Нежное создание (СИ)

Глава 4

Ника подошла к узкому окну, верхняя часть которого была украшена цветной мозаикой. Обвела пальцем крошечный квадратик стекла, оправленного в свинцовый оконный переплёт³. Отдёрнула воздушные кружевные шторы.

В предвечерних сумерках с высоты второго этажа она увидела задний дворик. К нему вела выложенная плиткой дорожка. На пятачке земли с остатками прошлогодней травы под напором ветра качалось чёрное дерево, стелился голый кустарник.

«Ранняя весна», — решила Ника, рассматривая за глухим зелёным забором видневшийся шпиль какого-то здания. Поёжилась и отвернулась. Глаза упёрлись во встроенную в нишу кровать⁴, похожую на шкаф, с которой она чуть не свалилась.

Кровать оказалась не только высокой, а ещё и короткой. Будь Руз выше, спать бы ей пришлось сидя.

«Не делают же они их на заказ с учётом роста, как гробы?» — изумилась Ника.

От невольного сравнения пробрала дрожь. Глаза переместились на прикроватный столик на трёх фигурных ножках.

Огонёк масляного светильника отразился на боку серебряного кувшина с узким горлышком, мигнул в глубине бокала из зелёного стекла, подсветил рельефный ободок плоской тарелки, запутался в складках смятой белой салфетки. Потух.

На краю стола лежала толстая книга с закладкой.

«Библия», — не удивилась Ника, пройдясь ладонью по коричневой кожаной обложке старого, потрёпанного издания.

А вот и умывальник — таз и кувшин с водой теснятся на узком столе в углу. Здесь же на стене висит маленькое зеркало, на низкой полке выступает щётка для волос, в аккуратном ящичке сгрудились разновеликие флакончики с разноцветным содержимым.

Ника осмотрелась в поисках бельевого шкафа. Его не оказалось. Вспомнила, что сорочку для неё принесли из другой комнаты. Глаза зацепились за сундук — большой и роскошный. Резьба по дереву немного грубоватая, но это же дерево!

Тяжёлая крышка поддалась с трудом. Ника посетовала на слабые руки Руз.

— Нежное создание, — проворчала она, заглядывая в сундук, доверху набитый вещами.

Перебирала бесконечные рулончики узкого и широкого кружева, стопки воротников и манжет, головные и носовые платки, чепцы, атласные ленты всевозможных цветов, новенькие ночные сорочки — всего много, слишком много. Приданое Руз? Скорее всего.

У стены примостился стул с перекладинами на ножках, с высокой прямой спинкой и удобными подлокотниками. Низкое сиденье и спинка обиты гобеленовой тканью. Ровные ряды медных гвоздиков блестят отполированными круглыми шляпками. Похожий, без подлокотников, стоит у кровати.

Ника точно видела где-то подобное. «Где?» — мучилась вопросом.

Она осмотрела комнату ещё раз. В глаза бросилась широкая резная рама небольшой картины, висевшей между окном и кроватью.

Ника узнала пейзаж с ветряной мельницей у ручья (Якоба ван Рёйсдала), нидерландского живописца и гравёра семнадцатого века, творчество которого ей хорошо известно.

Она подошла к стене вплотную, дотянулась до холста, сохранившего свежесть и яркость красок, кончиками пальцев прошлась по его шероховатой поверхности.

«Отличная копия, причём не так давно исполненная», — восхитилась она талантом неизвестного художника. Соблюдены и манера письма маленькими мазками, кстати, кисточкой из двух волосков, и цветовая гамма, и низкий горизонт, и небо, и облака, занявшие половину полотна. /Сейчас картина находится в коллекции королевы Елизаветы Второй, выставлена в Королевской галерее Букингемского дворца. Её приобрёл король Георг Четвёртый в 1810 году./

Ника в задумчивости вновь осмотрела комнату. Что-то назойливо вертелось в памяти — то выступало на передний план, то удалялось, словно дразнясь.

Перед глазами проплыла непрерывная череда расплывчатых образов. Будто Ника смотрела в мутное зеркало, не имея возможности усилить резкость изображения. У неё было такое, когда она лечила глаза.

Взгляд остановился на бокале из зелёного стекла и Ника вспомнила. Всё это она видела на картинах малых голландцев⁵! И рёмер⁶ оттуда же, и посуда, и мебель в стиле барокко, и пол, выложенный двухцветными квадратами, и одежда на женщинах, и вид за окном…

Неужели её забросило в Королевство Нидерландов?

«В семнадцатый век?!» — содрогнулась Ника.

