Алёша
После того, как отошедшие от шока, присутствующие рядом, убедили меня, что некий немецкий фриц не является плодом моего больного разума, а живым вражеским существом, то у этих самых, вольно или невольно находящихся рядом товарищей, возник небольшой, но очень резонный вопрос: «Откуда советский комсомолец Забабашка знает невесть как оказавшегося тут Фрица⁈»
Вопрос был логичный, но отвечать я не спешил, находясь в полуобморочном состоянии.
Я не был сентиментальным человеком, но всё же чудесное оживление того, кто мне очень помог, даже меня заставило заплакать и без того слезящимися глазами.
Кроме этого, я задавался вопросом, над чьим трупом, у уничтоженной вражеской миномётной батареи, я рыдал, и чьё, разорванное от взрыва гранаты, тело я накрывал плащ-палаткой.
Не обращая внимания на вопросы, доносящиеся со всех сторон, я на негнущихся ногах подбежал к Фрицу и для того, чтобы вновь убедиться, что он не галлюцинация, а живой человек, аккуратно похлопал того по плечу.
И когда я услышал его крик боли, то удивлению моему не было предела.
Я повернулся к толпящимся бойцам и пояснил:
— Товарищи, это тот самый Фриц, который помог мне уничтожить немецкие орудия и миномёты.
Красноармейцы, которые про эту историю не слышали, ничего не понимая, переглянулись между собой и, пожав плечами, приготовились слушать детали операции.
А Воронцов, который был в курсе тех событий, явно вспомнив их, уточнил:
— Это тот, который умер?
— Ага, — кивнул я, а потом на всякий случай поправился: — Но, как видите, не совсем умер. Хотя лежал он там, у мотоцикла с разорванным животом. — Я повернулся к неожиданно воскресшему, посмотрел на закрывающее его одеяло и, показав на живот, уточнил на немецком: — Неужели тебе всё там зашили и смогли восстановить?
Немец откинул одеяло и показал, что там у него раны нет.
— Забабаха, живот в порядке. Меня сильно контузило, когда граната рядом взорвалась. А ранений нет. Просто сознание потерял, а сейчас тут лежу. В общем, цел, только голова кружится.
История была удивительная, особенно в том моменте, в котором я прощался с телом Фрица. Теперь получалось, что тот фриц был просто каким-то «левым» фрицем с маленькой буквы, а я его принял за своего боевого помощника.
Впрочем, при том состоянии, в котором я был тогда, в этом не было ничего удивительного. Столько контузий, сколько я получил в тот день, вряд ли смог бы получить в нашем мире кто-нибудь ещё и продолжить сражаться.
Так как никто из рядом стоящих не понимал немецкого, я собрался было перевести, чтобы, так сказать, все были в курсе продолжающейся «Санта-Барбары».
Но потом решил, что это лишнее. И, в очередной раз совершенно бессовестно преступив устав, вытер слёзы текущие из глаз и гаркнул:
— Товарищи красноармейцы, а чего, бой уже закончился⁈ Немцев в городе нет? Войне конец? Можно постоять и послушать интересную историю про не менее интересные приключения фрица в СССР?
— Так, это, больницу-то зачистили, — буркнул кто-то из бойцов.
— Тогда чистите город, согласно ранее полученных распоряжений! Или уже немцы все сами вымерли как мамонты⁈
Тут Воронцов, вероятно, тоже осознал, что хаотичный сход пора разгонять, и скомандовал:
— Разойдись! Продолжать выполнение боевой задачи!
С ним спорить, разумеется, никто не стал.
После того как бойцы вышли, чекист сказал:
— Об этом немце ты мне ещё раз, подробно, потом расскажешь, а сейчас пошли к Селиванову, он тебя ждёт.
Приказ был недвусмысленным, а потому нужно было идти. Фрицу на прощание я сказал, чтобы тот выздоравливал, и что вскоре его навещу. А потом добавил, чтобы тот вёл себя смирно и выполнял все команды конвоиров.
