Нэпман 2. Изящная комбинация

Глава 4 Технологический прорыв

После ухода комиссии я еще час разбирал документы. Величковский ушел в лабораторию, унося с собой заветную папку с секретами технологии. Часы на стене пробили полночь.

— Степан, — я вызвал шофера, дремавшего в приемной. — подготовь «Бьюик».

Несмотря на поздний час, надо сдержать обещание. К тому же, после такого напряженного вечера хотелось отвлечься от заводских проблем. Поэтому я помчался к Лене.

Профессорский дом на Остоженке встретил темными окнами. Только в одном, на третьем этаже, горел свет. Лена ждала, несмотря на поздний час.

— Я уже думала, не приедешь, — она открыла дверь квартиры. Даже в простом домашнем платье выглядела элегантно. На столике в гостиной дымился чайник и стояли свежие булочки из французской пекарни на Мясницкой.

— Комиссия нагрянула, — я устало опустился в кресло. — Рыков своих людей прислал.

— Догадываюсь, — она разлила чай в фарфоровые чашки. — В наркомате сегодня тоже было оживленно. Кстати, знаешь, что интересно? — она достала из секретера какие-то бумаги. — Просматривала старые немецкие технические журналы. Довоенные разработки по специальным сталям. Может, твоих это тоже заинтересует?

Я и сам заинтересовался. В будущем эти исследования назовут «потерянными технологиями». После войны немцы многое восстановят, но какие-то секреты будут утеряны.

— Смотрите, — Лена раскрыла пожелтевший журнал «Stahl und Eisen» за 1912 год. — Статья Круппа о легировании стали. А вот отчеты металлургического института в Дюссельдорфе.

Я просматривал страницы, и в голове постепенно складывался план. Вот оно!

Немцы еще до войны экспериментировали с ванадием и другими добавками. Если соединить их наработки со знаниями из будущего, можно устроить революцию почище Октябрьской. Хотя я уже и так начал прорыв разработками Величковского.

— Лена, — я поднял глаза от журнала, — а у тебя есть доступ к более поздним номерам?

— Конечно, — она улыбнулась. — В библиотеке наркомата полная подшивка до 1914 года. Хочешь изучить?

— Очень! И еще… не поможешь с переводами? Технических нюансов много.

Ее карие глаза блеснули:

— Только если это действительно важно для дела. Без лишних интриг.

— Абсолютно честно, — я поднял руки. — Чистая наука. Кстати, — я посмотрел на часы на стене, — уже так поздно.

Лена встала и поставила чашки в буфет красного дерева. В комнате пахло ее любимыми духами и свежезаваренным чаем.

Изящная фигурка в простом платье в глубине комнаты дразнила и манила меня к себе. Я буду круглым идиотом, если оставлю сейчас ее.

— Или так рано, — я тоже встал и подошел к ней сзади, осторожно коснувшись плеч. Ощутил тепло тела девушки через шелковую ткань.

Она обернулась, глаза в полумраке казались темными. Жемчужная нить на шее мягко поблескивала в свете настольной лампы.

— Вы же хотели посмотреть технические журналы, — прошептала она, но не отстранилась.

— Уже посмотрел, — я наклонился ближе. От ее волос пахло весной, несмотря на январскую стужу за окнами.

Первый поцелуй был осторожным, почти невесомым. Лена чуть вздрогнула, но потом ответила, обвив руками шею. Ее губы были теплыми и пахли чаем с бергамотом.

Шелковое платье соскользнуло на пол, обнажив тонкие плечи. Я притянул девушку к себе, чувствуя тепло кожи через тонкую ткань сорочки.

Позже, когда мы лежали в темноте, прислушиваясь к дыханию друг друга, Лена прошептала:

— О чем думаешь?

— О том, какая ты красивая, — я поцеловал ее плечо.

Она тихо рассмеялась:

— Не верю. Наверняка опять о заводе.

Я промолчал, любуясь, как лунный свет играет в ее растрепанных волосах. На прикроватной тумбочке лежал раскрытый технический журнал. Мой взгляд случайно упал на формулы…

— Господи! — я сел на кровати. — Вот оно!

— Что случилось? — Лена приподнялась на локте, кутаясь в простыню.

— Легирование… Термообработка… — я уже схватил журнал. — Это же очевидно!

Она покачала головой:

— Не могу поверить. Даже сейчас?

— Прости… — я поцеловал ее. — Но это действительно важно.

— Знаешь что? — она мягко улыбнулась. — Иди. Иди к своим сталям и печам. Только потом обязательно возвращайся, слышишь?