Дышалось с трудом, в висках запульсировала кровь. Вдобавок ногу свела судорога.

— Ещё и это, — застонала Ника, растирая мышцу в месте внезапной боли.

Через боль сгибала и разгибала сведённую судорогой ногу. Охала.

Шаги за дверью она услышала не сразу.

Размеренные и тяжёлые, они звучали неприятным эхом, отдаваясь в груди громкими, болезненными ударами сердца.

«Якоб!» — в приступе паники заметались мысли.

Дыхание вдруг стало тихим, неслышным. Так дышат спрятавшиеся дети, когда боятся выдать своё присутствие.

Ника понимала, что не может бояться того, кого не знает и уж точно никогда не видела.

Боялась не она, боялась Руз.

Не чувствуя боли в ноге, она не сводила с двери тревожных, насторожённых глаз. Не в силах стянуть у горла отороченный мехом воротник халата, мелко задрожали ослабевшие пальцы.

Якоб вошёл не спеша. Закрыв за собой дверь, остановился и посмотрел на сестру:

— Рад, что ты во здравии, Руз.

Окинув её стать, прошёл к стулу. Тот скрипнул под тяжестью его тела.

Ника украдкой рассматривала молодого мужчину.

Лет тридцати, чисто выбритый, русоволосый, статный. Волосы забраны в короткий небрежный хвост. На лбу завиток выбившейся пряди. Голубые глаза смотрели пристально, выжидательно. Надменное и властное выражение не портило его красивое лицо с правильными чертами. В нём чувствовались внутренняя сила и неуступчивость. Он был похож на мать, что объединяло их и безошибочно указывало на кровное родство.

Одежда неброская, однако сшита из качественной ткани: выбеленная льняная рубашка, полукафтан из толстого чёрного сукна, штаны в обтяжку, высокие мягкие сапоги с разводами от плохо смытой грязи.

— Ты же помнишь, что утром я должен забрать у тебя готовый документ, — не спрашивал, утверждал. — Крайний срок вышел.

Ника молчала, не понимая, что имеет в виду Якоб. Подсказок от Руз не ждала. То, что она понимает язык обитателей дома, считала большой удачей. Всё могло быть гораздо хуже. А вот уверенности, что сможет произнести хотя бы слово на чужом, незнакомом языке, не было.

Она перестала дрожать, успокоилась — мужчина не вызвал в ней безотчётного страха, который передался ей от Руз. Но возникшая между ними напряжённость не покидала.

— Как твои глаза? — спросил Якоб.

Ника неопределённо пожала плечами, и он удовлетворённо кивнул:

— Ты не должна испортить документ, как в прошлый раз. Второго такого нет.

Он встал, подошёл к Нике, привлёк к себе. Широкая ладонь надавила на её голову, уложила себе на грудь. Горячее дыхание опалило ухо:

— Я ухожу на ночное дежурство, тебе никто не помешает, — коснулся сухими губами её волос на виске. — Обещаю, больше тебе докучать не буду. Этот раз последний.

Ника вздрогнула.

Перед глазами калейдоскопом завертелись чёрно-белые картинки чужого воспоминания. Стремительно сменяя одна другую, они замедлили ход, давая возможность наблюдать со стороны за разворачивающимися событиями.

Ника увидела большую комнату с кроватью-шкафом в углу. Глаза выхватили распахнутый шкаф-кабинет на изогнутых, расширявшихся кверху ножках. Воображение поразили множество выдвижных ящичков.

Руз сидела у окна за массивным столом на высоких точёных грушеобразных ножках и, подняв голову к склонившемуся над ней Якобу, с испугом смотрела на него.

Брат махнул перед лицом сестры смятым в кулаке листом плотной бумаги.

Взметнулось пламя свечи, осветив его искажённое злобой лицо с потемневшими глазами — холодными и безжалостными.

— Ты испортила важный документ, — свистящим шёпотом произнёс он.

— У меня болят глаза, я стала плохо видеть.

Ника вслушалась. У Руз оказался слабый, безэмоциональный, но приятный мелодичный голос.

— У меня дрожат руки, — Руз протянула дрожавшие ладони. — Я говорила тебе, просила дать мне немного времени на отдых.

Якоб схватил её за запястье, сжал:

— У меня нет времени. Заказчик заплатил двойную цену за срочность.

— Верни ему деньги.

— Что?! — нервно рассмеялся Якоб. — Поздно, сестрёнка. Я их уже вложил в дело.

— А дело в таверне «Старина Ханс»? — усмехнулась она. — Снова не на того петуха поставил?

