Нэпман 2. Изящная комбинация

Глава 24 Финансы

Я стоял у окна мартеновского цеха завода в Златоусте, наблюдая за первой самостоятельной плавкой. Всего три дня назад здесь еще командовали немецкие специалисты. Теперь же мы должны справиться сами.

— Температура тысяча пятьсот восемьдесят градусов! — четко доложил молодой мастер Рогов, сверяясь с пирометром. — Начинаем загрузку легирующих.

Величковский, не отрываясь от приборов, быстро делал пометки в журнале:

— Отлично. Все точно по новой технологии. Видите, Леонид Иванович, наши ребята даже лучше справляются. Немцы перестраховывались, держали температуру ниже оптимальной.

Старый мастер Кузнецов одобрительно кивал:

— За два дня все освоили. Молодежь схватывает на лету. Никакой лишней суеты, все по делу.

Бригада молодых сталеваров работала слаженно, четко выполняя каждую операцию. Вчерашние ученики немецких специалистов сегодня уже сами проводили сложнейшую плавку.

— Помните, как Книспель кричал, что без них мы и недели не продержимся? — усмехнулся Рогов, проверяя показания приборов. — А мы за три дня все их премудрости освоили. Да еще и улучшили кое-что.

Он двигался четко и быстро.

— Температура тысяча пятьсот восемьдесят градусов! — вскоре доложил он. Новенькая спецовка еще не успела пропитаться характерным запахом горячего металла. — Анализ шлака в норме!

— Превосходно, — Величковский сверился с графиками. — За эти дни вы освоили процесс лучше, чем я ожидал. Теперь надо точно соблюдать режим охлаждения.

Кузнецов, которого я срочно перебросил с московского завода, довольно покручивал седые усы:

— Степан у нас толковый. Еще при немцах все их ухватки подмечал, каждую мелочь в блокнот записывал. Теперь вот сам других учит.

В этот момент из печи брызнул сноп искр. Начинался самый ответственный этап плавки. Рогов мгновенно оказался у пульта управления:

— Внимание! Даем кислород! Следите за температурой!

По цеху разнеслась короткая команда, и умные приборы, еще недавно бывшие для местных рабочих загадочными «немецкими диковинами», послушно ожили под уверенными руками вчерашних учеников.

Кузнецов, потомственный сталевар с сорокалетним стажем, внимательно следил за работой бригады:

— Вот ведь как бывает, — проворчал он одобрительно. — Три дня назад немцы нос задирали, мол, без них все встанет. А мы не только справились, но еще и по-своему процесс наладили.

— И производительность выше, — подтвердил Величковский, сверяясь с самописцем. — Степан, покажи-ка молодым тот прием с продувкой, что ты вчера опробовал.

Рогов кивнул и быстро отдал несколько команд своей бригаде. Молодые рабочие, недавно робевшие перед немецкой техникой, теперь уверенно управлялись со сложным оборудованием.

— Михаил Егорович, — окликнул я старого мастера. — Как думаете, справимся с военным заказом в срок?

Кузнецов хитро прищурился, поглаживая седую бороду, тронутую рыжими искрами от печи:

— А то как же не справимся? Смотрите сами. Вон Степан со своими орлами уже третью плавку без единой ошибки ведет. Да и остальные бригады подтянулись. Надо только не мешать молодежи работать. Они все сами сделают.

В этот момент из печи взяли пробу. Рогов сам поднес ложку к глазам, внимательно изучая излом. Его движения были точными, уверенными. Совсем как у немецких мастеров.

— Идеально! — воскликнул он. — Николай Александрович, взгляните, структура точно такая, как вы говорили.

Величковский склонился над пробой:

— Превосходно, молодой человек. Такой стали у нас еще не было. Думаю, теперь можно с уверенностью сказать. Мы не только освоили немецкую технологию, но и улучшили ее.

Я посмотрел на часы. Всего три дня прошло с отъезда немецких специалистов, а завод уже работал как хорошо отлаженный механизм. Молодежь, получившая теоретическую подготовку от Величковского и практические навыки от таких мастеров как Кузнецов, уверенно вела сложнейший процесс.

«Сталь-трест» явно просчитался, рассчитывая парализовать наше производство отзывом немецких специалистов. Наши люди умеют учиться. И учиться быстро.