Уже одеваясь, я обернулся. Лена сидела на кровати, закутавшись в простыню, прекрасная как античная статуя.

— Я загляну вечером.

— Конечно, — она иронично приподняла бровь. — Если твои печи тебя отпустят.

Степан уже уехал домой, поэтому я поехал на таксомоторе. Пока мчался обратно на завод, в голове уже полностью сложился план технологического прорыва.

Немецкие довоенные исследования, знания из будущего, энтузиазм Величковского и светлая голова Сорокина. Объединив все это, мы сможем совершить настоящую революцию в металлургии.

У проходной завода уже занимался рассвет. В окнах лаборатории все еще горел свет. Величковский, как обычно, засиделся над расчетами. На его столе громоздились технические журналы и образцы металла.

— Николай Александрович! — я буквально влетел в лабораторию. — У меня есть идея. Помните наш разговор о легирующих добавках?

Профессор поднял голову от микроскопа, близоруко щурясь:

— Конечно. Но мы уперлись в проблему стабильности структуры.

— А что, если добавить ванадий? — я начал излагать план, осторожно дозируя знания из будущего. — И изменить режим термообработки, — я выложил перед ним довоенные немецкие журналы. — Смотрите, что я нашел. Круппы экспериментировали с ванадием еще до войны.

Профессор оторвался от микроскопа, привычно протирая пенсне:

— Да, помню эти работы. Но я же говорю, они так и не добились стабильных результатов.

— А что, если, — я старался говорить небрежно, словно идея только что пришла в голову, — добавить ванадий не в конце плавки, а в самом начале? И изменить температурный режим?

Величковский нахмурился:

— Теоретически… — он схватил карандаш и начал быстро делать расчеты в блокноте. — Если повысить температуру на сто градусов и добавить ванадий в начале… Погодите!

Его глаза загорелись:

— А ведь это может сработать! Ванадий успеет полностью раствориться, образует карбиды… Измельчение зерна будет равномернее!

— И еще, — я как бы между прочим подкинул следующую идею из будущего, — что если сделать двойную термообработку? Сначала закалка с высокой температуры, потом отпуск.

Профессор уже строчил формулы:

— Гениально! Первая закалка даст мартенситную структуру, а отпуск… — он схватился за логарифмическую линейку. — Нужно рассчитать режимы!

В лабораторию вошел заспанный Сорокин, его очки в стальной оправе сидели чуть криво:

— Что случилось? Почему вызвали в такую рань?

— Александр Владимирович! — Величковский уже очутился в своей стихии. — Срочно готовьте лабораторную печь. Будем делать экспериментальную плавку.

Следующие часы прошли как в лихорадке. Маленькая электропечь «Сименс» раскалилась добела. Сорокин колдовал над шихтой, точно отмеряя добавки феррованадия. Величковский не отходил от пирометра, следя за температурой.

— Тысяча шестьсот градусов! — объявил он. — Начинаем разливку!

Крошечный ковш, всего на пять килограммов металла, качнулся над изложницей. Струя расплавленной стали казалась маленьким солнцем.

— Теперь самое важное, — профессор постоянно сверялся с расчетами. — Температура закалки должна быть точной до градуса.

Я наблюдал за процессом, зная, что присутствую при историческом моменте. Через несколько часов мы получим первый образец стали, которая изменит будущее советской металлургии.

Пока они колдовали, я уснул тут же, на стуле, положив голову на стол. Впервые за сутки.

Меня разбудила немилосердная тряска. Это профессор. Он потащил меня к микроскопу, возбужденно крича:

— Невероятно! Посмотрите на структуру. Такого равномерного распределения карбидов я еще не видел!

Сорокин уже готовил образцы для механических испытаний:

— Профессор, первые результаты! Прочность выше на сорок процентов!

— А теперь главное, — я протер глаза, зевнул и достал из сейфа эталонный образец немецкой брони. — Давайте сравним.

Испытательная машина «Мор-Федергаф» безжалостно разрушала образцы. Цифры на шкале росли.

— Поразительно! — Величковский снял пенсне, его руки слегка дрожали. — Наша сталь превосходит немецкую по всем показателям! Но позвольте, Леонид Иванович, как… как вы догадались про ванадий и термообработку?

Я пожал плечами:

— Интуиция. И внимательное чтение старых журналов.

Теперь я снова подошел к испытательной машине. Подивился результатам. Первый образец треснул при нагрузке в девятьсот килограммов. Второй выдержал тысячу четыреста.

— Это означает, — пояснил профессор, — что наша броня почти в полтора раза прочнее. Танк, защищенный таким металлом, выдержит попадание снаряда, от которого обычная броня разлетится вдребезги.

