Нерушимые обеты

Глава 20

– Одевайся, Полина, – механически кивнув, Полина отдирает взгляд от идеального потолка в кабинете Павловны.

Под хлопки, которые издают латексные перчатки при снятии, встает с гинекологического кресла и начинает приводить себя в порядок.

Заправляя блузку в юбку, смотрит уже перед собой.

Она чувствует себя примерно так же, как когда-то давно. Опустошенной, заторможенной и глупой.

Раньше казалось, что это сочетание послужило её спасением. Теперь понятно – она стала соучастницей введения себя же в заблуждение.

Из-за Полининой спины доносятся клацающие и щелкающие звуки. Это Павловна делает какие-то пометки в компьютере на своем рабочем месте. Теперь перед глазами – вид за окном. Пасмурно, но красиво.

Хотя Полина отмечает красоту механически, потому что в этом мире больше не существует красоты для неё. Он потух. Не изменился, просто она изменилась.

Ещё жива, но уже как бы мертвая.

Она замужем давненько – больше двух недель. У неё даже на пальце красуется кольцо. Это – одно из правил её предсмертной игры. Зачем тянуть – сама не знает. Просто, наверное, вот сейчас по-настоящему расплачивается за слабость, за которую когда-то расплатился её ребенок.

Воспоминания отдают ноющей болью внизу живота. Она не настоящая – фантомная. Один из бесконечных флешбеков, в которые теперь Полину каждый день топит.

Её семейную жизнь, конечно же, нельзя назвать хотя бы насколько-то удачной, но и катастрофы вместе с женитьбой не произошло. Она произошла раньше.

В ушах звенит едкое: «Снова «не считается»?». Приходится жмуриться и мотать головой.

– Полина…

Девушка вздрагивает, услышав ожидаемое обращение. Оглядывается, встречается глазами с нахмуренной Павловной.

Она изменилась за эти годы. Через её руки прошли многие Полинины знакомые из прошлой жизни. Она по-прежнему считается лучшей.

А у Полины руки дрожат, потому что она в последние дни постоянно вспоминает…

Постоянно…

– У тебя есть какие-то жалобы или вопросы? Потому что по показателям и осмотру всё нормально. Ты давно готова рожать…

Вывод окатывает холодной водой.

Полина опускает взгляд себе под ноги и кивает.

Берет сумочку, подходит к столу врача, присаживается…

– Мне нужны самые надежные контрацептивы. Что бы вы посоветовали?

Когда-то ей было неловко спрашивать об этом же, сейчас же неловкости вообще нет. А вот Павловна хмыкает.

Смотрит на сложенные поверх сумочки девичьи руки. На кольцо, конечно же. Потом в глаза, хмыкает еще раз.

Складывает всё в голове по-своему. Правильно или нет – Полина понятия не имеет. Но лишнего врач не озвучивает.

Она и тогда не озвучила лишнего. Вот черт…

В день Полиного аборта ей на телефон пришло сообщение от ассистентки Павловны, в последнее время она прокручивает его в голове каждый божий день:

«Полина Михайловна, Людмила Павловна просила сообщить всем клиентам, что с 20 по 5-е число будет в отпуске. Поэтому, если есть необходимость записаться на прием, – лучше успеть до»

Она и сюда пришла с мыслью, что хватит смелости спросить.

– Самый надежный контрацептив – отсутствие секса, Полина. Но вообще ты же не ребенок давно, вряд ли нужно объяснять элементарные вещи…

– Объяснять не нужно, мне просто нужны контрацептивы, которые абсолютно исключат беременность.

Потому что она понятия не имеет, во что превратится этот ее… брак… А рожать какого-то другого ребенка она не хочет. Того, своего, она убила.

Полина выдерживает долгий взгляд гинеколога, а потом следит, как врач выводит что-то ручкой на листике.

Это, наверное, название. Полине становится чуть-чуть легче. У неё, кажется, одной проблемой меньше.

– Не существует средств со стопроцентной гарантией. Не хочешь детей – пей это без сбоев в расписании и не давай в себя кончать. Боишься венерических – не подпускай к себе без презерватива.

Такие советы от гинеколога в двадцать семь лет могли бы смутить. Полина же просто с благодарностью берет в руки маленький лист назначения и смотрит на него. Не читает название, а просто пялится, потому что куда-то нужно пялиться.

