Разумеется, услышав столь необычное, странное и, в какой-то мере, самоубийственное предположение, все собравшиеся с удивлением посмотрели на меня.
Пришлось подтвердить.
— Да, товарищи, вы как хотите, а я иду освобождать наших, благо оружие у нас теперь есть, и, надеюсь, часть его на такое дело вы мне выделите.
Я прекрасно понимал, что несколько перегибаю палку. Но на то, чтобы весь коллектив, не спеша, потихонечку готовя, подводить к этой мысли, не было ни сил, ни времени.
И, естественно, этот мой демарш не остался незамеченным командиром.
— Отставить, Забабашкин! Равняйсь! Смирно! — скомандовал он, тем самым напоминая, кто тут главный.
После такого обращения, вытянулись, как могли, все. И даже лежащий на носилках Апраксин.
Лейтенант госбезопасности обвёл нас тяжёлым взглядом и спросил:
— Какие ещё будут предложения, идеи? — и тут же объяснил: — У нас единоначалие, и все решения принимать буду я и только я. Но всё же, в сложившейся обстановке, считаю правильным и нужным для дела услышать все мнения, — он посмотрел на раненого и сказал: — Давай, Роман Петрович, с тебя начнём. Говори свои мысли.
Апраксин прокашлялся и ослабленным голосом поведал, что он за то, чтобы пробираться к своим.
Следующим чекист поинтересовался о мыслях у Твердева. Но тот лишь развёл руками и сказал, что не может определиться, не зная обстановку, да и вообще военное дело. С одной стороны, он считал, что впятером идти на такую авантюру, как проникновение в кишащий немцами город рискованно и опасно. Но, с другой стороны, говорил о том, что не против помочь нашим людям, попавшим в заточение.
Когда же очередь дошла до Садовского, который, как мне казалось, тоже проголосует за возвращение домой, тот меня удивил.
Он закрыл глаза и сквозь зубы отчеканил:
— Товарищ командир, товарищи, я видел собственными глазами, что эти уроды делают с нашими советскими людьми и бойцами Красной армии. Да вы и сами видели сложенные в гору тела. А потому, если есть хоть малейшая возможность освободить наших красноармейцев из плена, ею надо обязательно воспользоваться! Нельзя наших товарищей оставлять на милость этим зверям в человеческом обличии. Я за то, чтобы пойти и всех этих бандитов до единого перебить.
Теперь, когда все высказались, получалось, что даже если Воронцов проголосует за своё первое предложение — пробиваться к линии фронта, то наши голоса будут равны.
Но Григорий Афанасьевич, вероятно, проникся словами Садовского. Он посмотрел в сторону того места, где лежали тела наших убитых товарищей, и сказал:
— Такого зверства, что учинил враг, мы ему простить не имеем права. А значит, бойцы Рабоче-Крестьянской Красной армии, слушай мой боевой приказ: ещё раз осмотреть лагерь, собрать все трофеи, погрузить их на две подводы и направиться к Новску! Когда прибудем туда, остановимся километрах в трёх в лесу, проведём разведку, а далее будем действовать по обстановке. Вопросы есть? Нет? Выполнять!
У меня был вопрос, и я, дождавшись, когда Садовский с Твердевым направятся на сбор трофеев, предложил снарядить не две повозки, а четыре, использовав всех лошадей.
— Зачем нам столько? — спросил Воронцов. — Нам двух вполне хватит.
— Сейчас — да, согласился с ним я, — но потом-то по идее людей прибавится. Будут раненые, уставшие. Где мы их разместим? Так что, давай лучше используем всех лошадей, что есть в наличии. И раз дополнительные телеги у нас есть, то предлагаю собрать не только оружие, но и одежду, если таковую мы тут найдём.
— Зачем она нам?
— Так если удастся пленных освободить, то сразу и оденем, и вооружим.
— Гм, правильно рассуждаешь. Кстати, а почему лошадей всего четыре? Вообще, помниться, их было в обозе вроде бы семь, — напомнил чекист и развил свою мысль, продолжив: — Наверное, остальные при захвате погибли?
— Возможно. Но раз так, то очень вероятно, что их пустили на мясо. Можно поискать.
И мы действительно нашли рядом с лагерем две разделанные туши, которые лежали в овраге и были накрыты брезентом и ветками.
Часть мяса оставили, а часть решили взять с собой.
Таким образом, в нашем отряде теперь было не только обмундирование, но и пропитание, что для нормального долгосрочного ведения боевых действий тоже немаловажно.
Оставалось разрулить вопрос с водой, но при постоянных дождях и речке неподалёку он был вполне решаем.
И, конечно же, у нас теперь имелось оружие, которого было не просто много, а очень много для такой малой группы.
Точно я не считал, но только винтовок системы Мосина у нас было не менее семидесяти штук. А ещё револьверы, ППШ, ножи, гранаты, взрывчатка и даже два десятка противотанковых мин. Кроме того, была найдена рация. Никто пользоваться ей не умел, но всё же мы решили забрать находку с собой, надеясь, что в дальнейшем, возможно, нам удастся найти радиста.
