Было уже далеко за полночь, когда я вернулся в заводскую контору. В полутемных коридорах пахло мастикой и остывшим металлом. Под ногами поскрипывали рассохшиеся половицы.
В моем кабинете горела только настольная лампа под зеленым абажуром. Котов не ушел домой, ждал, склонившись над конторскими книгами. При моем появлении он поднял голову, и я заметил, как осунулось его обычно румяное лицо.
— Ну что, Василий Андреевич, давайте подводить итоги, — я тяжело опустился в кресло, доставая блокнот. — Начнем с хорошего. От кооперативных банков и обществ взаимного кредита удалось получить обещания на общую сумму один миллион сто пятнадцать тысяч.
Котов быстро защелкал костяшками счетов:
— Так… Прибавляем четыреста двадцать с московских счетов… триста с Урала… восемьсот тысяч ваших швейцарских франков…
— И месяц отсрочки от Промбанка вместо недели, — добавил я.
Главбух снял пенсне и устало потер переносицу:
— Все равно не хватает почти семисот тысяч. А ведь есть еще текущие платежи, зарплата рабочим, сырье…
За окном протяжно загудел маневровый паровоз. На столе тихо шелестели страницы гроссбуха под сквозняком из неплотно прикрытой форточки.
— Есть еще один путь, — я подошел к окну, вглядываясь в темноту заводского двора, где мерцали редкие фонари. — Завтра с утра еду к Орджоникидзе. По оборонному заказу нам должны еще восемьсот тысяч авансом. Если удастся ускорить выплату, мы будем спасены.
— А получится? — в голосе Котова прозвучало сомнение. — Там же бюрократия, согласования всякие.
— Придется получиться, — я повернулся к нему. — Другого выхода у нас просто нет.
Старый бухгалтер понимающе кивнул, бережно закрывая гроссбух:
— Поздно уже, Леонид Иванович. Может, домой поедете?
— Нет, останусь здесь, — я снял пиджак и повесил его на спинку стула. — В семь утра нужно быть в наркомате, а из Архангельского переулка это целое путешествие. Да и поработать надо, подготовиться к разговору.
Котов засобирался домой, аккуратно укладывая бумаги в потертый портфель:
— Только не засиживайтесь слишком долго. Завтра важный день.
Когда за ним закрылась дверь, я придвинул лампу ближе и достал чистый лист бумаги. Нужно тщательно продумать разговор с Серго. Просто так наш аванс раньше срока никто не даст, значит, надо подготовить железные аргументы.
За стеной мерно постукивал телеграфный аппарат. Ночная смена принимала срочные депеши. Где-то в глубине здания гудели моторы вентиляции.
Завод жил обычной жизнью, и от мысли, что все это может остановиться из-за интриг «Сталь-треста», к горлу подступала злость.
Нет, не позволю. Слишком много сил вложено, слишком многое поставлено на карту. Даже если придется затянуть пояс до последней дырки, но производство должно работать.
Я придвинул бумаги ближе к свету и начал писать. Где-то в глубине здания часы пробили два ночи. Предстоял тяжелый день.
Спать я лег в три часа ночи, тут же, в кабинете. Долго не мог уснуть, ворочался на диване. Наконец, забылся тяжелым сном.
Утром проснулся, привел себя в порядок, быстро позавтракал сухим бутербродом и кофе, спозаранку поехал к Орджоникидзе.
В приемной наркома тяжелой промышленности царила привычная утренняя суета. Секретарь в темно-синем костюме-тройке что-то быстро печатал на машинке, телефонистка в белой блузке проворно соединяла звонки на коммутаторе. На стенах огромные производственные графики.
Я успел посмотреть последние цифры в своей папке, когда массивная дверь кабинета открылась:
— О, какие люди! Заходи, Леонид! — знакомый тягучий голос с характерным грузинским акцентом.
Орджоникидзе, в неизменном френче защитного цвета и начищенных до блеска хромовых сапогах, встретил меня у стола.
— Что там у тебя? — Серго жестом пригласил меня сесть и привычно достал из портсигара папиросу «Казбек».
— Беда, Григорий Константинович, — я раскрыл папку. — «Сталь-трест» через Промбанк пытается задушить нас. Требуют немедленного погашения всех кредитов.
— Знаю, — перебил Орджоникидзе, раскуривая папиросу. — Мне Межлаук докладывал. Сколько не хватает?