Она давно не встречалась с Сабиной – нет сил. Её тошнит от родителей. Ей больно от мыслей про Гаврилу. Ей душно в своем теле. Его хочется снять, но существуют подозрения, что это не спасет.

Об этом с кем-то хочется поделиться. Правда редко. Почему-то вот сейчас…

– У тебя всё хорошо? – Полину больше удивляет даже не сам вопрос, а его тон. Она замирает, смотрит на лист, слова расплываются…

Нет. Совсем не хорошо. Ужасно плохо. Катастрофически.

Она замужем за тем, кого ей назначил безжалостный убийца. Она не может решиться с этим покончить.

Она боится, что Гаврила будет мстить.

Вдохнув слишком глубоко и резко, Полина поворачивает голову и синтетически улыбается.

– Да, всё хорошо.

Врет, поднимаясь с кресла.

– Спасибо вам.

Взмахивает бумажкой. Упускает свой очередной шанс выплеснуть чуточку боли.

Идет к двери, с каждым новым шагом всё сильнее сжимая сумочку. Кусает нижнюю губу и хмурится.

Тормозит, только взявшись за ручку. Давит вниз, снова перестает дышать…

– Вы тогда знали? – спрашивает, не найдя в себе сил оглянуться.

Следующая за вопросом тишина к черту убивает остатки нервной системы. Одинаково страшно услышать и «да», и «не понимаю, о чем ты»…

– Заподозрила.

Полина кивает, закрывая глаза. Пробивает собой дно.

Она могла спасти себя, ребенка и Гаврилу. Ей только надо было быть немного сильнее. Самую малость. Просто доверять. Просто не сдаться.

– Я тебя не осуждаю, если ты об этом… – Суховатое заверение вызывает у Полины нездоровую реакцию – кривую улыбку.

Она вздыхает. Оглянувшись, шепчет:

– Зря.

Сразу же зайдя в аптеку, Полина спускается по ступенькам медицинского центра. Впереди у неё такой же бессмысленный и безнадежный день, как многие до него.

Своего мужа она особенно не интересует. Наверное, это и к лучшему.

У него своя жизнь, в которую отлично вписалась бы миловидная девка, согласная по первой же просьбе опускаться на колени и с восторгом сосать. Но отец подсунул ему свинью.

Точнее это сделали оба отца. Вместо жаркой туповатой телочки с огромным приданным, с ним живет депрессивная идиотка.

Ему посрать на причины её депрессий. Ему и на неё посрать.

Он пьет и прожигает. А она – мелкое бесячее обстоятельство.

Только вот намеки о деточках им уже делали, значит, её туповатого бесхребетного мужа-насильника рано или поздно достанут до состояния, когда он её скрутит.

К этому нужно быть готовой.

Она старается.

Идет по брусчатке, смотря под ноги.

Перед воротами её ждет машина с водителем. Уже не её отца – семьи мужа.

На ней Полина вернется в квартиру – тоже имущество семьи мужа.

Будет ждать прихода того самого мужа, которого сопровождает единственная интрига – будет ли пьян или обдолбан.

Он балуется. И очевидность этого сейчас без ножа режет виноватое Полинино сердце. Она тогда не «не замечала». Тогда ей нечего было замечать.

Отец отдал её настоящему наркоману, ни секунды не сомневаясь.

Вопрос не в дури совершенно. Вопрос всегда был в выгоде.

Полина глубоко в себе и не очень следит за происходящим вокруг. Зря, наверное. Невнимательность – всегдашний её косяк. Сейчас тоже играет злую шутку.

Сзади догоняют шаги. На локте сжимаются пальцы.

Она пугается, вздрагивает и вскидывает взгляд.

По телу озноб идет, когда видит Гаврилу.

Он хмурый, видно, что чувства через край в нем, но сдерживается. Смотрит сначала над её головой, потом только в глаза.

На её сдавленное:

– Пусти, – только сильнее сжимает кожу. – Меня водитель ждет. Я замужем. Если нас вместе увидят…

– В машине поговорим.

Полина пытается сыпать возражениями, но Гаврила их игнорирует. Меняет траекторию ее движения, за двоих сворачивая на нужную ему дорожку.

У Полины же бешено взводится сердце.

Гаврила не отпускает локоть Полины до самой машины. Даже решись она сопротивляться – вырваться не удалось бы. Оправдывает ли это ее, не решившуюся? Нет. Увидь сейчас их кто-то – вина будет на ней.