— Не смей… — погрозил он пальцем у её лица, с видимой силой сдерживая себя от желания наказать сестру за неповиновение. Лишь тихо добавил: — Неблагодарная.

Руз отрицательно закачала головой:

— Не могу… Не буду. Я устала.

— Можешь, — задышал брат с тихой злобой.

Он держал её за плечи, медленно давил на них, глядя в её наполненные слезами глаза. По его виску стекала капля пота.

— Подписанный документ мне нужен к утру.

Руз рванулась в сторону в порыве встать.

— Ты не можешь отказаться и уйти, — удержал её Якоб. — Только не в этот раз.

Она вывернулась из-под его рук, вскочила со стула и бросилась к двери. Распахнув её, метнулась в сторону соседней комнаты, но зацепилась за что-то, лежавшее на полу, и полетела на угол стоявшей у стены скамьи.

Ника услышала звук удара и в тот же миг увидела, как Руз упала на пол. Прижав руки к груди и корчась от боли, она зашлась в глухом болезненном стоне.

Якоб не остался безучастным. Он поднял её, вернулся с ней в комнату, усадил к себе на колени, бережно прижал к груди:

— Больно? Хенни снова бросила щётку где попало. Вернусь с дежурства и высеку розгами эту нерадивую девку.

Гладил плечи беззвучно плакавшей Руз:

— Прости, сестрёнка. Обещаю, этот раз будет последним.

— У тебя каждый раз последний, — всхлипнула Руз, морщась от боли.

Якоб уговаривал. Голос стал ласковым, просящим:

— Этот раз будет самым-самым последним. Ты должна мне помочь, слышишь?

Руз упиралась:

— У меня болят глаза.

— Возьми больше свечей. Ну, не капризничай.

Он осторожно снял её с колен и подтолкнул к двери:

— Иди, отдохни, а мне пора идти на службу.

Руз, ссутулившись, пошла. В спину ей неслось:

— Ты же знаешь, как для меня… для нас это важно. И помни, у тебя есть только одна попытка. Испортить бумагу нельзя. Уж постарайся.

Ника видела, как неверной походкой Руз шла в свою комнату, как прижимала руки к груди, унимая сильную боль.

Видела её бледное лицо, дрожавшие губы.

Видела, как, всхлипывая и утирая безутешные слёзы, Руз стянула с себя верхнее платье, расшнуровала тесный корсет, набросила халат.

Видела, как путаясь в его длинных полах, кое-как взобралась на кровать, отбросила одеяло и, наткнувшись на горячую жаровню⁷, в испуге отшатнулась.

Словно в замедленной съёмке Ника видела, как Руз с высоты ложа спиной падает на мраморный пол.

Широко открыв глаза, Ника голосом Руз произнесла:

— Хенни, сколько раз я говорила тебе, чтобы ты оставляла грелку в ногах. В ногах!

Ника сморгнула, и видение пропало. В ушах затихающим эхом звучали слова Якоба:

— Я ухожу на ночное дежурство, тебе никто не помешает… Обещаю, больше тебе докучать не буду. Этот раз последний… последний… последний…

Перед ней стоял брат Руз и выжидающе смотрел на неё.

Ника часто задышала и прижала руки к ноющей груди. Каждое движение отдавалось тупой болью в затылке. Память Руз вернулась, показав будущей владелице тела историю смерти бывшей хозяйки.

Вот и всё. Руз нет. Есть Ника в её обличье, и она должна делать, что ей велит Якоб — теперь её брат. Для начала следует разобраться, о каком документе идёт речь и что там нужно подписать.

Помимо воли она прошептала:

— Ты всё время говоришь, что этот раз последний, и каждый раз всё повторяется.

Ника ощущала себя странно. Не укладывалось в голове, как она, думая на русском языке, без труда говорит на незнакомом?

Якоб поцеловал сестру в лоб:

— В этот раз воистину всё. Бумаги в моей комнате на столе. Свечи возьми в шкафу.

Ника забралась в ещё тёплую постель и закрыла глаза. Всё же ей повезло, что вместе с телом Руз осталась её память.

«Ты же поможешь мне, Руз? Мы обязательно подружимся», — массировала она виски, не имея ни малейшего понятия, как станет дружить с… кхм… телом. Однако другого выхода у неё нет. Человек привыкает ко всему, и она сможет привыкнуть и к новому имени, и к непривычным условиям жизни, и к тому, что у неё есть такие вот мать и старший брат. С остальным она как-нибудь справится.