Нерушимые обеты

Глава 25

Первым делом, попав в квартиру, Никита громко швыряет ключи на одну из пустых полок.

Даже не разувается, молча идет в сторону кухни, провожаемый тяжелым взглядом жены.

Они молчали всю дорогу. И та тишина, и то, что происходит сейчас – это не усталость, а демонстрация отношения.

Только Полина – не мамочка Никиты, которая побежит следом, дунет в попу, будет заглядывать в глаза и умолять объяснить, как она может загладить вину. Ей глубоко фиолетово, что происходит в воспаленном наркотой и самомнением мозгу мужа. Она тоже зла и тоже на взводе.

Разувается, опускается босыми ногами на пол и движется туда же – на кухню.

Доронин, ожидаемо, топчется у бара.

Он уже набросал в широкий стакан льда и залил его виски.

Опрокинул, выпив в пару глотков. Потом снова налил.

Полину передергивает от его вида. На языке крутится множество оскорбительных слов. Еле удается сдерживаться.

Её тоже сушит, но, в отличие от муженька, выпить хочется просто воды. Поэтому она тоже идет вглубь комнаты, достает стакан и набирает из-под крана. Глотает жадно, чувствуя, как несколько капель скатываются из уголков рта по щекам.

Ставит на стол тоже громко, но не чтобы кому-то что-то показать, просто не рассчитала силу. Прижимает ладонь ко рту, отталкивается и собирается выйти, но тормозит посреди кухни, услышав:

– Какого хуя ты меня позоришь?

Никита спрашивает, смотря при этом куда-то вниз – на свои упертые в стол руки, но ясно – адресован вопрос ей. Точно так же ясно, что независимо от её ответа, дальше будет скандал.

Самое время включить мудрость, гибкость, хитрость, но у Полины – совершенно не то настроение.

Она поворачивается к мужу, складывает руки на груди и вздергивает бровь. Смотрит на него – стоящего в неповторимо пафосной позе взведенного до предела страдальца… И абсолютно не разделяет это его возмущение.

– Что, прости? Я тебя позорю? – Полина переспрашивает, будто недослышала. Спокойно следит за движением желваков на лице Никиты. Как он отталкивается от стола, вырастает и делает шаг к ней.

Выставляет руку и тычет пальцем:

– А кто, блять? Кто, блять, перед родителями меня позорит? Кто, блять, рот своей закрыть не может? Просто, блять, закрыть. Сложно, да?

– Так может тебе стоило свой закрыть и не нести херню? – Никита реагирует на ответы Полины в том же тоне вспышками ярости. Полина видит их в глазах, но опять же не испытывает страха, хотя уже пора. – Ты знаешь, что я не беременна. Зачем ты делаешь вид…

– Да потому что от меня, блять, ждут!!! – Никита уже кричит. Его глаза расширяются. Градус злости возрастает. Вероятно, в его крови бурлит не только безобидное шампанское, но и кое-что покрепче. Точно алкоголь, возможно и дурь тоже. Полина не бегала за ним в туалет, когда муж отлучался.

– Потому что это не тебе вот сюда капают… – он бьет себя по темечку пальцами. Типа его заебали намеки на внуков.

Только Полине его не жаль. Её вот муж заебал, но она же как-то держится…

– Внуков им подавай. Тебе блять так сложно, что ли? Твои же тоже заебывают…

Он ерничает, вспоминая Полиных отца с матерью, но этот аргумент не работает.

– А у моих уже семь лет мог быть внук. Представляешь?

Конечно же, Полина с Никитой раньше никогда об этом не говорили. Доносили ли информацию до него, Полина не интересовалась. Но сейчас, по выражению лица, видит, что нет.

Оно вытягивается, он удивлен. Никита выглядит даже комично, немного напоминает барана. Над этим можно было бы посмеяться, но Поля находит свое извращенное удовольствие в другом – погружать мужа в правду еще глубже.

– Я влюбилась в парня, который устроился к отцу водителем. Безумно его любила. Просто безумно. Он был моим первым. Он навсегда остался лучшим. Забеременела от него, отец о нас узнал. Закрыл меня дома, его – в каком-то вонючем подвале. Соврал, что я рожу урода. Ложью заставил согласиться на аборт. Так что он убил свой шанс на внука, а от тебя я рожать не стану. Лучше сдохну, чем…

– Вот сука…

Никита перебивает, делает несколько шагов к Полине и больно сжимает плечи. Снова до синяков.