Но устраивать скандал – тоже ведь не вариант. Наверное…

Полино дыхание учащается, когда Гаврила настойчиво помогает ей забраться на пассажирской и захлопывает дверь.

В салоне автомобиля концентрировано пахнет им. Дурные легкие начинают качать воздух быстрее, будто можно надышаться впрок.

Полин взгляд мечется, а сердце бьется там, где у нормального человека расположены гланды. Ей страшно до оцепенения. Она сейчас на новом минном поле.

Тогда, в юности, обманывать отца тоже было страшно, но из-за неизвестности. А теперь…

Неизвестности нет. Если он увидит их вместе – убьет Гаврилу.

Гаврила садится на место водителя, закрывает уже свою дверь, кладет руки на руль и сжимает его.

Молчаливые секунды бьют по нервам.

Полина не предупреждала водителя, сколько времени проведет в клинике. Он не должен отправиться на поиски. Её бестолковый… Муж… Тоже не явится. Они с Гаврилой здесь никому не интересны. Это понятно уму, но это не способно потушить панику. Отец ведь однажды уже следил за ней. Сейчас тоже может...

Гаврила заводит машину и трогает.

– Что ты делаешь? – вместо ответа на закономерный Полин вопрос молча следует своему плану.

Только пассажирка в него не посвящена.

В её кровь выброшен адреналин. Полину потряхивает так сильно, что это, наверное, заметно. И справиться с дрожью она не может. Как не может и не смотреть на Гаврилу.

Он злится и прячется за безразличием. Но безразличия в нем не было никогда.

Сейчас даже жаль. И жаль, что о таком приходится жалеть.

Полина повторяет про себя: «просить, чтобы отстал. Чтобы навсегда отстал…», а сама раз за разом вдыхает и не хочет выпускать воздух.

Он останавливается, только заехав в какой-то дворик.

– Зачем ты меня сюда привез? – она спрашивает и следит, как Гаврила разворачивается к ней.

Он смотрит пристально и привычно слегка под кожу.

Полине стыдно за все сказанные ему слова, но она не откажется от них – так будет правильно.

– Как дела? – Гаврила точно так же игнорирует и второй её вопрос, задавая свой.

Ответ наверняка читает в глазах: ужасно. Но этого ему мало, поэтому ждет.

А Полина зачем-то распрямляет осанку, надевает самоуверенную маску, врет:

– Прекрасно.

Но на Гаврилу не действует. Он сбивает вроде бы спесь, хотя на самом деле защиту, кривой усмешкой.

Длинно выдыхает, тянется к переносице и трет её, сильно жмурясь.

Пока его глаза закрыты, Поля позволяет себе секунду отчаянной жадности. Смотрит, запоминает.

Так хочет прижаться к его коже, господи…

Но нельзя.

Гаврила открывает глаза и смотрит с иронией:

– На идиота похож, да?

– Я же попросила, Гаврила… Зачем ты меня преследуешь? Я замужем. Не надо. Всё кончено, ищи другую…

Полина повторяет свои же старые слова. Реакция Гаврилы должна бы радовать, но заставляет мысленно стонать.

Он упертый. Дурак влюбленный.

Запрокидывает голову и смотрит в потолок… Потом снова на неё:

– Я тебя у него украду, Поль. Не любишь же…

Говорит так уверенно, что даже страшно. Сердце снова долбит, как дурное. Полина мотает головой.

– Нет. Не смей. Даже не думай.

То ли приказывает, то ли просит… Сама не знает.

Мотает так усердно, что голова начинает кружиться.

Полина вздрагивает и практически подпрыгивает, чувствуя прикосновение к руке.

Замирает и смотрит вниз.

Туда, где Гаврила гладит её пальцы. И смотрит тоже на них.

– Что отец сказал? Он тебе угрожал? Чем? – точность его попадания поражает и снова заставляет цепенеть.

Наверняка ответ опять читается по замершему на его лице женскому взгляду.

Гаврила следит внимательно, у Полины складка между бровей и мольба в глазах: «не надо».

– Ничего не будет… У нас… Я так решила… – Её сдавленный шепот вызывает у Гаврилы новую печальную улыбку.

– А меня, блять, не надо спросить? – от вопроса с внезапно прорезавшимся раздражением по коже бегут мурашки.

Полина тянет руки на себя. Хочет отсесть подальше,а то и дернуть ручку, но Гаврила не дает.

