Нэпман 2. Изящная комбинация

Глава 1 На полную мощность

Заводские прожекторы «Светлана» разрезали январскую темноту, выхватывая из мрака силуэты производственных корпусов. Снег медленно падал крупными хлопьями, оседая на решетчатых конструкциях подъемных кранов. Термометр на башне заводоуправления показывал минус восемнадцать.

Мартеновский цех гудел как растревоженный улей. Несмотря на ранний час, половину шестого утра, работа кипела во всех пролетах. Краны «Демаг» бесшумно скользили под потолком, перенося ковши с раскаленным металлом. Огненные всплески от печей на мгновение освещали закопченные своды.

У первой печи бригада Лебедева отрабатывала новую схему загрузки по методу Гастева. Молодой нормировщик с хронометром «Павел Буре» на цепочке засекал время каждой операции.

Рядом помощник тут же записывал результаты. На специальном планшете возникали ровные строчки цифр.

— Движение номер четыре, наклон ковша, — выкрикивал он, не отрывая взгляда от секундной стрелки. — Норматив двенадцать секунд!

Сталевар Никита Громов, пожилой рабочий с прокопченным морщинистым лицом, точными движениями направлял струю металла. Его фигура в брезентовой робе с металлическими застежками «Ленинградодежда» четко вырисовывалась на фоне огненного зарева.

— Десять и четыре десятых! — удовлетворенно отметил нормировщик и довольно кивнул. — Лучше немецких показателей!

Над печью на металлической ферме висело световое табло новой системы сигнализации. Зеленая лампа «правильного темпа» ровно горела, показывая, что бригада укладывается в заданный ритм.

У второй печи шла пересменка. Бригада Петрова заступала вместо отработавших ночь людей Суркова. Мастер в кожаной тужурке с красным околышем быстро проводил инструктаж, сверяясь с циклограммой на планшете.

— По системе товарища Гастева, каждое движение выверено, — говорил он, показывая схему. — Вот траектория перемещения. Засекаем время. Ни одной лишней секунды.

В красном уголке у входа в цех собрались рабочие для короткой летучки. На стене большой плакат: «Даешь научную организацию труда!». Рядом свежая стенгазета «Мартеновец» с итогами вчерашней работы и обязательствами бригад.

Под огромной доской показателей стоял Сорокин, наш молодой инженер. В руках блокнот «Союз» с логарифмической линейкой, на груди значок ВНИТС — Высшего научного инженерно-технического совета. Он быстро записывал цифры в таблицу почасового графика.

— Александр Владимирович, — окликнул я его. — Как первая ночь по новой системе?

— Отлично, Леонид Иванович! — он поправил запотевшие очки в стальной оправе. — Бригада Лебедева уже на двадцать процентов перекрыла норму. И качество лучше прежнего.

Он показал свежие результаты испытаний:

— Вот, смотрите. Прочность на разрыв шестьдесят восемь килограммов на квадратный миллиметр. Немцы только шестьдесят два давали.

В этот момент заводской гудок, старая паровая сирена «Вестингауз», возвестил начало утренней смены. По гулким коридорам застучали сапоги, шла пересменка в других цехах.

У проходной, освещенной чугунными фонарями с матовыми плафонами, толпились рабочие. Над дверью краснела свежая надпись: «Через 13 дней первая партия оборонного заказа!» Рядом схема с разбивкой суточного задания по часам.

Величковский в потертом пальто с каракулевым воротником быстро шел к лаборатории, прижимая к груди папку с чертежами. За ним спешил лаборант, неся ящик с образцами для испытаний.

Я поднялся на смотровую площадку. Весь завод как на ладони: корпуса цехов, увенчанные дымящимися трубами, железнодорожные пути с составами платформ, башни водонапорки и кислородной станции. Город еще спал, а здесь кипела работа.

Мы справимся, подумал я. Тринадцать дней срок жесткий, но реальный. Главное система работает, люди поверили. Теперь только не сбавлять темп.

В этот момент ко мне подбежал запыхавшийся Глушков:

— Леонид Иванович! Срочное сообщение от нашего человека у Крестовского. Они что-то готовят с поставками кокса.

Я кивнул. Ну что ж, этого следовало ожидать. Только глупец надеялся бы, что Крестовский даст мне спокойно выполнить заказ.

После исторического заседания в ЦК времени на раскачку не было. Уже вечером я собрал экстренное совещание в заводоуправлении. Величковский, нервно протирая пенсне, разложил на столе предварительные расчеты.

— Сроки нереальные, Леонид Иванович, — качал он седой головой. — Две недели… Даже немцы на «Круппе» делают такой объем за два месяца минимум.

