный разговор. — Погода хорошая, тёплая.

— Прогуляться? Куда?

Ника пила чай с пирогом:

— Никуда. Просто так. Пройтись по нашей главной улице.

— Это по улице Дифер?

— Идёшь? А то я и одна могу пойти.

— Туфли куда теперь девать? — засуетилась Хенни, убирая со стола.

— Выброси.

— Разве так можно? — вздохнула она. Засунув палец под чепец, почесала висок. — Пряжки нужно срезать, сгодятся для чего-нибудь. Где ж вы так в воде долго стояли, что туфельки насквозь промокли?

Ника открыла рот, чтобы ответить, но не успела — в дверях кухни появилась госпожа Маргрит в чёрном бархатном халате с меховой опушкой. Сонно моргая, она строго посмотрела на дочь:

— Вижу, одумалась, — скривила губы и с пренебрежением добавила: — Как я и говорила.

— Обед подавать? — спохватилась Хенни, вытирая руки полой передника, закрывая собой стул, под которым стояли злосчастные туфли.

— Какой обед? — нахмурилась хозяйка. — Принеси мне бумагу и перо. Надо список составить, что брать с собой в Амстердам. И полотно принеси с чердака, каким мебель когда-то укрывали. Картины следует как можно лучше упаковать. Дорога неблизкая, ухабистая. Как фарфор довезти и не разбить? — размышляла вслух.

— Я же еду с вами? — уточнила Хенни, став в стойку охотничьей собаки.

Госпожа Маргрит ответить не спешила. Смотрела на верную служанку пристально, изучающе, в раздумье. Наконец, ответила:

— Едешь. Чай подай мне в гостиную, — и вышла, мазнув по дочери недобрым взором.

— Как же без тебя, — хмыкнула Ника. — Кто будет двери с обратной стороны закрывать?

— Хоть с той, хоть с этой стороны, а в Амстердаме я согласна на что угодно, — мечтательно произнесла Хенни.

Ника вскинула брови:

— Ну да, там женихов много. Хочешь замуж выйти?

— Хочу. И деток хочу. И чтобы домик маленький с садиком был, и чтобы курочка с цыплятами у забора копошилась.

— А как же гильдия мыловаров?

Хенни вздохнула:

— Шестьдесят гульденов не хватает. Пока я их соберу, придёт время отнести меня к праотцам. Идите-ка вы, госпожа, к хозяйке помогать писать список. Нет времени гулять по главной улице.