Неправильный боец РККА Забабашкин

Глава 17 Сложная дилемма

Наблюдая за этими перемещениями, я понимал, что передо мной стоит серьёзная дилемма. Я оказался буквально в тупике.

Открыть огонь по противнику, которого я мог с лёгкостью уничтожить, именно сейчас я не мог. Ведь это означало бы не только обнаружить себя, но и ведомый мной отряд. И тем самым, в свою очередь, поставить под угрозу весь план наступления.

С обнаружением себя, тут бы всё было вполне тривиально. Меня бы сразу вычислили, как только я решился бы на это. И даже не по шуму, что при стрельбе издаёт оружие. В конце концов, в тёмное время суток, только по звуку, определить точное местоположение стрелка очень сложно. Тут другая проблема — при выстреле из ствола оружия вырывается пламя от воспламенившегося пороха, которым начинён патрон. И, естественно, эту вспышку прекрасно видно в темноте на довольно большом расстоянии. А значит, ведущий огонь, при начале стрельбы, сразу же обнаруживает свою позицию.

Поэтому нет сомнения в том, что, если мне сейчас открыть огонь по противнику, что находится всего в пятистах-семистах метров от меня, то со стопроцентной вероятностью я почти сразу же буду обнаружен.

Конечно, немецкие пехотинцы, открыв ответный огонь, вряд ли сумеют в ту же секунду поразить меня. Но тут уже будет дело в другом. Увидев, откуда я веду стрельбу, солдаты противника попрячутся за техникой или переползут на другую сторону дороги, спрятавшись в кювете. И уже тогда достать мне их будет практически невозможно.

«Ну сколько я успею подстрелить до тех пор, пока не буду обнаружен? Солдат десять-пятнадцать? Ну и потом, пока они сообразят, что да откуда, ещё десяток-другой положу. И на этом всё. К тому времени остальные сообразят, что надо прятаться. Отсидятся, перегруппируются и начнут продвижение вдоль той стороны дороги, которую я не могу поразить. Ну а затем всё пойдет так, как, по идее, должно произойти. Противника в разы больше, а потому они просто сомнут наш взвод с приданными ему не умеющими плавать бойцами. Кстати, у последних судьба сложилась совсем неожиданно. Не хотели форсировать реку, идти в бой, опасаясь, что немцев там будет много, и вот теперь оказались в численном меньшинстве, и судьба их может быть очень незавидная. Воистину не знаешь, где найдешь, где потеряешь».

И вновь в голове зазвучал вопрос о помощи идущим на верную погибель красноармейцам.

И вновь я сказал себе, что сейчас прийти на выручку не в моих силах.

Спасая взвод от разгрома, я поставлю под угрозу главный план — внезапное нападение на врага со стороны лесопосадки. А это уже можно было смело называть преступлением. Именно так и никак иначе. Обнаружение нас противником повлечёт за собой целую цепочку негативных для нашей стороны событий. Если мы не сумеем застигнуть немцев врасплох, то с большой долей вероятности, те смогут перебросить резервы, окопаться и занять оборону. А дальше — больше. Если это произойдёт, то наш главный отряд мало того, что при атаке, которую будут ждать, понесёт серьёзные потери, так и не факт, что вообще после этого сумеет осуществить намеченный план по захвату города.

И именно в этом была вся сложность и трагичность ситуации. Мне предстояло сделать ужасный выбор между фактически обрекаемым на смерть взводом и отрядом, который я веду.

И я его сделал.

Быстро спустившись с холма, доложил о текущей обстановке Рябцеву и попросил передать по цепочке, что наших на дороге вот-вот уничтожат, а потому сейчас всем нужно быть предельно собранными и внимательными, ибо с этой секунды мы значительно увеличиваем скорость движения.

— Алексей, а чем это поможет? — не отставал от меня идущий рядом лейтенант. — На мой взгляд, дело тухлое. Единственное, что возможно сможет им помочь, так это хорошенько закрепиться и попросить перекинуть подкрепления с западной стороны Троекуровска. Для усиления обороны, опять же, можно часть охраны нашего штаба снять. Артиллеристов, что были отобраны для батареи, мобилизовать. Шофёров. Раненых, кто оружие может держать. Медиков. Других бойцов в городе вроде бы и не осталось. Все тут, с нами идут. Но под сотню они наберут. Глядишь, и отобьются. Ведь им не надо наступать. Им нужно просто держаться на позиции, не пуская немцев в Троекуровск. Ну а мы, как захватим Новск, часть людей оставим на обороне, а сами ударим немцам в тыл.

План был вполне годный, только было в нём несколько неприятных моментов. И я, обходя очередную воронку и сообщая об этом идущим позади, Рябцеву на них указал:

— Вряд ли они там продержатся так долго. Уж больно серьёзный перевес на стороне противника — в четыре раза, а то и больше. Если вы, товарищ лейтенант, помните, то по военной доктрине успешное наступление можно развить, если количество наступающих как минимум в три раза превышает количество обороняющихся. Тут же перевес явно больше, и как только начнётся контакт, это немцы быстро выяснят по плотности стрелкового огня. Конечно, изначально, там боевые действия будут происходить на довольно узкой полосе. Но очень скоро немцы рассредоточатся и будут атаковать широким фронтом, охватывая наш отряд со стороны полей, что расположены по обе стороны дороги. И это значит, что сейчас время идёт буквально на минуты. Город мы за столь короткое время не возьмём? Не возьмём. А значит, и не сможем сразу же высвободить для помощи достаточное количество бойцов. Поэтому ваш план, к сожалению, неосуществим. Сразу же мы этих бойцов тоже не можем направить. Во-первых, если мы уменьшим количество штурмующих, то штурм может быть неудачным. А во-вторых, повернув часть отряда до зачистки города, мы банально можем сами получить удар в спину, ведь мы ничего не знаем о том, что сейчас происходит внутри Новска. Может быть, город вообще кишит немцами. Так что разделять отряд ни в коем случае нельзя.