— А что если использовать методы Центрального института труда? — вдруг предложил Сорокин, теребя значок ВНИТС на лацкане пиджака. — Я видел доклад товарища Гастева о повышении производительности на тридцать-сорок процентов.

Величковский оживился:

— Алексей Капитонович? Знаю его еще по Политехническому. Блестящий ум! Его исследования по научной организации труда очень впечатляют.

— Где сейчас Гастев? — спросил я. Кажется, я слышал что-то о нем, еще в прошлой жизни.

— В Москве, в институте на Петровке. Кстати, — Величковский хитро прищурился, — у нас сегодня вечером встреча в Доме ученых. Хотите, представлю?

Мы немедля отправились на встречу.

Дом ученых на Пречистенке встретил нас теплым светом люстр и знакомым запахом натертого паркета. В библиотеке, среди дубовых шкафов с научными журналами, мы и встретились с Гастевым.

Высокий, подтянутый, с проницательным взглядом из-под густых бровей. Френч военного покроя, краснокожаная записная книжка в нагрудном кармане. В руках неизменная логарифмическая линейка.

— Значит, хотите внедрить научную организацию труда? — он внимательно изучал наши графики. — Амбициозно. Особенно сроки… Но, — его глаза загорелись, — это отличная возможность проверить теорию на практике!

Следующие два часа он увлеченно рассказывал о циклограммах трудовых движений, хронометраже операций, системе световой сигнализации. Чертил схемы прямо на салфетках.

— Надо разбить процесс на простейшие операции, — объяснял он, быстро набрасывая диаграммы. — Каждое движение выверено, каждая секунда на счету. Мы в институте довели точность хронометража до долей секунды.

К полуночи план был готов. Гастев согласился лично курировать внедрение системы, загоревшись возможностью испытать свои методы в реальном производстве. Его опыт работы в металлургии (три года на заводах Франции) оказался бесценным.

— Завтра с утра привезу хронометристов и инструкторов, — сказал он, собирая чертежи. — А вы, Николай Александрович, — он повернулся к Величковскому, — поможете адаптировать систему под металлургические процессы?

— Разумеется! — профессор энергично кивнул. — Кстати, помните наш спор о применимости теории Тейлора в советских условиях?

Они углубились в научную дискуссию, а я смотрел на схемы и расчеты. С такой системой организации труда сроки уже не казались нереальными.

На следующее утро завод загудел, как встревоженный улей. Инструкторы ЦИТа в форменных кителях с эмблемой института размечали рабочие места, развешивали схемы и циклограммы. Хронометристы с секундомерами проводили первые замеры.

Величковский с Гастевым, склонившись над чертежами, спорили о деталях процесса. Молодой Сорокин жадно впитывал каждое слово, заполняя блокнот конспектами. А я… я стоял рядом, помогал организовать процесс и молился, чтобы система Гастева сработала.

И вот теперь, спустя три дня после начала внедрения новой системы, завод работал как точный механизм.

Резкий вой сирены разорвал размеренный гул завода. Красная лампа тревоги на башне заводоуправления залила снег тревожным багровым светом. Восемь утра самый разгар рабочей смены.

— Авария на кислородной станции! — голос диспетчера в громкоговорителе «Рекорд» звучал напряженно. — Товарищ Краснов, срочно! Падение давления в магистрали!

Я выскочил из кабинета, на ходу застегивая китель. По лестнице уже бежал Сорокин, на ходу разворачивая чертежи кислородной системы. Следом спешил Величковский, его пенсне поблескивало в электрическом свете.

Кислородная станция — сердце мартеновского производства. Без кислорода печи встанут через пятнадцать минут. А это значит — холодный металл, разрушенная футеровка и срыв всего графика.

У входа в компрессорный цех нас встретил мастер Петров, его промасленная кожанка поблескивала в свете прожекторов:

— Главный компрессор «Борзиг», — доложил он, вытирая руки ветошью. — Давление упало до двух атмосфер. Клапана словно перекрыло.

В машинном зале гулко шумели электромоторы «Сименс-Шуккерт». Огромный поршневой компрессор «Борзиг», старенький, еще немецкой сборки, работал с надрывным свистом.

Сорокин мгновенно склонился над приборным щитом, его карандаш быстро чертил схему в блокноте. Величковский изучал показания манометров «Шеффер и Буденберг», хмуря седые брови.

— Так, — быстро скомандовал я, — действуем по системе Гастева. Разбиваем проблему на составляющие. Петров — проверка входных клапанов. Сорокин — система охлаждения. Величковский — анализ работы поршневой группы.

На стене уже висела схема действий при аварии, расчерченная по минутам. Рядом хронометрист с секундомером засекал время операций.