Вскоре наша разношёрстная компания тронулась обратно в Новск. Каждый из нас сел за управление лошадью. Апраксина вёз лично Воронцов. Я ехал первый, и в мои обязанности входило не только управление гужевым транспортом, но и наблюдение.
Перед тем, как отправляться в путь, подпольщик предложил мне надеть на рукав белую повязку, аргументируя это тем, что я еду первым, и если меня остановят, то по повязке определят, что я состою на службе у Нового порядка.
Но я отказался от этой сомнительной чести, считая, что толку от такой тряпки на руке не будет никакого. И, показав полностью замотанные бинтами руки, сказал:
— Белое на белом всё одно ни фига не видно.
Так я и ехал в нашем импровизированном кортеже абсолютно без опознавательных знаков, ибо распознать меня в том виде, в котором я сейчас находился, мог только практикующий мумиевед-египтолог.
Добрались без приключений, затратив на всю дорогу около четырёх часов.
Я быстро вычислил самое высокое дерево и минут за пять забрался на его верхушку, с которой можно было видеть весь город и всю прилегающую местность.
Сидя на березе, я, как ни вглядывался в городской пейзаж до помутнения в голове сфокусированным зрением, прочёсывая улицу за улицей, так ничего необычного заметить не смог. Немецкие солдаты были, немецкая техника в городе была, а вот никого из гражданских, пленных или медиков, как ни старался увидеть, так и не смог.
Спустился вниз и доложил.
— Неужели, захватив город, они сразу же всех убили? — нахмурив брови, предположил Воронцов.
— Вряд ли, — усомнился я. — Зачем им медиков-то убивать? Они же не в поле, и за дисциплину переживать не надо.
— Тогда что? Спрятали?
И тут мне пришло в голову воспоминание, которое породило мысль.
Я сразу же её озвучил:
— А может быть, их вообще тут уже нет? Может быть, их угнали из Новска в Троекуровск?
— Зачем? Если немцы решили бы использовать наших медиков в своих целях, то могли бы их приписать лечить своих солдат в госпитале, что в Новске. Не вижу смысла их куда-то перемещать.
— А я вижу. Зачем им наш госпиталь, что мы в школе организовали? Ведь в Троекуровске есть нормальная больница, в которой, к слову сказать, одно большое крыло целое и совсем не пострадало от бомбёжек. Там по любому удобней расположиться, — предположил я и продолжил свою мысль: — Это что касается медработников. А вот что касается пленных, то и для них за тем городом место есть.
В этот момент в разговор вступил стоящий рядом Твердев.
— Красноармеец Забабашкин прав. Это могло быть. Я тоже слышал, что где-то там лагерь для военнопленных строить будут, — решительным тоном заявил он, но через секунду словно бы опомнился, поморгал и пожал плечами: — Правда, товарищи, вынужден сразу обратить ваше внимание на то, что точно я не знаю, когда его собираются там устроить и вообще собираются ли. Да и вообще не знаю, правда или нет. Очень может быть, что это просто слухи.
— Не слухи. Строят там немцы. Они целое поле обгородили колючей проволокой. Скорее всего, там уже действует концентрационный лагерь, — подтвердил слова бывшего подпольщика я. И, увидев удивлённый взгляд Воронцова, пояснил: — Когда немецкую батарею окучивал, видел из окна дома, что поле окружают колючей проволокой. И даже заметил, что стройматериал для вышек уже сложенный там лежит. Я, кстати говоря, рассказывал об этом в штабе, и мои слова адъютант комдива Неверовского записывал.
— Не было у меня времени тогда с ними ознакомиться, — поморщился чекист. — Допросом взятого тобой в плен полковника мы тогда занимались. Но я вот сейчас вспоминаю, что он тоже что-то говорил про колючую проволоку вокруг поля, но нас тогда этот вопрос не интересовал. Мы тогда в первую очередь старались узнать о будущих планах Вермахта и переброске их войск, — он на секунду запнулся, вероятно, понимая, что нет смысла делиться с нами той информацией, и, махнув рукой, сказал: — В общем, теперь это неважно. А важно то, что мы, благодаря вашей наблюдательности, скорее всего, точно знаем, куда немцы увели наших людей, а, значит, знаем и конечную точку нашего маршрута.
Через десять минут после того, как выдвинулись в сторону Троекуровска, в глубине леса, в двухстах метрах от нас, я заметил движение. Присмотрелся и увидел трёх идущих друг другу след в след красноармейцев. Как ранее было условлено, поднял правую руку вверх, тем самым останавливая нашу колонну.
Дождавшись полной остановки, спрыгнул с телеги, подошёл к чекисту и доложил:
— Наши? Или, может быть, тоже переодетые диверсанты? — выслушав, задумался он.
— Скорее всего, наши, — ответил я. — Форма изодрана, все грязные и идут из Новска. Диверсанты вряд ли бы стали прогуливаться по тылам своих хозяев. Смысла в этом нет. В любой момент может прилететь пуля или мина от своих же солдат.
— Согласен, значит, окруженцы, — кивнул Воронцов и спросил: — Будем подбирать?
