Нерушимые обеты

Глава 21

Во внедорожнике Гаврилы просторней, чем когда-то было в отцовском автомобиле, когда он – водитель на испытательном сроке, а она — доверенная ему бесценная девочка.

Полина перебирается на колени мужчины, сжимает его твердые плечи и подается навстречу губам.

Она тонет в неправильности, но не может остановиться.

А он и не хочет. Пальцы Гаврилы сдавливают кожу на женских бедрах и едут вверх, скатывая юбку.

Ныряя в его волосы и выдыхая тихий стон в его рот, главное не думать, с кем он здесь вот так бывал… А еще, с каким число других побывает.

Она еще большая сука, чем думала парой секунд раньше. Она его не может отпустить. Просто не может. Такого… Единственного.

– Полька моя… – который шепчет в губы, вытаскивая из-под ее пояса свежезаправленную блузку.

Гаврила откидывается и снова кладет руки на бедра, чтобы смотреть, как она расстегивает пуговицы. Одна за другой. Глядя в глаза.

Он сглатывает – и Полин взгляд слетает вниз на дернувшийся кадык.

Поля стягивает ткань с плеч, приближается своим лицом к его лицу. Чувствует, как мужские руки ловко огибают бедра и ложатся на голые ягодицы. Гладят их, сжимают…

У Полины промежности горячо и уже влажно. Она толкается навстречу мужскому паху, снова стонет в губы, а потом встречает мужской язык, обласкивая его своим.

Под звук разъезжающейся молнии на юбке, тянет руки вверх. Он продолжает ее раздевать, срывая крышу ожиданием.

Снимает юбке через голову, бросает на соседнее сиденье вслед за блузкой. Расстегивает лифчик, вжимает ладони в спину, прогибая навстречу губам.

Они не дают замерзнуть, хоть голая кожа и покрыта мурашками.

У Полины глаза от удовольствия закатываются, стоит почувствовать губы Гаврилы на груди.

Его язык ласкает острый сосок. Он лижет, втягивает, посасывает и даже легонько прикусывает, усиливая возбуждения до невозможности терпеть.

Полина старается раскрыть бедра сильнее, сильнее же трется о горячий пах через ткань…

Вжимается ладонями в крышу и не сдерживает пошлые звуки. Ей слишком хорошо, чтобы стыдиться.

Гаврила облизывает одну вершинку, потом вторую. Отрывается и смотрит на приоткрытые губы. Снова откидывается, бродит по телу – взглядом и пальцами.

По-хозяйски трогает – оттягивает нижнюю губу так, что становится видно зубы, проезжается по подбородку, шее, щекочет ключицы, обводит подушечками пальцев груди, потом ладонями сжимает. Между пальцами – до боли остро соски. Крутит, а Поля жмурится и стонет.

Открыв глаза – снова встречается с потемневшим взглядом.

Ее руки падают на мужские плечи, она толкается пульсирующей промежностью в плотный джинс. Видит вспышку такого же яростного, как у нее, желания.

Тянется к его лицу, прикусывает подбородок, чтобы тут же зализать, ощущая движение рук вниз по телу – по бокам, животу, до белья…

Её готовность не нужно проверять, но Полине хочется, чтобы Гаврила понял, насколько она его хочет. А ещё хочется, чтобы касался, не зная запретов.

Она приподнимается, жмется щекой к его щетинистой щеке, пуская мужскую ладонь под кружево стрингов.

Он проезжается пальцами по влажным половым губам, Полина подается навстречу.

– Возьми меня, пожалуйста…

Шепчет на ухо, умоляя. Просить не стыдно. Мартовской кошкой чувствовать себя. Хотеть его до исступления. Вообще ничего.

Его пальцы проникают внутрь, Полина закрывает глаза и тихо стонет. Насаживается и просит куда-то в подбородок:

– Членом.

Сама расстегивает пряжку, сама спускает боксеры, смотрит вниз, ведя ладонью по стволу. Раскрывает головку, размазывает каплю…

Ощущает холод и нехватку, когда Гаврила достает руку из её трусиков, поднимает крышку консоли, берет оттуда презерватив.

Боль из-за того, что он возит резинки под рукой, глушит предвкушение – сейчас он заполнит собой пустоту. Не в душе, но тоже хорошо.

Полина забирает из его рук фольгу, разрывает и раскатывает латекс по члену.

Поднимает взгляд, ловит ответный – очень темный и густой.

Руки Гаврилы сжимают ее талию, Полина кладет свои на его плечи. Приподнимается и медленно вниз, туго обхватывая член…

Это так хорошо, что хочется закрыть глаза, чтобы чувствовать острее. Но так она пропустит лучшую в мире картину – как Гаврила кривится от желания…

– Ласкай меня, пожалуйста… – Она просит, снова приподнимаясь и опускаясь вниз. Тянется к губам, целует, ведет языком, просится кончиком в его рот, а может наоборот приглашает в свой.

Когда мужские руки снова ложатся на грудь и сжимают соски, у Полины ускоряется дыхание. А еще она ускоряет движения.

Он лучше всех знает, чего ей хочется. Лучше самой, наверное.