— Почти семьсот тысяч. Мы уже привлекли все возможные источники, но все равно остается огромная дыра в бюджете.
Серго хмуро выпустил струю дыма:
— А военный заказ?
— В том-то и дело. Мы его выполним точно в срок, технология отработана, первые партии уже сданы. Но нам нужно срочно получить положенный аванс, восемьсот тысяч по договору.
Нарком поднялся и прошелся по кабинету, заложив руки за спину:
— Не так все просто, дорогой. Финансовый отдел требует дополнительных согласований. Межлаук уперся. Говорит, нужно сначала проверить качество первых партий.
— Так ведь военная приемка уже подтвердила! — я достал акты испытаний. — Вот заключение, все показатели превышают требования технического задания.
— Это я знаю, — Орджоникидзе остановился у окна. — Но бюрократия… Даже я не могу просто так обойти все процедуры.
За окном накрапывал мелкий весенний дождь. Где-то вдалеке слышались гудки паровозов с Казанского вокзала.
— Григорий Константинович, — я поднялся и подошел к карте на стене. — Посмотрите. Вот наши заводы. Три крупнейших предприятия, десятки тысяч рабочих. Если они встанут из-за интриг «Сталь-треста», это будет катастрофа.
— Не пугай меня, — проворчал Серго, но я заметил, как в его глазах мелькнул огонек. — Что предлагаешь?
— Дайте распоряжение о внеочередной проверке качества. Пусть комиссия выедет хоть сегодня. Результаты будут через три дня максимум. А пока оформите срочный аванс под мою личную ответственность.
Орджоникидзе прищурился:
— А если комиссия найдет недостатки?
Я колебался недолго. Но все-таки твердо сказал:
— Тогда можете забрать мой пакет акций московского завода. Я передам их в залог наркомату.
Нарком удивленно поднял брови:
— Рискуешь, однако. Это же все твое состояние.
— А у меня выбора нет, — я пожал плечами. — Или спасаем производство, или все теряем. Пан или пропал.
Серго задумчиво покрутил в пальцах потухшую папиросу:
— Ладно, убедил. Сейчас вызову Межлаука, пусть готовит документы на аванс. Но комиссию я все равно пошлю, и очень серьезную.
— Хоть сегодня, — я достал еще одну папку. — Здесь полный отчет о модернизации производства. Пусть проверят каждый винтик.
Орджоникидзе нажал кнопку звонка на столе:
— Позовите Межлаука.
Пока мы ждали, он снова закурил:
— А знаешь, Леонид Иванович, я ведь понимаю, что там за Промбанком стоит. И кто на самом деле пытается тебя утопить.
— Догадываюсь, — я кивнул. — Но доказательств пока нет.
— Будут, — Серго усмехнулся. — Обязательно будут. А пока работай. Железо куй, пока горячо. Недаром ты сталевар.
В дверь постучали. Вошел Межлаук, заместитель наркома, с папкой документов под мышкой.
— Вот что, Валерий Иванович, — Орджоникидзе стряхнул пепел в массивную хрустальную пепельницу. — Готовь срочное распоряжение об авансе. И собирай комиссию. Поедете проверять качество продукции.
Межлаук поджал тонкие губы:
— Но по инструкции не положено.
— К черту инструкции! — рявкнул Серго. — Ты мне про качество расскажи. Броня лучше немецкой получается? Получается! Так какого рожна мы будем душить собственное производство?
Когда я выходил из наркомата, на душе было легче. Деньги придут через три дня. Если, конечно, комиссия подтвердит качество. Но тут я был спокоен. Наша броня действительно превосходила все стандарты.
Теперь надо продержаться эти три дня. И встретить комиссию так, чтобы ни один недоброжелатель не смог придраться.
Утро следующего дня выдалось промозглым. За проходной уже собралась вся заводская администрация. Такие проверки случались нечасто, и следовало встретить столичную комиссию со всем почетом.
Ровно в девять часов к заводским воротам подкатили два черных «Линкольн Л». Из первой машины вышел Межлаук. Высокий, подтянутый, с военной выправкой. Безупречно отглаженный темный костюм, накрахмаленный воротничок и золотое пенсне на черной ленте говорили о педантичности и внимании к деталям.