Сорокин, не отрываясь от логарифмической линейки, быстро делал расчеты:

— При той же толщине брони масса танка снижается на двадцать процентов. Это значит выше скорость, меньше расход топлива, лучше проходимость.

— А что с снарядной сталью? — спросил я, хотя уже знал ответ. В будущем эти разработки произведут революцию в производстве боеприпасов.

Величковский торжественно открыл сейф из уральского чугуна. На полке лежали аккуратно маркированные образцы.

— Вот результаты испытаний, схожих с полигонными, — он разложил на столе фотографии и акты. — Благодаря вашей идее с двойной термообработкой и микродобавками, бронепробиваемость выше на треть. Один наш снаряд заменяет два старых образца. Конечно, надо будет подтвердить экспериментально, но я уже уверен в результате.

Молодой лаборант внес поднос с дымящимися стаканами чая в подстаканниках «Кольчугинъ». День обещал быть долгим.

— Это еще не все, — продолжал профессор, с наслаждением отхлебывая крепкий чай. От бессонницы его глаза покраснели. — Помните ваше предложение по контролю примесей? Я разработал систему поэтапного анализа.

Он подвел меня к лабораторному столу:

— Смотрите. Сначала обычный химический анализ — определяем основные элементы. Для этого у нас есть новые аналитические весы «Сарториус» с точностью до десятой миллиграмма.

Профессор показал на ряд колб и пробирок:

— Затем качественный анализ на примеси. А для особо точных измерений… — он с гордостью указал на устройство в углу лаборатории, — я договорился с Физико-техническим институтом. Они предоставили нам во временное пользование экспериментальный стилоскоп. Это последняя разработка лаборатории академика Иоффе.

— И насколько точен такой анализ? — спросил я, хотя уже знал ответ. В будущем спектральный анализ станет стандартом, но пока это были первые шаги.

— При правильной калибровке можем определять содержание элементов с точностью до сотых долей процента, — Величковский протер запотевшее пенсне. — Для производственного контроля более чем достаточно. Теперь каждая плавка под полным аналитическим контролем.

— А стоимость всего этого? — спросил я, хотя это был риторический вопрос. В будущем эти технологии станут стандартом именно из-за их экономической эффективности. — Насколько выгодно?

Сорокин оторвался от расчетов:

— При массовом производстве всего на двенадцать процентов дороже обычной стали. Зато броня в полтора раза прочнее, снаряды эффективнее на треть. Даже с учетом всех затрат экономия огромная.

В этот момент в лабораторию вошел Головачев:

— Леонид Иванович! Звонили от товарища Ворошилова. Завтра комиссия от военных.

— Отлично, — я посмотрел на образцы новой стали. — Подготовим им настоящий сюрприз. Говорят, лично Тухачевский заинтересовался результатами.

Я кивнул. Пора показать военным реальные преимущества новой технологии.

— Николай Александрович, подготовьте наглядную демонстрацию. Что-нибудь эффектное, чтобы сразу было видно превосходство.

Величковский понимающе улыбнулся:

— Есть идея. Покажем им прямое попадание в броневой лист. Старая сталь против новой. Разница будет впечатляющей.

На столе лежали образцы, которые должны были изменить будущее советской промышленности. Сталь, которая сделает танки быстрее и неуязвимее, снаряды — эффективнее, производство — экономичнее.

Через стеклянную перегородку виднелся заводской двор, где под светом прожекторов кипела работа. До сдачи первой партии оборонного заказа оставалось девять дней. Но теперь у нас абсолютное технологическое превосходство.

— Кстати, — Величковский сложил руки за спиной, — я тут подумал о вашем предложении по многослойной броне. Если соединить внешний сверхтвердый слой с вязкой основой, получится просто великолепная броня. Ни у кого в мире такой не будет.

Я улыбнулся. В будущем такая комбинированная броня станет стандартом для всех современных танков.

Но поразмыслив и позавтракав, я решил расширить инновации. Почему бы и нет, в конце концов.

В тот же вечер я собрал в своем кабинете всю команду. Вечером я собрал в кабинете ближний круг: Величковский в неизменном пенсне на черной ленте, молодой Сорокин с логарифмической линейкой в нагрудном кармане, Соколов — главный инженер с седой бородкой, и конечно, неутомимый Котов, наш главный бухгалтер.

— Товарищи, — я развернул на столе схему завода, — пришло время для настоящей революции в управлении производством.

— Опять что-то придумали? — Величковский хитро прищурился, помня о моих недавних озарениях.

— Нам нужна центральная диспетчерская с полным контролем всех параметров производства. И не просто телефоны, а система передачи изображения.

