Нэпман 2. Изящная комбинация

Глава 11 Первая победа

Зал завода наполнял ровный гул работающих механизмов. Стрелки часов на стене центральной диспетчерской показывали пять тридцать утра. Последняя плавка оборонного заказа должна начаться через полчаса.

— Проверка системы управления, — голос Соколова звучал непривычно напряженно. Он склонился над пультом, утыканным приборами «Сименс». — Все параметры в норме.

На экранах электронно-лучевых трубок системы Бонч-Бруевича отражалась внутренность печей. Четкое изображение, никаких помех, свинцовое экранирование работало безупречно.

В цех вошел Тухачевский в сопровождении группы военных специалистов. Его безупречно подогнанная шинель с ромбами в петлицах контрастировала с рабочей спецовкой инженеров. За ним Лазарев из военной приемки с планшетом, набитым документами. Мы их не приглашали, сами явились, услышав, что мы готовы сдать первую партию заказа досрочно.

— Все готово к началу плавки? — Михаил Николаевич подошел к пульту управления, его цепкий взгляд профессионально оценивал оборудование.

— Да, товарищ командарм, — я указал на мнемосхему, где разноцветные лампочки показывали состояние каждого агрегата. — Система Гастева отлажена, бригады работают как часы.

Вдруг одна из ламп на схеме мигнула красным. Сорокин мгновенно склонился над приборами:

— Падение давления в регенераторе третьей печи!

— Что случилось? — Лазарев нервно поправил очки.

— Сейчас разберемся, — Зотов уже крутил ручки настройки, всматриваясь в показания приборов. — Похоже, засорился клапан подачи воздуха.

На экране электронно-лучевой трубки было отчетливо видно, как меняется пламя в печи. Температура начала падать.

— Автоматика переключает подачу на резервный контур, — Сорокин показал на индикаторы. — Система сама компенсирует отклонение.

Действительно, стрелки приборов медленно поползли вверх. Красная лампа на мнемосхеме сменилась зеленой. Система Бонч-Бруевича отработала точно по программе.

— Впечатляет, — негромко произнес Тухачевский. — А раньше потребовалось бы останавливать печь.

В этот момент в диспетчерскую буквально влетел Величковский. Его пенсне съехало на кончик носа от быстрого шага:

— Анализ последней плавки показал небольшое отклонение по хрому. Нужно скорректировать состав шихты.

— Успеем? — я взглянул на часы.

— Система позволяет внести изменения за семь минут, — Сорокин уже делал пометки в журнале плавки. — График не собьется.

Тухачевский с интересом наблюдал за слаженной работой команды:

— Знаете, я был на германских заводах Круппа. Но такой автоматизации не видел даже там.

За огромными окнами в чугунных переплетах занимался рассвет. Над заводскими корпусами поднимался пар от градирен новой системы охлаждения. На железнодорожных путях маневровый паровоз подавал платформы с шихтой.

— Начинаем загрузку, — скомандовал я.

Система световой сигнализации ожила. Цветные лампы задавали ритм движения бригад. Рабочие двигались четко по циклограммам Гастева, ни одного лишнего движения.

— Посмотрите, — Зотов указал на самописцы. — Температурный режим идеальный. Автоматика держит точность до пяти градусов.

На главном экране было видно, как в печь загружают последние материалы. Мощные краны работали бесшумно, управляемые с центрального пульта.

— Засекаю время плавки, — Лазарев достал из кармана кителя хронометр.

Величковский не отрывался от анализатора газов «Герэус»:

— Состав атмосферы в печи оптимальный. Это будет лучшая плавка из всей серии.

Прошло три часа. Самописцы вычерчивали идеальные кривые на диаграммных лентах. Система автоматического регулирования работала безупречно.

— Температура тысяча шестьсот сорок градусов, — доложил Сорокин. — Можно начинать разливку.

Тухачевский шагнул к пульту управления:

— Разрешите мне?

Я кивнул. Командарм уверенно повернул главный рубильник с эбонитовой рукоятью. На мнемосхеме вспыхнула цепочка зеленых огней.

В печи открылась летка. Поток расплавленного металла хлынул в ковш. На экране электронно-лучевой трубки было отчетливо видно, как равномерно, без единого всплеска идет разливка.

— Время плавки на двадцать процентов меньше нормативного, — Лазарев сверился с хронометром. — Это рекорд.

— Безупресное качество, — добавил Величковский, просматривая результаты экспресс-анализа. — Идеальный состав, полная однородность структуры.