По большому счёту, сейчас, когда впереди нас ждала неизвестность, посторонние люди нам были не особо нужны. Но, в тоже время, это были наши красноармейцы, и помочь им в трудную минуту мы были просто обязаны. К тому же три бойца с оружием никогда лишними не будут.
Поведал командиру о своих мыслях, и, как оказалось, тот их полностью разделял. Он ещё раз уточнил у меня направление и, позвав за собой, направился в чащу леса.
Когда до тройки осталось метров пятьдесят, Воронцов негромко крикнул:
— Спокойно, бойцы! Мы свои! Не стреляйте!
Те мгновенно рухнули на землю, ощетинившись стволами.
Мы тоже присели, от греха подальше.
Чекист повторил:
— Не стреляйте. Мы свои!
Наконец, один из тройки крикнул в ответ:
— Какие такие свои?
— Я красный командир Петров. С боем вышел из Новска. Сейчас собираю разрозненных красноармейцев. Идите ко мне! — немного соврал Воронцов и прикрикнул: — Идите, говорю! Не бойтесь! Был бы врагом и хотел бы вас уничтожить, так давно бы начал стрелять.
Те, чуть посовещались, аккуратно поднялись и, держа винтовки перед собой, с опаской стали приближаться.
Вскоре они увидели нас. Застыли на мгновение, переглянулись, а затем, повесив оружие на плечо, вытянулись по стойке смирно.
Один из них чуть ли не во весь голос прокричал:
— Здравствуйте, товарищ лейтенант государственной безопасности!
— Белякин, чёрт усатый, это ты, что ль? — узнал бойца Воронцов.
— Да, товарищ лейтенант госбезопасности, — вновь протараторил тот.
— Да тише ты, малахольный, чего орёшь, как больной слон⁈ — махнул ему рукой чекист, поднявшись, и буркнул мне: — Этого бойца знаю, он на кухне помогал.
Другие двое оказались его сослуживцами. И все трое были раньше приписаны к той самой кухне, которая кормила штаб.
По словам троицы, во время атаки немцев их в городе не было. Они на запряжённой лошади, в телеге которой находилась бочка, набирали воду в лесном озере. Когда увидели танки и бронетранспортёры, укрылись в овраге. После этого, наблюдая захват, поняли, что возвращаться в Новск нельзя, город был захвачен. Решили выбираться. Понимая, что с лошадью будет сложно идти через леса, распрягли её и отпустили, а сами, переждав несколько часов, по дуге, пробираясь сквозь болота, направились в сторону предполагаемой линии фронта. Но сейчас немного заблудились и вышли на нас.
То, что вначале было нами найдено мясо, а теперь и повара, меня несколько удивило. С другой стороны, даже если бы такой случайности не произошло, ничего бы существенно не поменялось. Сейчас мы были не в ресторане и какими бы хорошими ни были эти новые повара, никаких изысков в полевых условиях им всё равно бы приготовить не удалось. В нашем меню в настоящее и ближайшее время могло быть только два вида блюд: варёное мясо и жаренное на костре мясо. Что же касается вяленого мяса, то лично я сомневался, что в походных условиях при неимении достаточного количества специй нам это удастся сделать.
Впрочем, важным было не то, что найденные нами бойцы — это повара, а в том, что наш отряд пополнился на три человека, хоть как-то умеющих обращаться с оружием.
Вместе с ними вернулись к телегам. Троица, увидев, что наш отряд невелик, а лошади двигаются в Троекуровск, стали растерянно озираться.
Один из бойцов, чью фамилию я не запомнил, кашлянул и, обращаясь сразу ко всем, несколько смущённым и нерешительным голосом спросил:
— Товарищи командиры, а вы, что, в ту сторону собрались идти? Там же немцы. Нам в другую надо.
— Это в какую другую? — с интересом уточнил у него я.
— В ту, где наши войска. Туда, где госпиталь, и где вам помогут.
— Это, брат, вряд ли. Нам уже никто не поможет, потому что немцы находятся и там, куда ты предлагаешь идти.
Дальнейшую дискуссию с бойцом прервал Воронцов.
— Отставить разговоры! Как уже ранее было сказано, вы, бойцы, поступаете в моё распоряжение. Я командир этого разведывательного отряда. Наша главная задача выяснить, где противник содержит наших раненых и пленных. Выяснить и по возможности вызволить из плена. Всем всё ясно?
Сказано это было тоном, не терпящим препирательств, и, разумеется, никто ничего возражать не стал.
Закончив на этом дискуссию, Воронцов распределил личный состав между подводами, определив подпольщика и меня ехать в первой, найденных нами бойцов во второй, раненого Апраксина и Садовского в третьей, а сам сел в четвёртую, замыкающую.
Дорога до Троекуровска заняла относительно немного времени. Города находились друг от друга недалеко, и местные жители окрестности леса довольно неплохо исколесили, скорее всего, ещё в довоенное время, запасаясь дровами на зиму. А потому через час мы были на месте, остановившись в глубине леса.
Вновь отыскал высокое дерево. Забрался на него, протёр очки, сфокусировал зрение, и уже через пять минут наблюдения точно знал, кто где находится, и что нам нужно делать в первую очередь.