— Готовьте следующую плавку, — распорядился я. — Завтра начинаем работу в полную силу. Немцы нам больше не нужны.

За окнами занимался рассвет. Новый день обещал быть жарким — и в прямом, и в переносном смысле.

В тот же вечер, поговорив с Горшковым и Седовым, руководителями завода в Златоусте, мы вылетели обратно в Москву.

Старинный особняк в Архангельском переулке встретил меня гулкой тишиной и теплом натопленных печей. После промозглого уральского ветра московский вечер казался особенно уютным. Я только успел снять пальто и прошел в кабинет, когда Михеич, мой старый швейцар и нянька, доложил о приезде Котова.

Главный бухгалтер выглядел непривычно встрепанным. Его всегда безупречно отглаженный сюртук был помят, а в глазах читалась плохо скрываемая тревога.

— Простите за поздний визит, Леонид Иванович, — он достал из потертого портфеля толстую конторскую книгу в черном коленкоровом переплете. — Но дело не терпит отлагательств.

Я кивнул, опускаясь в кожаное кресло у камина:

— Что случилось, Василий Андреевич?

— Как вы знаете, благодаря интригам «Сталь-треста», Промбанк отзывает кредит, — голос Котова дрогнул. — Я проверил ситуацию. Она гораздо хуже, чем мы полагали. Банк отзывает весь кредит, под все уральские заводы. Требуют погасить задолженность в течение двух недель.

В кабинете повисла тяжелая тишина. Только потрескивали поленья в камине да мерно тикали старинные напольные часы «Мозер».

— Сколько? — я с трудом заставил себя говорить спокойно.

— Два миллиона триста тысяч рублей, — Котов раскрыл гроссбух. — Плюс проценты за последний квартал, а это еще сто восемьдесят тысяч.

Комната словно качнулась перед глазами. Такой суммы у нас просто нет. Все средства вложены в модернизацию, в новое оборудование, в обучение специалистов… Каждая копейка в обороте и на счету.

— А наши резервы?

— Четыреста двадцать тысяч на московских счетах. Еще около трехсот можно собрать с уральских заводов, но это если остановить все текущие платежи.

Я встал и подошел к окну. В вечерней темноте поблескивали редкие фонари, где-то вдалеке слышался гудок паровоза. На секунду накатило отчаяние — все рушится, все планы, все достижения последних месяцев.

Но я тут же одернул себя. Нет, они именно этого и добиваются. «Сталь-трест» бьет по самому больному месту, по финансам. Значит, будем бодаться.

— Так, — я резко повернулся к Котову. — Пишите распоряжения. Первое: все некритичные проекты на московском заводе заморозить. Второе: средства уральских предприятий централизовать через нашу московскую контору. Третье…

Котов быстро строчил в блокноте своим каллиграфическим почерком.

— А как же модернизация? — осторожно спросил он. — После отъезда немцев нам еще нужно минимум полмиллиона на новое оборудование.

— Модернизацию не останавливать ни в коем случае. Это наш единственный шанс выжить. Сколько у меня личных средств на швейцарском счете?

— Восемьсот тысяч франков, — Котов сверился с записями. — Но, Леонид Иванович, это же ваши последние резервы…

— Переводите в Москву. Все до франка.

Главбух снял пенсне и устало протер глаза:

— Даже с этим не хватает почти миллиона. А если Промбанк потребует досрочного погашения по остальным кредитам, это будет катастрофа.

— Не потребует, — я решительно направился к секретеру красного дерева. — У меня есть кое-что на Стрешнева, их управляющего. Старые связи с белой эмиграцией, теневые сделки через рижские банки… Завтра с утра едем к нему на переговоры.

— А если не поможет?

— Тогда подключим кооперативные банки. У меня назначена встреча с Клюевым из Общества взаимного кредита. И еще… — я достал из ящика секретера пачку документов. — Здесь доказательства махинаций «Сталь-треста» с оборонными заказами. Думаю, товарищу Орджоникидзе будет интересно.

Котов аккуратно сложил бумаги в портфель:

— Рискованно играете, Леонид Иванович.

— А у нас есть выбор? — я невесело усмехнулся. — Готовьте полный отчет по финансам. Завтра начинаем борьбу за выживание.

Когда за Котовым закрылась дверь, я еще долго стоял у окна. В голове крутились цифры, схемы, варианты решений.