Последняя плавка партии оборонного заказа завершена. Система Гастева, автоматика Бонч-Бруевича, изобретения Зотова, все сработало безупречно.

Тухачевский повернулся ко мне:

— Поздравляю, товарищ Краснов. Вы не просто выполнили заказ. Вы создали принципиально новое производство. С такой технологией мы обгоним любую европейскую промышленность. Если сегодня на испытаниях снаряды из вашей стали покажут такие же впечатляющие результаты, то я загружу все ваши цеха своими заказами.

Да, точно. Помимо выполнения последней плавки, сегодня нам предстоит посмотреть испытания снарядов.

Экспериментальная партия. Посмотрим, как себя покажет новая сталь. Надеюсь, не хуже, чем броня.

Полигон артиллерийского НИИ встретил нас морозной тишиной. Термометр показывал минус двадцать четыре.

В предрассветных сумерках на огневых позициях замерли три орудия: знаменитая трехдюймовка образца 1902 года, новая полковая пушка 1927 года и опытный образец модернизированной системы.

— Начнем с базовой трехдюймовки, — полковник Лазарев развернул на походном столике схемы испытаний. — Первая серия бронебойные снаряды стандартного образца, вторая из новой стали.

Тухачевский, в распахнутой шинели, внимательно осматривал выложенные на брезенте снаряды. Его опытный глаз артиллериста подмечал малейшие детали.

— Внешне идентичны, — он взвесил на ладони два снаряда. — Но ваши чуть легче при том же объеме. Интересно, однако.

Зотов уже установил регистратор с часовым механизмом. Рядом техники монтировали новейшую рентгеновскую установку «Сименс» для проверки целостности корпусов после удара.

— Хронографы откалиброваны, — доложил Сорокин, проверяя приборы. — Готовы фиксировать начальную скорость и скорость у цели.

На полигоне установили три типа мишеней: стандартную броневую плиту, железобетонный каземат и специальный щит для проверки кучности стрельбы. За мишенями улавливатели для последующего изучения снарядов.

— Первая серия! — раздалась команда. — Стандартные снаряды, дистанция сто метров!

Грянул выстрел. Трехдюймовка образца 1902 года качнулась на лафете с характерными загнутыми станинами. Хронограф зафиксировал начальную скорость.

— Попадание в броневую плиту! — доложил наблюдатель. — Пробитие неполное, снаряд разрушился.

Следующие выстрелы показали схожую картину. Стандартные снаряды либо разрушались при ударе, либо давали значительное рассеивание.

— Теперь ваши снаряды, — Тухачевский дал знак заряжающим.

Первый же выстрел заставил всех броситься к мишеням. Снаряд из новой стали не просто пробил броневую плиту, он сохранил форму и застрял в песчаной подушке улавливателя.

— Невероятно! — Величковский рассматривал извлеченный снаряд через лупу. — Структура металла почти не нарушена. Идеальная кристаллическая решетка.

Следующая серия выстрелов по железобетонному казамату показала еще более впечатляющие результаты. Снаряды из новой стали пробивали бетон, не теряя формы, что значительно увеличивало разрушительный эффект.

— А теперь самое интересное, — Лазарев указал на новую полковую пушку образца 1927 года. — Проверим ваши снаряды в современной системе.

Модернизированная пушка с более длинным стволом обеспечивала большую начальную скорость. Снаряды из новой стали показали великолепную устойчивость в полете.

— Смотрите на кучность! — Сорокин показывал результаты замеров. — Рассеивание меньше на тридцать процентов. Форма снаряда не деформируется даже при максимальных перегрузках.

К полудню испытали все три системы. Результаты превзошли ожидания. Снаряды из новой стали показали лучшую пробивную способность, меньшее рассеивание, сохраняли формы после удара. Еще оставались стабильными при любых температурах.

Тухачевский изучал графики, вычерченные на миллиметровке:

— Знаете, товарищ Краснов, это не просто улучшение характеристик. Это революция в артиллерии. С такими снарядами эффективность наших орудий вырастет минимум в полтора раза.

— А вот результаты рентгеновского контроля, — Зотов разложил снимки. — Никаких внутренних трещин или деформаций после удара. Металл работает как единое целое.

В этот момент ко мне подошел Головачев:

— Есть дополнительная, информация, — он говорил тихо, чтобы слышал только я. — В Кремле очень заинтересовались результатами. Товарищ Сталин ждет вас сегодня в шесть вечера.

Я взглянул на часы. До встречи еще достаточно времени. На полигоне уже готовили новую серию испытаний теперь для модернизированной трехдюймовки, той самой, которой предстояло стать основой артиллерии РККА.