За внешним лоском угадывалась основательность опытного управленца, прошедшего путь от инженера-путейца до заместителя наркома тяжелой промышленности. В свои сорок пять он уже возглавлял Госплан, входил в президиум ВСНХ и считался одним из ведущих специалистов по планированию промышленности.
Следом появились остальные члены комиссии. Военпред Архипов, грузный мужчина лет пятидесяти с двумя ромбами в петлицах, по-военному четко козырнул собравшимся. За ним щуплый инженер-металлург Студеникин, весь какой-то встрепанный, с вечно сползающим пенсне и потертым портфелем подмышкой.
Эксперт по качеству Полозов, сухой и педантичный старик с аккуратно подстриженной седой бородкой, сразу начал что-то записывать в блокнот. Замыкал группу молодой секретарь комиссии Трескунов, в типичной для выдвиженцев кожаной тужурке, деловито раскладывающий папки с бланками актов.
— Доброе утро, товарищи, — я шагнул вперед. — Рад приветствовать вас на заводе.
— Здравствуйте, Леонид Иванович, — Межлаук сдержанно кивнул. — Начнем с документации. Где у вас техническая контора?
В технической конторе уже все готово к проверке — стопки чертежей, журналы испытаний, акты военной приемки. Величковский, в свежем накрахмаленном халате, с достоинством раскладывал материалы.
— Вот, пожалуйста, — он открыл первую папку. — Полный комплект технической документации по новой технологии производства брони.
Студеникин с видимым интересом склонился над чертежами:
— Любопытно, очень любопытно… Оригинальное решение по термообработке.
— Да, — оживился Величковский. — Мы внесли несколько существенных улучшений в стандартный процесс.
Межлаук внимательно изучал графики испытаний:
— Впечатляющие результаты. Но нам нужно все проверить на практике. Покажите цеха.
В мартеновском цехе как раз заканчивали очередную плавку. Раскаленная сталь потоком лилась в ковш, рассыпая вокруг сноп ярких искр.
— Великолепно! — не удержался Студеникин. — Какая чистота металла! Потрясающий цвет излома!
Даже сдержанный Полозов одобрительно качал головой, делая пометки в блокноте. Архипов с видимым интересом расспрашивал мастеров о тонкостях процесса.
К полудню мы закончили обход цехов. Настроение у всех было приподнятое. Комиссия явно осталась довольна увиденным. Даже обычно строгий Межлаук позволил себе пару одобрительных замечаний.
— Что ж, — сказал он, когда мы вернулись в заводоуправление, — предварительные выводы обнадеживающие. Но нам еще предстоят испытания на полигоне. Начнем после обеда.
Я посмотрел на часы. Близилось время решающей проверки. На душе спокойно. Мы уверены в качестве нашей брони.
Обедать комиссию я повез в хорошее место.
В небольшом ресторане «Метрополь» у Чистых прудов тепло и уютно. Белоснежные накрахмаленные скатерти, начищенные до блеска приборы, вышколенные официанты в черных фраках. Из глубины зала доносились негромкие звуки пианино.
Межлаук, сняв пенсне, с видимым удовольствием отведал фирменный борщ:
— Превосходно! Давно не ел такого вкусного борща. В наркоматовской столовой такого не подают.
— Это заслуга повара Михаила Петровича, — улыбнулся я. — Он еще до революции работал в «Славянском базаре».
Студеникин с аппетитом налегал на котлеты по-киевски, то и дело промокая усы крахмальной салфеткой:
— А знаете, Леонид Иванович, меня особенно впечатлила ваша система контроля температуры в мартенах. Очень оригинальное решение!
Архипов, расстегнув верхнюю пуговицу кителя, благодушно кивал:
— Да, техническая часть у вас на высоте. Давно не видел такого грамотного подхода к производству.
Полозов, обычно такой сухой и педантичный, даже позволил себе пошутить по поводу немецких специалистов:
— Они, верно, локти кусают, что уехали. Такое производство развернули без них!
Когда подали кофе с коньяком, Межлаук неожиданно встал, держа рюмку:
— Товарищи, я хочу поднять тост. За новую советскую промышленность! За таких руководителей, как Леонид Иванович, которые не боятся внедрять передовые методы! За успех нашего общего дела!
— За успех! — дружно поддержали остальные члены комиссии.
Трескунов, молчавший весь обед, тоже поднял рюмку:
— И за отличные результаты сегодняшних испытаний!
— Спасибо, товарищи, — я был искренне тронут. — Для меня очень важна ваша оценка.