— А то пристрелят ненароком, и нового воскрешения уже может и не быть.
Оставив на дверях охрану, мы с лейтенантом госбезопасности прошли в палату к подполковнику.
Тот полулежал на кровати на подложенных под спину подушках. Выглядел откровенно плохо. Трёхдневная щетина, бледное лицо и усталый, измученный взгляд. Множественные ранения давали о себе знать.
В палате, кроме него, находился командир разведки майор Лосев. Тот выглядел лучше, и, хотя у него были перебинтованы голова и нога, он сидел на стуле, а не лежал.
Оба командира выглядели ослабшими. Когда мы вошли, они о чём-то спорили, но из-за изнеможенного состояния их спор носил крайне мягкий характер.
— А я говорю, нужно в лес уходить. Там мы, наверняка, сможем оторваться от противника, приблизиться к линии фронта и связаться со своими, — утверждал командир разведки.
— Линия фронта насыщена противником. Чтобы пробиться к нашим, нам, вначале, необходимо наладить с ними взаимодействие. А рация, как мне доложили, у нас неисправна. Что же касается леса, то, прежде чем туда уходить, необходимо изыскать не только достаточное количество оружия и боезапаса, но и провианта, — пояснял свою позицию подполковник Селиванов, который, как я уже знал, в связи с гибелью Неверовского возглавил командование над всеми освобождёнными бойцами.
— Вот, доставил героя, — доложил Воронцов, аккуратно подталкивая меня вперёд.
— Здравствуйте! — отдал я честь.
— Проходи, Алёша, присаживайся на табурет, — устало улыбнулся мне новый комдив. И когда я прошел, он пристально посмотрел на меня и произнёс: — Спасибо тебе, красноармеец Алексей Забабашкин, за всех нас. За то, что помог освободить наших военнопленных и за смекалку твою. Как будет возможность, напишу представление на тебя к Звезде героя. Ещё одно. Ты вообще сделал для обороны города и для нашего правого дела столько, что как минимум две звезды заслужил. А то и больше. Ещё раз спасибо, и благодарю за службу!
После таких хвалебных слов, разумеется, пришлось встать и, как положено, ответить:
— Служу Советскому Союзу!
— Хорошо служишь. Но необходимо ещё послужить. Нам нужна твоя помощь. Ты готов?
— Разумеется! Да!
— Тогда слушай! Дело в том, что у нас появилась идея взять Новск. Вижу, что ты удивлён, а потому поясню. Новск и местность вокруг, нам хорошо известны. Там осталось множество наших укреплений, что мы рыли всю прошлую неделю. Там нам оборону, теми небольшими силами, что у нас есть в наличии, будет держать много проще. К тому же, как мне доложил товарищ Воронцов, численность отряда у нас более трёхсот человек. А это в два раза больше бойцов, чем было при прошлой обороне. К тому же, за эти два дня немецкие войска уже ушли в сторону Ленинграда и, наверняка, вступили в бой. Поэтому вернуть их оттуда немцам будет ой как сложно. И это нам может сыграть на руку. Понимаешь?
— Да, — кивнул я и сразу же добавил: — полностью с вами согласен, товарищ комдив. Тем более что там — в Новске, скорее всего, есть наши пленные военные и медсёстры, которых просто необходимо освободить.
— И это тоже, — согласился со мной подполковник. — Сейчас, самый подходящий момент для наступления — немцы толком не знают численность наших сил, у них паника. И они, разумеется, не ожидают, что мы пойдём на Новск. Так что это будет для них неожиданностью. Так вот, в связи с предстоящей нашей атакой, мы хотим попросить тебя оборудовать огневую позицию на крыше у одного из стоящих на восточной окраине города домов и своим точным огнём прикрывать наступающих. Помнится, что ты неплохо в темноте видишь, а стреляешь метко, так что уверен, что не подкачаешь, — он вновь сосредоточенно посмотрел на меня и спросил: — Сможешь выполнить боевую задачу?