— Есть! — Сорокин поднял голову от чертежей. — В системе охлаждения образовалась ледяная пробка. Из-за мороза появился конденсат.

— Сколько на устранение? — перебил я.

— По стандартной схеме — два часа минимум. Надо останавливать компрессор, размораживать…

— У нас нет двух часов, — оборвал его Величковский. — Через пятнадцать минут начнут остывать печи.

И тут от группы молодых рабочих, столпившихся у входа, раздался голос:

— Товарищ Краснов! Разрешите предложение?

Я обернулся. Василий Зотов, двадцатилетний выпускник ФЗУ, недавно назначенный бригадиром монтажников. В руках измятый блокнот с расчетами.

— Говори!

— Можно пустить горячий пар по байпасной линии, — он быстро развернул схему, нарисованную карандашом. — Вот здесь врезаться в магистраль теплоцентрали. Растопим пробку за десять минут, даже не останавливая компрессор.

Величковский схватил чертеж, его пенсне заблестело:

— Гениально! Простое и элегантное решение. Это же… — он повернулся ко мне. — Леонид Иванович, парень прав. Сработает!

— Действуйте, — кивнул я. — Зотов, бери бригаду монтажников. Сорокин — контроль давления. Петров — обеспечь доступ к теплотрассе.

Завертелась круговерть работы. Сварщики в брезентовых робах «Ленинградодежда» быстро варили байпас. Монтажники устанавливали вентили. Слесари подключали контрольные манометры.

Хронометрист методично отсчитывал время:

— Пять минут… Восемь минут… Десять минут…

— Давление растет! — голос Сорокина звучал торжествующе. — Три атмосферы… Четыре… Пять! Нормальный режим!

Я взглянул на часы. С момента сигнала тревоги прошло тридцать семь минут. По западным нормативам на устранение такой аварии требовалось не меньше трех часов.

— Молодец, Зотов, — я пожал руку молодому рационализатору. — Оформляй предложение. Премия — тройной месячный оклад. И пиши заявление в Промакадемию, я поддержу.

Его лицо просияло:

— Служу трудовому народу, товарищ директор!

Величковский довольно улыбался, протирая запотевшее пенсне:

— Вот вам и научная организация труда. Молодежь думать начала, инициативу проявляет. А раньше бы неделю совещания проводили, немецких спецов вызывали…

По заводскому радио уже передавали:

«Внимание! Авария на кислородной станции ликвидирована. Бригада товарища Зотова установила рекорд скорости ремонта. Равняйтесь на передовиков производства!»

Я шел к заводоуправлению, когда меня догнал запыхавшийся Глушков:

— Леонид Иванович! Тут такое дело… Похоже, авария не случайна. Люди Крестовского постарались.

— Докладывай.

— Ночью на станции был посторонний. Охрана видела, но пропуск был в порядке. А час назад нашли следы вмешательства в систему охлаждения.

Я кивнул. Ну да, этого и следовало ожидать. Значит, враг действует все активнее.

Что ж, пора усилить охрану стратегических объектов. И заодно преподать урок конкурентам. Сколько можно уже терпеть? Надо дать ответку.

— Кстати, — Глушков понизил голос, — есть информация, что Крестовский готовит что-то на железной дороге. Возможно, попытаются перекрыть поставки угля.

— Передай Рожкову, пусть усилит наблюдение. И… — я сделал паузу. — Пусть проверит, все ли в порядке с документами на их последние поставки угля. Особенно накладные и документы качества.

Глушков понимающе кивнул. Битва за оборонный заказ набирала обороты.

А на заводе уже вовсю гремели молоты, и из труб мартеновского цеха вырывалось багровое пламя. Время неумолимо отсчитывало минуты. До сдачи первой партии оставалось двенадцать дней и четыре часа.

Из цеха я отправился на другой конец завода. Проверить, как там дела с обучением рабочих новым навыкам. Это тоже очень важный аспект нашей системы.

Учебный центр разместили в бывшем здании заводской конторы. Высокие потолки с лепниной, огромные окна в частом переплете рам, натертый до блеска паркет «в елочку». Вдоль стен стеллажи с техническими журналами и справочниками. На столах логарифмические линейки «Демо» и готовальни «Рихтер».

В десять утра просторный зал уже заполнили бригадиры и мастера. Человек тридцать, костяк производства. У многих на груди значки ударников или профсоюзные «треугольники». В первом ряду — молодой Зотов, герой сегодняшнего утра, что-то быстро записывает в блокнот «Союз».

Величковский, в неизменном сюртуке с потертыми локтями, установил на треноге новейший кинопроектор «Гоз-1». Гастев, приехавший накануне из Москвы, развешивал на стенах плакаты с циклограммами движений.