Снова сжимает кисти, теперь обе. Поднимает и приближает к себе. Гладит, смотрит на них.

Сейчас обручальное кольцо, надетое в браке с другим мужчиной, кажется Полине издевательством над этим – любимым. Но она ни снять не может, ни отказаться.

Он просто не знает… Гаврила просто не знает, кого любит.

Он просто не знает, что она с ними сделала.

А Поля… Ей духу не хватит признаться.

– Я всё организую. Только разреши…

Минута, а может быть несколько, проходит в тишине. Полина знает, что ей нужно выдернуть руки, выйти из машины и вернуться туда, где ждет водитель.

Знает, но вместо этого по-свински тянет. По-скотски наслаждается.

Права не имеет, а впитывает его любовь.

– Сама страну выберешь. Имя другое. Никто не найдет. И мне никто ничего не сд…

Она не дает договорить. Слишком сладко. И слишком самонадеянно.

Скользит пальцами по его ладони. Сама тянется к мужским губам и прижимает.

Ловит взгляд. Ей больно до того, что глаза становятся влажными. Чтобы не расплакаться – моргает. Произносит:

– Нет.

Ненавидит себя за доставляемую ему боль. Ненавидит за то, что из-за неё Гавриле приходится просить.

Это она просить должна. В ногах валяться. Умолять. А он прощать вообще не должен.

Но он – какой-то слишком хороший. А она – по-настоящему проклятая.

Не дурной ведьминой внучкой, чью любовь когда-то отверг его дед, а собственными нелюбящими родителями. Это страшнее.

– Прости… Я не передумаю…

В ответ на ее извинения в глазах Гаврила снова вспыхивает злость. Полине снова стыдно, что вот так…

Её взгляд скатывается с глаз туда, где пальцы прикасаются к губам и чувствуют влагу горячего дыхания.

Она поцеловать его хочет. Один раз. Последний.

Хочет, но нельзя.

Жмурится, одергивает руку и поворачивает голову.

– Выпусти, пожалуйста. Не волнуйся за меня. Всё хорошо. Всё так, как я хотела. Живи своей жизнью… Нашей уже не будет…

Её безумно трезвые речи прерывает движение мужской руки.

Гаврила вжимается пальцами в затылок, разворачивает лицом к себе и тянет.

Мужские губы бьются о Полин лоб. Она не сдерживает всхлип. Это от перенапряжения. И от необходимости сопротивляться.

Она должна. Но она будто бы не может.

– Полька…

Гаврила шепчет, разбивая её сердце.

А она только и способна, что жмуриться и задерживать дыхание. Только поздно – он же снова по крови бежит.

Полино дыхание учащается. Она на шаг ближе к слезам и позорной сдаче. В моменте кажется, даже легче станет, если с ним поделиться, хотя на самом деле, ему будет плохо. Она просто перебросит свой крест на его плечи. Как всегда… Сука…

Полина давит на плечо Гаврилы, пытаясь оттолкнуть. Под натиском его руки запрокидывает голову. Снова встречается взглядом с ним.

– Я же всё равно тебя люблю, дуру… Всё равно тебя люблю…

В его словах столько искренности, боли и готовности сдаться, чтобы бороться, что Полина не выдерживает.

Это слишком. Он не заслуживает всего, что Полина с ним делает.

Секунду тому отталкивала, а теперь едет по плечу, гладит шею и ныряет в его волосы. Тянет к себе ближе на ту пару сантиметров, которая разделяла губы.

По её щеке скатывает первая слеза, когда сама его целует. Или он её. Непонятно.

Полина открывает рот и пускает внутрь его язык.

Она убедила себя, что это больше никогда не случится, поэтому теперь ощущения разбивают на мелкие осколки.

Они целуются в мире, где навсегда не вместе. Без шансов. Летят с обрыва, дураки.

Полина одновременно и плохо, и хорошо. Мужская рука перестает придерживать за затылок, едет вниз…

Гаврила целует настойчивей, давит лицом, сжимает талию руками.

Полина знает, что его надо остановить, но дарит себе ещё секунду… А потом ещё одну… И ещё…

Издает неопределенный звук, когда Гаврила отрывается от губ и отнимает от тела руку.

Самое время сказать «стоп», но водительское сиденье отъезжает назад, Гаврила тянет Полину на себя, просит:

– Иди ко мне, – и Полина не тормозит. В последний раз.