— Да! Смогу, — вновь встал я.
— Вот и хорошо, — махнул он мне рукой, мол, присаживайся. — Вот под твоим прикрытием наши красноармейцы и пойдут на штурм. Жаль, конечно, что у нас нет для поддержки танков и бронемашин. А ведь на поле боя, на дороге между городами стоит много брошенной противником техники. Надо этот вопрос в дальнейшем всесторонне будет обдумать. Необходимо найти механиков. Может быть, что-то удастся починить и тем самым, в будущей обороне, усилить нашу боевую мощь. Но этим заниматься необходимо, разумеется, не сейчас. Сейчас, что есть, то есть. Атакуем теми войсками, какие в наличии. И атаковать нужно как можно скорее. Пока немцы не оклемались, шанс упускать нельзя.
В дверь постучали. После разрешения войти заглянул боец, позвал Воронцова.
Тот вышел и почти сразу вернулся.
— На западной части Троекуровска обнаружены четыре новые пушки, вероятно, гаубицы.
— Пушки нам нужны, — произнёс Селиванов и, посмотрев на меня, как на «эксперта», поинтересовался: — Как думаешь, эти пушки перебросили как замену ранее уничтоженной тобой батареи?
Я лишь пожал плечами.
— Может быть и так. Но в любом случае — пушки есть пушки. Если снаряды найдём, то они нам могут очень пригодиться.
— Согласен. Надо поискать. Только вот где нам взять артиллеристов⁈
— Товарищ подполковник, наверняка среди освобождённых военнопленных артиллеристы найдутся, — предположил Лосев.
— Правильно мыслишь, товарищ майор. Вот и надо этим заняться немедля. Необходимо переписать освобождённых бойцов, узнать их специальности, в каких родах войск и где они проходили военную службу. Кроме того, необходимо сформировать из них взводы и роты. Ранее речь шла о технике, значит, повторюсь, нам нужно искать механиков и водителей, кто сможет всем этим восстановленным хозяйством управлять. И опять же, нужна техника, чтобы перевезти всё это добро в Новск, если мы его, конечно, захватим с налёта.
— Захватим, — уверенно сказал Воронцов и, показав на меня пальцем, спросил: — Алёша, я вот сейчас вспоминаю, что ты в своём рапорте, писал о том, что тот твой знакомый Фриц, неплохой корректировщик? Это же вроде бы он немецкую батарею на наши оборонительные позиции наводил, когда немцы колонной на нас шли?
— Было такое дело, — кивнул я. — Но только это было до тех пор, пока он не осознал всей пагубности гитлеровского строя. А как осознал, так сразу же стал наводить свою немецкую артиллерию на немецкие же колонны.
Вероятно, чекист уловил в моих словах попытку отмазать Фрица от зелёнки на лбу и маячившей стенки, потому улыбнулся и сказал:
— Можешь его не обелять. Если всё тобой сказанное правда, то он уже смыл, как минимум, большую часть своего позора кровью. Сейчас я веду к тому, что местность, по которой мы будем вести наступление, хорошо знает, а значит, и артиллерию сможет наводить не хуже, чем… гм, — тут он немного запнулся, но потом, кашлянув, закончил мысль: — чем в прошлый раз.
— Думаю — да.
— Вот и отлично, осталось только подходящий транспорт найти, чтобы тот гаубицы смог на место доставить. У нас есть как минимум один трофейный «Ханомаг». Тут на улице вроде бы грузовики ещё были. Их тоже надо посмотреть. Сейчас распоряжение дам, чтобы механиков и артиллеристов в срочном порядке искать начали. Пусть берут пушки и везут их на место, где ранее стояла немецкая батарея. Тогда корректировщику будет легче огонь корректировать, ведь расстояние до целей будет точно таким же, как и при прошлой корректировке. Ты, Лёшка, с приданным тебе лейтенантом, тоже поедешь туда и на месте покажешь бойцам, что и как. А как сделаешь, мигом направляйся на поиски снайперской позиции. Ну а мы пока подтянем отряды к передку и через час начнём атаку. Ты должен успеть решить все вопросы с батареей.