— Заряжай! — снова раздалась команда.

В морозном воздухе снова грянул выстрел.

После успешно прошедших испытаний я заехал на завод, переоделся, проверил дела и отдал необходимые распоряжения. А оттуда уже поехал к Сталину на доклад.

Попал к главе государства на удивление быстро. Меня уже ждали. Через десять минут, после того как я приехал, я уже сидел в приемной главы государства.

В приемной Сталина часы показывали без четверти шесть. Поскребышев, просмотрев мои документы, молча кивнул на массивную дубовую дверь кабинета.

Первое, что бросилось в глаза это простота обстановки. Никакой показной роскоши: длинный стол для заседаний, простые стулья, в углу большая карта СССР. На столе у окна аккуратные стопки бумаг, несколько остро отточенных карандашей, пепельница.

Сталин стоял у окна, набивая трубку табаком. На нем привычный полувоенный китель без знаков различия. Услышав мои шаги, он обернулся:

— Товарищ Краснов? Входите, — он говорил негромко, с характерным грузинским акцентом. — Серго много рассказывал о ваших успехах.

За столом уже сидели Орджоникидзе и Ворошилов. Климент Ефремович что-то помечал в блокноте карандашом.

— Присаживайтесь, — Сталин указал на стул. — Рассказывайте о результатах испытаний.

Я начал докладывать, стараясь быть предельно точным в цифрах и фактах. Говорил о новой технологии производства, об автоматизации, о результатах тестов брони и снарядов.

Сталин слушал внимательно, временами прохаживаясь вдоль стола. Его трубка почти погасла, но он, казалось, не замечал этого.

— Значит, говорите, производительность выросла на тридцать процентов? — он остановился, внимательно глядя на меня. — А качество?

— Брак практически исключен, товарищ Сталин. Автоматика контролирует каждый параметр.

— Интересно… — он снова начал ходить. — А что с людьми? Сколько рабочих высвободила ваша автоматизация?

— Мы никого не сократили, — я достал из папки графики. — Бывшие операторы печей прошли переобучение, стали наладчиками автоматики. По системе Гастева.

Сталин взял графики, внимательно изучил:

— Толково придумано. Очень толково… — он повернулся к Орджоникидзе. — Что скажешь, Серго?

— Я говорил, дорогой, — Орджоникидзе подался вперед. — Это именно то, что нам нужно для индустриализации. Новые технологии и научный подход.

— А вот с Крестовским нехорошо получилось, — вдруг сказал Сталин, снова останавливаясь. — Очень нехорошо. Бракованная броня для танков — это уже не экономическое преступление. Это…

Он не договорил, но все поняли смысл.

— У меня тут интересные документы, — Сталин подошел к своему столу, взял папку в коленкоровом переплете. — О связях некоторых частных промышленников с иностранным капиталом. И не только промышленников.

Он сделал паузу, внимательно глядя на всех присутствующих:

— Мы тут посоветовались и решили… — он взял со стола другую папку. — Создать государственное объединение металлургических заводов. С включением в него предприятий Крестовского и некоторых других… бывших частников.

Орджоникидзе подался вперед:

— Леонид Иванович уже доказал, что умеет организовать современное производство.

— Да-да, — Сталин поднял руку. — Именно поэтому мы и решили назначить товарища Краснова руководителем объединения. Вы не против, товарищ Краснов?

Это прозвучало не как вопрос, а как уже принятое решение.

— Готов работать там, куда направит партия, — ответил я.

— Вот и хорошо, — Сталин слегка улыбнулся в усы. — Документы подготовят завтра. А пока… — он повернулся к Ворошилову. — Климент Ефремович, как там с новым заказом на снаряды?

— Уже готовим техническое задание, — Ворошилов протянул мне папку. — С учетом сегодняшних испытаний объем будет значительно больше.

Сталин снова прошелся по кабинету, потом остановился у карты:

— Знаете, товарищ Краснов, что главное в нашем деле? — он повернулся ко мне. — Не останавливаться на достигнутом. Вы создали хорошее производство. Теперь надо сделать его образцовым. Чтобы все остальные равнялись.

Он подошел ближе:

— И вот еще что… Готовьте предложения по расширению автоматизации на другие заводы. Стране нужна современная промышленность. Очень нужна, — он выделил слово «очень». — Особенно сейчас.

Я заметил, как переглянулись Орджоникидзе и Ворошилов.