Рябцев недовольно засопел. Думаю, лейтенант и сам прекрасно понимал, что я прав, но в то же время он очень хотел помочь нашему обречённому взводу, который двигался прямиком в смертельную ловушку.

И спустя короткое время, он предложил новый план:

— Я пошлю связиста с письмом к нам в штаб. Найду самого сильного и выносливого бойца. Он будет в штабе уже через двадцать минут. И Селиванов, или же Воронцов, поняв обстановку, дадут сигнал тому отряду срочно отходить к городу. И там, окопавшись, они сумеют достойно встретить врага.

— Не успеем, — покачал я головой, вновь отвергая вполне годную идею. — Бой на дороге начнётся максимум минут через пять. Ваш связист даже до речки дойти не успеет.

Мой очередной аргумент буквально взбесил лейтенанта.

— Красноармеец Забабашкин, я вас не понимаю! — закричал он мне на ухо. — Там же наши люди! Понимаешь ты — наши! Они такие же, как ты и как я! Так неужели ты считаешь, что мы не должны их предупредить и дать им возможность спастись⁈

— Считаю, что должны, — спокойно ответил я, обходя очередное валяющееся на земле обгорелое дерево и передавая об этом по цепочке. А потом решил успокоить командира: — Мы этим обязательно спасём обречённый взвод, если ещё сильнее ускоримся и перейдём на бег.

Моё заявление его обескуражило. Он на пару секунд замолчал, но, затем, явно не понимая намёка, спросил:

— Но чем нам поможет такое ускорение?

— А тем, что, когда мы достигнем края лесополосы, которая, к слову сказать, уже совсем близко, вы со своими людьми начнёте штурм города, а я приступлю к помощи нашим товарищам и стану расстреливать наступающих немцев в спину, — и пока командир ошарашенно открывал в изумлении рот, я решил напомнить о себе: — Надеюсь, вы, товарищ лейтенант, не забыли, что я снайпер и занимаюсь массовым уничтожением противника, практически на любых дистанциях и практически в любых погодных условиях? Нет? Ну, так я вам тогда напоминать об этом и не буду. Просто дайте команду ускориться ещё, и у наших людей появится шанс.

Из лесопосадки мы выбежали через четыре минуты.

— Разбиться! Рассредоточиться! Вперёд! — стал тут же командовать Рябцев.

Не встречая никакого сопротивления, наши воины совершили последний бросок через небольшой луг и стали штурмовыми группами по десять человек втягиваться в город.

Ну а я, увидев, что в этой части плана моя миссия выполнена, забрался на холм и посмотрел назад на дорогу.

Там уже шёл бой. Немцы, получив первый отпор, остановились. Было очевидно, что сейчас они пытаются понять ситуацию и перегруппировываются.

— Ну что, товарищ лейтенант, вас я, как и обещал, довёл. Дальше вы пока сами. Ну а я займусь немецкой ротой, а как решу проблему, то вас нагоню.

Тот кивнул, пожелал мне удачи, пожал руку и в сопровождении бойцов побежал по улице вперёд. Я же, оставшись вдвоём с Садовским, стал прикидывать, откуда удобней мне будет вести огонь по врагам.

Вначале хотел было открыть стрельбу прямо отсюда — с края холма. С этой точки я мог поражать противника огнём с фланга и частично с тыла. Однако, расположившись здесь, противоположная от меня часть дороги и кювет будут для моих пуль недоступны. Кроме этого, одиночный огонь от выстрелов меня довольно быстро демаскирует. Противник укроется и мне придётся перемещаться на другое место. А это лишнее потраченное время. Исходя из этого, мне нужна была более выгодная позиция. И я её почти сразу же обнаружил. Это было небольшое трёхэтажное здание, которое стояло чуть в глубине от передовой, в крайней линии домов. И хотя находилось оно не на самой окраине, но было самым высоким среди стоящих рядом строений, и с него будет прекрасно видно всю местность вплоть до Троекуровска.

Без слов, одним движением ствола винтовки, показал на дом своему помощнику и приказал следовать за мной. Тот поправил висевший на спине вещмешок, доверху набитый винтовочными патронами, и согласно кивнул.

Стараясь не шуметь, поднялись на чердак. Из чердачного окна, что выходило на западную сторону, вся дорога была прекрасно видна. И дорога, и техника, и немецкие пехотинцы, которые перебежками уже шли в атаку, стараясь своей массой смять наш малочисленный отряд.

— Ребята, помощь уже близка, — найдя первую подходящую цель, прошептал я и, дав команду Садовскому не медлить с передачей новых обойм, приступил к уничтожению роты противника.