Сказав это, Воронцов перевёл взгляд на Селиванова, ожидая утверждение своих предложений, ведь формально командовал дивизией именно подполковник.
Тот тяжело дыша, соглашаясь, кивнул:
— Утверждаю!
— Тогда так и решим. Сейчас выясняем насчёт артиллерии, а если её работу удастся наладить, наступление вдоль дороги начнём одновременно с артиллерийской поддержкой. Это должно будет сыграть нам на руку.
— Согласен. И ещё, Григорий Афанасьевич, дай распоряжения ротным, довести до каждого красноармейца, чтобы при атаке не ленились пригибаться. Пуля — она дура. Но сейчас — ночь, и шансы без потерь вплотную подобраться к немцам есть. И не теряй время, как всё будет готово, сразу начинайте. Терять время нельзя. Если противник хорошенько укрепится, то у нас может и не получится ничего.
— Будем спешить, товарищ комдив. Но всё равно — час, не меньше. Быстрее артиллерию вряд ли успеем установить.
— А я думаю, мы и за час не справимся, — влез в командирский разговор я. И когда они перевели свои взгляды на меня, как самый младший по званию, пояснил свою простую, но очевидную мысль: — Ночь на дворе. В это время суток, нормально вижу только я один. Техника немецкая, незнакомая. Как эти вражеские пушки крепить к бронетранспортёру или к грузовику, кто-нибудь знает?
Я намеренно опустил слово из будущего — «фаркоп», потому что не помнил, как именно это устройство называется в этом времени.
— Артиллеристы разберутся, — не согласился с моим скепсисом Воронцов, а потом не совсем логично добавил: — Только этих самых артиллеристов найти ещё надо.
— Вот именно! А на это тоже нужно, то самое, драгоценное время. Да и потом, это же наши артиллеристы, а не немецкие. Откуда они знают, как там что крепить в неизвестных им конструкциях?
— Это не отговорка. Там механизм, тут механизм. Сообразят как-нибудь, — не сдавался чекист.
— Хорошо, пусть так. Пусть сообразят. Но только на это тоже необходимо будет время потратить. Но на этом не всё. Ведь нам нужно будет те пушки установить на позицию, найти к ним снаряды, а затем и пристрелять, — пояснил я всю бездну проблем, а потом, слегка шлёпнул себя по лбу и добавил: — К тому же необходимо будет наладить телефонную связь между артиллерийскими расчётами и корректировщиком. А если учесть, что Фриц тоже ничего ночью не видит, то нас ждёт удивительная пристрелка и вообще это самое корректирование. Я, конечно, смогу со своей стороны помочь, подсказывая, куда именно прилетел тот или другой снаряд. Но эффективность данной методы вряд ли будет высокая. Поэтому считаю, что в данный момент при данных обстоятельствах, за столь короткий срок, никакой нормальной работы артиллерии наладить не получится.
Воронцов тяжело выдохнул, очевидно принимая мои аргументы, и, посмотрев на подполковника, подвёл итог:
— Товарищ комдив, как ни крути, а Забабашкин прав. Что ж, значит, придётся наступать без арт-поддержки. Надеюсь, немцы, не ожидая нашего наступления, не успеют как следует занять позиции в западной части города, и сгустившаяся темнота нам поможет.
Селиванов согласно кивнул и всё вроде бы утвердили.
Но в этот момент в разговор вновь влез я, и вытерев очередную порцию слёз предложил удивлённым командирам начать наступление не вдоль дороги, а через холм лесопосадки, на котором я несколькими днями ранее находился в засаде.