Тянет вверх, заставляя подняться на носочки и запрокинуть голову.

Блуждает взглядом по её лицу, пытается разобраться – пиздит или правду говорит.

Полина же непроизвольно улыбается. Потому что правду. И потому что приятно макать в неё Доронина.

Да, зайчик. Всё так. Тебе подсунули совсем порченную. Под какого-то водителя она – с радостью. А ты рожей не вышел.

– Забыли тебя предупредить? Черт, как неловко-то... – её полное сарказма замечание и цоканье языком с неправдоподобным сожалением привлекает внимание Никиты к глазам. Он смотрит в них и снова источает злость.

Они так же близки, как в темном номере с Гаврилой. Между ними тоже коктейль чувств. Но этот – такой тошнотворный…

– Что это за мудак? – Никита – прямо-таки мастер перевода тем. На её вопрос он не реагирует, а свой задает, чем вызывает у Поли новую улыбку.

Она с несвойственным себе же кокетством выбирает, склеить дурочку или снова ударить словами между глаз. Не сомневается, что свое сегодня она получит, но это потом будет.

– Это – мой муж, – на ее оскорбление Никита кривится, сжимает плечи сильнее и встряхивает.

Дальше – заставляет пятиться, пока лопатки снова не впечатываются в твердое. На сей раз это уже дверца одного из высоких пеналов кухонного гарнитура.

– Любовник твой, да? Трахаетесь с ним на нычку? У меня, блять, под носом?!

– То есть тебе не «на нычку» можно, а мне…

По Полиному лицу прилетает хлесткая пощечина. Её нельзя назвать ни особенно неожиданной, ни особенно болезненной. Просто голову относит в сторону и во рту появляется металлический вкус.

Но это не мешает девушке снова улыбнуться. Она прижимает ладонь к щеке и поворачивает голову, чтобы снова смотреть мужу в лицо.

– Бесишься, что тебя я не хочу, а по другому с ума схожу, да? Не такой уж ты неподражаемый, получается?

– Да мне похуй, по кому ты с ума сходишь, курица. Тебя моей женой определили. Я с блядью жить не стану.

– Это похвально. Только ты же не определяешь, жить с блядью или нет. Нас обоих – не очень-то спрашивают…

Лицо Никиты снова преображает злость. Он напряжен настолько, что на виске набухает вена. На лбу – испарина. Она его доводит до белого каления своей правдой.

Ему тоже нах всё это не нужно. Он хочет нюхать, трахать, бухать и поигрывать, не знать отказов и не нуждаться в поиске компромиссов.

– А я еще думаю… Откуда я эту тварину знаю… А он же ко мне в клубе подходил. Угрожал, прикинь? – с губ Полины слетает улыбка. И краска тоже уходит с лица. Зато сердце заводится.

Боже, Гаврила… Что ты делаешь, родной?

– Сказал, трону тебя – пожалею… – издеваясь над абсолютно серьезными словами Гаврилы (а Полина знает – он не шутил), Никита ведет притворно нежно по обратной стороне ладони, которой Полина прикрывает щеку. – То есть мне трогать нельзя… Жену… А к нему по первому зову бежишь? Ему приспичило – ты всегда готова?

Мужские пальцы снова сжимаются на Полином горле и давят. В ней первыми просыпаются обычный человеческие реакции – желание обеспечить проход воздуха и страх, что сейчас случится ужасное.

И сколько бы Полина к этому ни готовилась, никогда не готова. Хватает ртом воздух и давит на мужские плечи, отталкивая.

– Отвечай, блять! – он же требует, сжимая сильнее. – С ним спишь? Мне твой отец на уши приседает. Требует, чтобы я тебя нашел, а ты пока на нем, блять, скачешь?

– Ненавижу тебя, ублюдок… Всех вас ненавижу…

Полина шипит, борясь с натиском мужа.

Умудряется снять с шеи руку и кусает.

Больно, без шуток.

Так, чтобы Никита отпрянул с матом, а она успела ускользнуть.