Где-то в глубине души шевельнулся холодок страха. Слишком много поставлено на карту. Но я заставил себя думать только о деле.

Они хотят нас уничтожить? Что ж, посмотрим, кто окажется сильнее. У меня есть преимущество. Я знаю, как работают финансовые схемы будущего. Теперь главное правильно разыграть эти козыри.

На следующий день с раннего утра я поехал решать денежные вопросы.

В приемной Промбанка царила все та же атмосфера дореволюционной солидности. Строгая секретарша с ниткой жемчуга на шее, тяжелые бархатные портьеры, паркет с инкрустацией. Даже запах не изменился, легкий аромат дорогого табака и свежего кофе.

Стрешнев встретил меня в своем кабинете. Как всегда безукоризненно одетый, с идеально повязанным галстуком и золотым пенсне на орлином носу. Но что-то неуловимо изменилось в его облике. Может быть, чуть более напряженная поза, или едва заметная складка между бровей.

— Присаживайтесь, Леонид Иванович, — он указал на кожаное кресло у массивного письменного стола. — Кофе?

— Благодарю, но давайте сразу к делу.

Стрешнев тяжело вздохнул, снял пенсне и принялся протирать стекла батистовым платком:

— Вы же понимаете, в каком положении я оказался…

За высокими венецианскими окнами падал мокрый снег. В мраморном камине потрескивали березовые поленья. Казалось, время застыло в этом кабинете, сохранив осколок старой, имперской России.

— Понимаю, Петр Николаевич. Как понимаю и то, кто именно оказывает на вас давление.

— Не просто давление, — Стрешнев поморщился. — Прямой приказ из очень высоких кабинетов. Рыков лично звонил.

— И что же такого страшного рассказал вам Алексей Иванович про мои заводы?

— Бесхозяйственность, — банкир старательно избегал прямого взгляда. — Нецелевое использование средств. Угроза срыва оборонных заказов…

— А вы сами-то в это верите? — я подался вперед. — Вы же видели наши балансы, производственные показатели, темпы роста…

— Верю или нет — уже не имеет значения, — Стрешнев встал и прошелся по кабинету. Его породистый профиль четко вырисовывался на фоне окна. — Решение принято на самом верху. «Сталь-трест» получил карт-бланш.

Это ему Рыков так мозги промыл? Надо же, как много значат связи.

— И вы готовы уничтожить налаженное производство только потому, что кто-то наверху решил передать его другим хозяевам?

Банкир резко повернулся ко мне:

— А что я могу сделать? Времена изменились, Леонид Иванович. Сейчас не девятьсот тринадцатый год, когда слово банкира что-то значило.

— Можете дать нам время, — я достал из портфеля папку с документами. — Вот здесь детальный план реструктуризации долга. Три месяца отсрочки, и мы гасим кредит полностью.

Стрешнев мельком глянул на бумаги:

— Невозможно. Приказано закрыть все кредитные линии в течение недели.

— Петр Николаевич, — я понизил голос. — А вы не задумывались, почему они так торопятся? Может быть, потому что через три месяца мы запускаем новый мартеновский цех? И тогда наша технология окажется вне конкуренции?

В кабинете повисла тяжелая тишина. Только часы в углу мерно отсчитывали секунды.

— Я понимаю все, — наконец произнес Стрешнев. — Но моя власть ограничена.

— Зато моя информация безгранична, — я выложил на стол еще одну папку. — Здесь материалы о некоторых довоенных операциях «Русско-Азиатского банка». В том числе, о роли одного молодого клерка в истории с векселями Путиловского завода.

Стрешнев побледнел:

— Вы блефуете.

— Проверьте. У вас там очень интересная подпись стоит. А найти человека, который ее опознает, труда не составит.

Банкир тяжело опустился в кресло. Его холеные руки едва заметно дрожали.

— Чего вы хотите?

— Немного времени. Всего три месяца.

— Неделя, — отрезал Стрешнев. — Максимум десять дней. Это всё, что я могу сделать.

— Месяц, — я встал. — И мы не будем углубляться в историю с векселями.

Он молча кивнул. На его лице читалось облегчение пополам с затаенной обидой.

— Прощайте, Петр Николаевич, — я направился к двери. — И не держите на меня зла. Каждый выживает как может.