— Внимание! — профессор постучал указкой по столу. — Начинаем занятие по научной организации труда в металлургическом производстве.

Киномеханик в синей спецовке запустил проектор. На белом экране замелькали кадры:

«Рациональные приемы работы у мартеновской печи». Съемки проводились три дня назад, когда операторы Совкино часами снимали лучшие бригады.

— Смотрите внимательно, — Гастев указал на экран. — Вот классическое движение сталевара при загрузке печи. Пятнадцать секунд, двенадцать операций. А теперь то же самое по новой схеме — девять секунд, восемь операций.

На стене висела огромная схема-циклограмма, расчерченная по секундам. Каждое движение рабочего зафиксировано с точностью хронометра.

— Товарищ Величковский, — поднял руку пожилой мастер в промасленной кепке, — а не повредит ли такая спешка качеству металла?

— Отличный вопрос! — профессор протер запотевшее пенсне. — Смотрите сюда.

Он развернул на доске сложный график:

— Это зависимость качества стали от скорости операций. Красная линия — старый метод, синяя — новый. При правильной организации процесса качество даже повышается. За счет точного соблюдения температурного режима.

Гастев тем временем раздавал бригадирам новые хронокарты: компактные планшеты из авиационной фанеры с набором сменных схем.

— По системе ЦИТа каждая операция размечена по минутам, — объяснял он. — Здесь хронометраж, здесь нормативы, здесь график синхронизации бригад.

В зал вошел молодой инженер из институтской группы Гастева, неся охапку журналов:

— Алексей Капитонович, свежий номер «Организации труда» привезли. Там ваша статья о хронометраже в металлургии.

— Отлично! — Гастев начал раздавать журналы. — Изучите обязательно. Особенно раздел о разделении операций по сложности.

Величковский тем временем запустил вторую бобину с фильмом:

— А теперь смотрим работу немецких металлургов на заводе «Крупп». Обратите внимание на потери времени при традиционной организации…

В этот момент в зал вошел Сорокин, прижимая к груди папку с чертежами:

— Николай Александрович! Экспресс-анализ утренней плавки готов. Прочность выше расчетной на восемь процентов!

— Так, — Величковский взял протянутые графики. — Это подтверждает нашу теорию о влиянии скорости операций на качество металла. Товарищи, смотрите сюда. Вот доказательства моих слов.

Он быстро набросал на доске формулы. Гастев одобрительно кивал, делая пометки в блокноте.

— А теперь практическая часть, — объявил профессор. — Разбиваемся на группы. Первая — к тренажеру загрузки печи. Вторая — отработка движений по циклограмме. Третья — работа с хронокартами.

В углу зала установили точную модель загрузочного устройства — детище институтских конструкторов. Рычаги и приводы в точности повторяли настоящие.

— Становись! — скомандовал инструктор в форменном кителе ЦИТа. — Засекаем время. Начали!

Бригадиры по очереди отрабатывали движения. Хронометристы с секундомерами фиксировали результаты. На специальном графике появлялись все новые отметки.

Я наблюдал за процессом из дальнего угла. Величковский и Гастев создали уникальную систему, соединив академическую науку с практикой производства. Такого не было даже в Германии.

— Леонид Иванович, — ко мне подошел Зотов, — разрешите вопрос? Мы с ребятами придумали, как ускорить загрузку шихты. Если модернизировать механизм, можно добиться существенного ускорения.

— Оформляй предложение, — кивнул я. — Завтра в восемь утра показываешь схему Величковскому.

Его глаза загорелись:

— Есть! Мы уже начали чертежи делать.

В этот момент в зал быстро вошел Глушков:

— Леонид Иванович, срочное сообщение. На железнодорожной станции задержан вагон с бракованными огнеупорами. В накладных печати не нашего завода.

Я нахмурился. Значит, конкурент перешел к активным действиям. Попытка сорвать производство путем поставки некачественных материалов. Серьезный ход. Это уже диверсия.

— Документы оформили? — спросил я.

— Да. Акт составлен, образцы изъяты. Товарищ Рожков просил передать, материалы уже у следователя.

— Хорошо. Усильте контроль всех поставок. И… — я сделал паузу. — Пусть наши люди проверят качество огнеупоров на заводе Крестовского. Возможно, там найдется что-то интересное.

Глушков понимающе кивнул и исчез.

А в учебном зале продолжалась работа. Гастев объяснял принципы разметки операций, Величковский демонстрировал расчеты на доске. Будущее рождалось здесь, в этом сплаве науки и практики.

До сдачи первой партии оборонного заказа оставалось двенадцать дней и два часа. Время неумолимо отсчитывало минуты.