— Можете идти, товарищ Краснов, — Сталин протянул руку для пожатия. — Серго передаст все документы по объединению. И… — он помедлил. — Спасибо за хорошую работу.

Уже в дверях я услышал его негромкий голос:

— Кстати, Серго, что там с уральскими заводами? Их тоже пора модернизировать.

Выйдя из кремлевского кабинета, я почувствовал, как бешено колотится сердце. Только что решилась судьба не только моего завода, но и значительной части советской металлургии.

Я крутился, как белка в колесе, чтобы достичь этого. Недосыпал, недоедал, сбросил килограммов десять. Но достиг своего. Еще, кстати, чуть было не поссорился с Леной.

Кстати, о Лене. Она приняла решение. После приема у Сталина я отправился опять на завод, опять проверил, как там дела.

А затем поехал на вокзал. Даже не успел пообедать. С утра ни росинки.

Рижский вокзал встретил меня привычной суетой зимнего вечера. Под стеклянным куполом работы инженера Померанцева гулко разносились звуки станционных колоколов. Глянул на заголовки вечерних газет и сразу заметил передовицы: «Великая победа советских металлургов!», «Новые успехи индустриализации!»

Лена стояла у купе в новом сиреневом пальто. На перроне громоздились чемоданы из телячьей кожи с наклейками «Совторгфлот» и немецкими ярлыками «Deutsche Reichsbahn». В руках она держала маленькую сумочку «Гермес», мой прощальный подарок.

— Ты все-таки пришел, — она слабо улыбнулась, но в карих глазах читалась грусть.

— Как я мог не прийти? — я попытался улыбнуться в ответ.

Над перроном висели новенькие электрические фонари с матовыми плафонами. В их свете снежинки казались серебряными. Паровоз «Су» выпускал клубы пара, готовясь к отправлению.

— Я читала в утренних газетах о твоем назначении, — Лена машинально теребила брошь-молекулу. — Поздравляю. Теперь у тебя будет целая промышленная отрасль.

— А у тебя — карьера в торгпредстве, — я старался говорить ровно, но голос слегка дрогнул.

Мимо спешили пассажиры, гремели тележки носильщиков в форменных фуражках. Кто-то торопливо пробежал с чемоданом, задев меня плечом.

— Знаешь, — Лена посмотрела мне в глаза, — я долго думала. Может быть, лет через десять мы поймем, кто из нас сделал правильный выбор.

— Десять лет… — я невесело усмехнулся. — За это время мы построим автоматизированные заводы, о которых сейчас никто не мечтает. Создадим технологии, которых еще нет даже в Германии.

— Вот видишь, — она чуть заметно улыбнулась, — ты уже в будущем. А я… я хочу увидеть мир. Научиться чему-то новому. Понять, как устроена европейская промышленность.

На соседнем пути загудел маневровый паровоз. Его свисток словно поставил точку в нашем разговоре.

— Осторожно! — раздался голос проводника в форменной шинели. — До отправления пять минут!

Лена достала из сумочки конверт:

— Здесь перевод статьи о новом методе термообработки. Может пригодиться для твоих заводов.

— Даже сейчас думаешь о работе? — я взял конверт, наши пальцы на мгновение соприкоснулись.

— Мы же профессионалы, помнишь? — она попыталась пошутить, но глаза предательски заблестели.

Станционный колокол ударил трижды. Проводники начали закрывать двери вагонов.

— Берегись Крестовского, — вдруг сказала Лена. — Он не тот человек, который легко признает поражение. Хотя, даже не его. А людей, стоящих за ним.

— Теперь это уже не важно, — я покачал головой. — Его время прошло.

Паровоз дал протяжный гудок. Лена порывисто шагнула ко мне, обняла:

— Прощай. И… спасибо за все.

Я почувствовал знакомый запах духов «Коти Шипр». На мгновение захотелось удержать ее, что-то сказать… Но состав уже медленно трогался.

Лена быстро поднялась в вагон. В тамбуре на мгновение мелькнул ее силуэт, и поезд начал набирать ход.

Я стоял на перроне, пока последний вагон не скрылся в снежной мгле. В кармане пальто лежал конверт с ее последней работой. Над головой в стеклянном куполе горели электрические лампы, разгоняя зимние сумерки.

Я подождал, когда поезд уедет и медленно пошел к выходу. У меня много работы. Целая промышленная империя ждала преобразований. Но почему-то сейчас, в этот момент торжества, победа казалась неполной.

У выхода с перрона я остановился, достал конверт. На нем знакомым почерком было написано: «Для будущих проектов. Береги себя. Л.»