Уже в дверях я обернулся:

— Да, и передайте Рыкову, пусть не торопится праздновать победу. Игра еще не закончена.

Выйдя на заснеженную улицу, я глубоко вдохнул морозный воздух. Даже месяц — это очень мало. Но все же лучше, чем ничего.

Теперь нужно срочно ехать в другие места. Время дорого.

«Бьюик» уже ждал у входа. Степан включил мотор, и мы тронулись по заснеженной мостовой. Степан уверенно вел машину между ломовыми извозчиками и редкими автомобилями.

— В Московский кооперативный, — коротко бросил я.

Скорницкий принял меня без обычных банковских церемоний. В его кабинете на Мясницкой все так же дышало деловой простотой — добротная мебель фабрики «Пролетарий», портреты вождей на стенах, новенькие конторские счеты на столе.

— Что ж, давайте посмотрим ваши документы, — он сразу перешел к делу, расстегивая ворот гимнастерки. — Без этих, — он мотнул головой, — купеческих расшаркиваний.

Я разложил перед ним балансы и производственные показатели. За окном глухо прогромыхал трамвай.

— Триста тысяч, — Скорницкий быстро пробежал глазами цифры. — Больше не смогу, даже если захочу. Но это твердо, под ваши московские активы.

— Сроки?

— Три месяца, потом продлим, если все будет в порядке. Надо только согласовать с районным совнархозом.

После кооперативного банка я направился в отделение Общества взаимного кредита на Варварке. Купеческий особняк петровских времен с колоннами, немного потрепанный, но все еще хранящий следы былой роскоши.

Председатель правления, грузный Семен Маркович Гуревич, долго разглядывал документы через толстые стекла пенсне:

— Двести пятьдесят тысяч, не больше. И то, если правление согласится. Сами понимаете, времена сейчас непростые.

Последним в списке был Московский городской банк. Его управляющий, бывший земский деятель Павел Дмитриевич Долгов, встретил меня настороженно:

— Сложно, голубчик, все очень сложно. Но если под залог оборудования… допустим, тысяч сто пятьдесят мы найдем.

Когда я вернулся в «Бьюик», уже перевалило за полдень. Семьсот тысяч не так уж плохо для первого дня. Но и этого катастрофически мало. Нужно искать другие источники.

После банков я отправился в промысловое товарищество «Красный металлист» на Таганке. Старый двухэтажный особняк купеческой постройки, где теперь разместилась артельная контора, встретил запахом щей из столовой и стуком конторских счетов.

Председатель правления Никифор Савельевич Мосолов, бывший путиловский мастер, хмуро изучал наши документы:

— Сто тысяч, — наконец произнес он. — Под залог станков и с обязательством взять на доработку часть наших заказов.

В транспортном кредитном обществе «Северный путь» на Каланчевской удалось договориться еще о восьмидесяти тысячах. Председатель правления, сухонький старичок в железнодорожной фуражке, придирчиво изучал схему наших перевозок:

— Но вагоны должны идти через наше общество. И по нашим тарифам.

Торгово-промышленное общество «Взаимопомощь» располагалось в бывшем доходном доме у Сретенских ворот. Его управляющий, грузный Семен Абрамович Зильберштейн, долго торговался, прежде чем согласиться на кредит:

— Семьдесят пять тысяч, не больше. И через наши оптовые базы пойдет часть металла.

Последним в списке значилось кредитное товарищество при артели «Техносбыт». Их председатель, молодой энергичный Василий Кузьмич Звонарев, сразу взял быка за рога:

— Дадим шестьдесят тысяч. Но вы обеспечите нам поставки инструментальной стали по твердым ценам.

К вечеру в моем блокноте набралось больше трехсот тысяч. Деньги небольшие, но каждая копейка сейчас на счету.

— В контору, — сказал я Степану, садясь в «Бьюик».

Нужно срочно вызывать Котова — пусть готовит документы под все эти мелкие кредиты. А завтра с утра начнем новый круг поисков. Время дорого, а нам еще предстоит найти почти миллион.

Пора собирать экстренное совещание. Будем думать, как мобилизовать внутренние резервы. И еще завтра предстоит непростой разговор с Орджоникидзе.

Темнело. На улицах зажигались фонари. Москва погружалась в зимние сумерки.