Делает несколько шагов в сторону и осматривает кухню. Ищет, что бы взять в руку, чтобы заехать по башке мучителя. Отключить.

Тянется к винному шкафу, открывает и достает бутылку.

Только она разбивается не о голову, а об пол. Потому что Никита наваливается сзади, перехватывает ее руки и резко разворачивает под звук женского визга.

– Ты у меня, блять, научишься мужа уважать… Ты у меня, блять… – Пыхтит, вдавливает ее животом в стол, наклоняет и начинает задирать платье.

Полину снова накрывает неизбежностью. И снова нет сил подавить свое же сопротивление происходящему.

Кто-то рассказывает, что в подобных случаях нужно расслабиться и получить удовольствие. Но это – уровень унижения, который даже не самая смелая Полина для себя не допускает. Именно так рабство рождается в голове.

Чувствует нежелательные прикосновения к бедрам, ягодицам, брыкается… Никита вдавливает ее своим телом в стол, просто падая сверху, цедит:

– Не дергайся, сука…

Но вместо того, чтобы не дергаться, Полина начинает извиваться сильнее. Пытается дотянуться до вазы, но Никита не дает – перехватывает руку и больно заламывает за спиной, делая её сопротивление практически бессмысленным.

От острой боли, унижения, ненависти и злости на Полины глаза наворачиваются слезы. И это само по себе тоже злит. Она прекрасно понимает, что будет дальше. На сей раз – не спетляет, но ее спасает телефонный звонок.

Она чувствует жужжание в прижатом к ее бедру кармане мужских брюк.

– Очень, блять, вовремя…

Никита ругается, но решает взять.

– Не рыпайся, – предупреждает, вдавливая в столешницу всем своим весом и произнося прямо в ухо. Толкается пахом, имитируя то, что будет с ней дальше. Полина не сдерживает позорный всхлип.

Дальше – Никита выравнивается, но не отходит.

Продолжает держать руку между Полиными лопатками, давить и подкручивать, чтобы не забывала, насколько больно он может сделать.

Ему, наверное, даже нравится картина, открывающаяся сверху, а Полину колотит от отвращения.

Никита достает мобильный, недолго молчит, а потом рявкает в трубку:

– Кто?!

Кухню заполняет звук тяжелого и рваного Полининого дыхания. Стыдно, но тихие всхлипы тоже слышны. Если это её отец – ужасно не хочется, чтобы он узнал о подобных проявлениях слабости, поэтому она жмурится и изо всех сил старается выровнять дыхание, но почти сразу вообще замирает вместе с сердцем.

Возможно, это уже галлюцинации, но ей кажется, что из динамика доносится голос Гаврилы.

– Какого хуя тебе надо?

Так ли это, Полина не знает, но перемена в настроении Никиты очевидна. Еще пару секунд назад он чувствовал себя хозяином ситуации. Теперь – будто мнется.

– Напомнить просто…

Слова слышны. Полина жмурится сильнее и вжимается в стол лбом.

– Её волосок – это твои яйца. Не забыл, да?

Теперь слез не удержать. Капелька катится сначала на переносицу, а потом с кончика вниз, заполняя микро-щелочки на дереве.

Он понятия не имеет, в какой момент звонит. Но после всего… Он всё равно звонит.

– Пошел нахуй.

Никита отвечает и скидывает. Телефон летит по столу практически до Полининого лица. За спиной слышно громкое дыхание. Её рука всё так же обездвижена и ноет в плече.

Маятник может качнуться в любую из сторон. О том, что сегодня здесь происходит, Гаврила никак не узнает, сколько бы ни угрожал.

Но её муж… Он слишком ссыклив. И в этом, пожалуй, Полино спасение.

– Брезгую, блять. Помоешься, потом…

Никита отпускает её и отталкивается. Сгребает отброшенный телефон и прячет обратно в карман.

Отходит, поправляя одежду. Дальше – привычно к двери. Хлопает ею так, что уши может заложить, но у Полины слишком вымотаны нервы, чтобы реагировать на такое.

Она выталкивает себя в вертикальное положение дрожащими руками. Поправляет платье. Стирает с лица слезы.

Тоже идет к двери и замыкает её на все замки изнутри.

Дальше – в душ.

И только тут поплакать.