После обеда все в приподнятом настроении. Даже хмурая весенняя погода не могла испортить общего благодушного настроя.
— На полигон? — Межлаук взглянул на часы. — Самое время. Машины уже должны ждать.
Мы вышли на улицу. У входа в ресторан действительно стояли два черных «Линкольн Л», поблескивая влажными от мороси боками. Моторы уже урчали, водители знали, что комиссия не любит ждать.
— Поедете с нами, Леонид Иванович? — любезно предложил Межлаук.
— Благодарю, но я на своей машине. Степан! — я махнул рукой шоферу, стоявшему у «Бьюика». — Поехали на полигон.
По дороге я мысленно перебирал нынешние впечатления. Комиссия явно настроена благожелательно, Межлаук, похоже, проникся уважением к нашей работе. Теперь осталось только провести испытания, и все будет в порядке.
А в качестве нашей брони я абсолютно уверен.
Полигон под Кунцево встретил нас низкими свинцовыми облаками и пронизывающим ветром. На бетонной площадке уже установлены щиты с броневыми плитами. Артиллеристы в брезентовых плащ-палатках хлопотали у приземистой противотанковой пушки.
Студеникин с интересом разглядывал наши образцы:
— Отличная структура металла. И толщина строго по техническим условиям.
Архипов придирчиво проверял углы установки щитов:
— Все по инструкции. Можно начинать.
Полозов достал из кожаного футляра хронометр:
— Будем фиксировать время между выстрелами и характер разрушений.
Межлаук поправил слегка запотевшее пенсне:
— Приступайте.
Первый выстрел прогремел особенно громко в морозном воздухе. Броня выдержала отлично — на поверхности едва заметное углубление.
— Превосходно! — не удержался Студеникин. — Смотрите, даже отколов нет!
Второй выстрел — тот же результат. Третий — снова успех.
Величковский, стоявший рядом со мной, довольно улыбался:
— Как видите, господа, все характеристики полностью соответствуют техническому заданию.
Архипов внимательно осматривал следы попаданий:
— Да, впечатляет. Даже лучше немецких образцов.
Полозов что-то быстро записывал в протокол, время от времени сверяясь с хронометром.
— Теперь проверим другую партию, — Межлаук указал на следующий щит. — Продолжайте.
Артиллеристы перенесли огонь на новую мишень. Я был совершенно спокоен. Эта партия прошла те же проверки, что и первая.
Грянул выстрел.
В первую секунду я даже не понял, что произошло. Вместо аккуратной вмятины на броне появилась уродливая трещина.
— Однако… — протянул Архипов.
— Следующий выстрел, — скомандовал Межлаук.
Второе попадание — и броневая плита разлетелась, словно стекло.
В воздухе повисла тяжелая тишина. Только ветер свистел в ушах, да где-то вдалеке лаяли собаки.
— Проверим еще один образец из той же партии, — голос Межлаука теперь звучал сухо и официально.
Результат оказался таким же.
— Полозов, — Межлаук повернулся к эксперту. — Немедленно отправляйте образцы в лабораторию. Нужен полный анализ металла.
Я смотрел на разбитые броневые плиты и не мог поверить своим глазам. Этого просто не могло быть. Мы проверяли каждую плавку, каждый лист…
Величковский побледнел так, что, казалось, вот-вот упадет:
— Я… я не понимаю… Мы же контролировали все параметры…
— В моей машине есть полевая лаборатория, — Студеникин больше не улыбался. — Можем сделать экспресс-анализ прямо здесь.
Следующий час прошел в тягостном ожидании. Студеникин колдовал над пробами, остальные члены комиссии негромко переговаривались, стоя поодаль.
Наконец металлург выпрямился:
— Нарушение технологии термообработки. Грубейшее. Структура металла полностью не соответствует заданным параметрам.
Межлаук достал из портфеля папку с гербовыми бланками:
— Будем составлять акт. Пройдемте в машину, здесь слишком холодно.
В теплом салоне «Линкольн Л» тишину нарушал только скрип пера. Межлаук писал быстро, четким канцелярским почерком. Остальные члены комиссии изредка вставляли замечания.
Последняя подпись легла на бумагу, когда уже начало темнеть. На полигоне зажглись прожектора, их резкий свет выхватывал из темноты разбитые броневые плиты — немые свидетели нашего поражения.