— Но как? — Соловьев недоуменно покрутил ус. — Телефоны есть, но их мало, да и качество связи хромает.

— Вот именно, — я повернулся к нему. — Я слышал, сейчас есть усилители нового типа. С их помощью можно создать многоканальную телефонную связь. Качество передачи звука будет превосходным. Но можно пойти дальше — я сделал паузу. — Что если передавать не только звук, но и изображение?

В кабинете повисла тишина. Величковский снял пенсне:

— Вы знаете о работах Розинга? Его электронно-лучевая трубка теоретически может как раз передавать изображение. Но это же фантастика.

— Разве такое осуществимо в ближайшем будущем? — недоверчиво спросил Котов.

— Именно! — я расстелил новый чертеж. — Смотрите: в мартеновском цехе устанавливаем передающие камеры. В диспетчерской — приемные экраны. Диспетчер видит все печи одновременно.

— Фантастика! — выдохнул Сорокин. — Но ведь это возможно! У моего знакомого есть идеи по синхронизации развертки.

— Более того, — я продолжил, — на каждой печи ставим автоматические регуляторы температуры. Данные передаются в диспетчерскую по отдельным каналам.

Величковский быстро делал заметки:

— Если добавить самописцы, получим непрерывную запись всех параметров плавки. Для анализа качества это бесценно!

— А регуляторы температуры я могу собрать, — вмешался Соловьев. — У меня есть схема раннего «Сименса», но я ее улучшил.

Сорокин задумчиво потер подбородок:

— Интересный проект. Очень интересный. Я же говорю, знаю людей, которые как раз работают над новой системой передачи изображения. Более совершенной, чем у Розинга. Если объединить усилия, то можно добиться многого. Вы слышали о Бонч-Бруевиче? Есть такой ученый, он…

— Вот список необходимого оборудования, — я протянул бумаги. — Я знаю, что у него лаборатория в Нижнем. Часть можно изготовить там, часть на нашем заводе. Детали я уже согласовал с наркоматом.

— Леонид Иванович, — Сорокин горел энтузиазмом, — а если добавить еще и передачу показаний приборов? Температура, давление, расход газа — все в диспетчерскую!

— Именно! И не просто передачу, а автоматическую регистрацию, — я достал еще один чертеж. — Смотрите: центральный пульт с мнемосхемой завода. Все параметры выводятся на щит управления. При отклонении от нормы — световая и звуковая сигнализация.

— Постойте, — Величковский вдруг понял. — Так мы сможем не только видеть, но и управлять процессом централизованно?

— Конечно! А теперь главное, — я понизил голос. — Если получится, это будет первая в мире система автоматического управления целым заводом. Представляете перспективы?

Сорокин даже привстал:

— Я берусь договориться с Бонч-Бруевичем о разработке системы связи и передачи изображения. Еще есть Вася Зотов, он гений, который решил проблему с кислородной станцией, — пояснил он. — Оказывается, у парня настоящий талант к электротехнике. Он у себя дома собрал какой-то удивительный радиоприемник. Демонстрировал мне на днях, принимает даже Берлин! Это будет прорыв в радиотехнике!

— А я займусь автоматикой, — подхватил Соловьев. — Сделаем регуляторы лучше немецких!

Величковский уже строчил в блокноте:

— Схема коммутации… усилители… синхронизация… — он поднял голову. — Через месяц сделаем действующий макет!

— На первый этап даю две недели, — я посмотрел на календарь. — Начнем с мартеновского цеха. Это будет экспериментальный участок.

— А финансирование? — подал голос Котов, перелистывая знаменитую черную книгу.

— Уже продумал, — я кивнул. — Часть спишем на модернизацию под оборонный заказ, часть проведем через фонд рационализаторских предложений.

Сорокин, который до этого молчал, вдруг оживился:

— А я вот думаю… У Штрома в прокатном цехе есть довоенные немецкие регуляторы температуры. Если их модернизировать, можно как раз приспособить под центральную диспетчерскую и систему непрерывного анализа.

Когда все разошлись, я еще раз просмотрел чертежи. Конечно, это будет не современная АСУ ТП. Но для 1929 года — настоящая революция в управлении производством. Первый шаг к будущим системам автоматизации.

В дверь заглянул Головачев:

— Леонид Иванович! Напоминаю, сейчас повторно звонили из штаба. Завтра в десять приедет комиссия из армии по оборонному заказу.

Ах да, точно. Пусть приезжают. Товарищи проверяющие.

— Отлично, — я усмехнулся. — Покажем им не только новую сталь, но и новые методы управления производством.