Ей нужны глубокие поцелуи. Капля боли и право пошло сходить с ума. Она всё это имеет.

Вроде бы ведет она, но это только кажется. Он позволяет. Немного – трахать себя его членом. Дальше трахать будет он.

Гаврила горбится, вбирая сосок ртом, снова стискивает Полину талию и сам начинает определять ритм и глубину проникновений.

Ему нужно резче. Ему нужно глубже. В машине это сложно, но он берет максимум.

Приподнимает и насаживает, ласкает, лижет, посасывает.

У Полина глаза закатываются от удовольствия и голова запрокидывается.

Замкнутое пространство машины пахнет уже иначе – не только им, но и желанием. Воздух густой и его мало.

Вместо неуютной тишины – неконтролируемые женские вскрики и просьбы:

– Ещё… Ещё… Хороший мой…

Гаврила вжимает ладонь в ее живот и давит вниз. Делает так несколько раз, обостряя ощущения, давая понять, насколько он в ней, а потом проезжается ладонью вниз и трогает клитор.

Полин оргазм ловит раскрытыми губами – Поля продолжает раз за разом толкаться вниз, сокращаясь и сбивчиво благодаря в мужской рот.

– Ты самый лучший… Самый лучший… – шепчет и шепчет.

Целует в губы, в уголок, снова в подбородок, шею…

Чувствует руки уже на ягодицах, обнимает крепко-крепко, вжимается губами в мужской висок, жмурится и отдает свое тело ему.

Сама же дышит там, где больше всего пахнет лучшим в мире человеком. Его волосами, кожей. Там, где капельками собирается пот…

Гаврила догоняет Полю быстро. Заставляет принять себя так глубоко, как только она может, каменеет, тянет за волосы, вжимается в голую шею и больно втягивает кожу.

Метит. Нельзя. Черт… Но вместо возмущения Полина чувствует новое сокращение…

У нее синяки останутся – на бедре. И засос… Это плохо, но Полине сейчас слишком хорошо.

Гаврила ещё кончает, а Полина бережно гладит его по голове и раз за разом целует в висок. У него сейчас – выброс агрессии. В ней – уже нежности.

Через минуту будет хуже, чем было до того, как она села в машину. Но эту минуту она не просрет.

– Ты – самый лучший… Самый-самый лучший… – Полина признается хотя бы в этом, раз в любви нельзя.

Гладит его. Прижимается губами, грудью… Чувствует на себе руки, в себе – член. Наполненность и жизнь.

Прислушивается к его дыханию – быстрому, потихоньку замедляющемуся…

Он первым ничего не скажет. А если скажет – хуже сделает. Полина знает это, вроде как нужно учитывать, но промямли она сейчас очередное «это ничего не меняет» – сама же себя убьет…

Поэтому тянет, как дура. Впитывает напоследок. Любит, кажется, еще сильнее, чем когда-то.

Когда рука Гаврилы съезжает со спины, выдает себя с потрохами, потому что рефлекторно прижимается сильнее.

Она не готова его отпускать.

Это очень палевно, Полина тут же жалеет. Гаврила же снова на миг каменеет, а потом выдыхает длинно.

– Не дергайся, Поль, накрыть тебя хочу…

Он шелестит её блузкой, действительно набрасывает на голые плечи, притягивает к себе плотнее. Он горячий, как печка. Вроде бы расслабляется, вжимается затылком в подголовник и закрывает глаза, потянув ее за собой.

В этом неидеальном мире у них целая идеальная минута. Жалко, не вечность.

Пусть когда-то поклялись – вряд ли светит.

Полина собирается с силами, чтобы отлипнуть. Улавливает движение мужской головы и снова шуршание на пассажирском. На сей раз он берет в руки коробку.

– Это что? Ты болеешь? – в голосе Гаврилы слышится волнение. Волнение же тошнотой подкатывает к Полиному горлу.

Можно соврать. И нужно соврать. Она прекрасно это знает.

Жмурится, затаивает дыхание, будто это может помочь.

– Нет. Противозачаточные.

На её ответ реагирует мужское тело и энергетика. Полине кажется, что её тут же выносит из салона голой в холод.

Молчание снова становится душащим. Рука на теле – чужой.

Гаврила бросает коробку обратно на сиденье.

– Ясно.

Ему ни черта не «ясно». Точнее его «ясно» не имеет ничего общего с реальности, в которой противозачаточные иногда покупаются не для чувственного секса без последствий, а затем, чтобы этих последствий ни за что и никогда не случилось, если тебя изнасилует муж.

Но дура-Поля не объяснила этого. А Гаврила расценил всё так, как расценил бы любой мужчина.

Она его подпускает к себе и хлещет по лицу новой унизительной выходкой. Она – чисто мразь. И рано или поздно он сдастся в борьбе за неё.

Сейчас Полина уже в своем условном доме.

Давно приняла душ, смыв с себя его прикосновения и запах. Кажется, вместе с горячей водой в слив попадали и её слезы, но это не точно.

Прочитала инструкцию. Выпила таблетку.

Промаялась весь день. Её трясло и наизнанку выворачивало от сладости и горечи. Любви к нему и ненависти к происходящему с ним по её вине.

Он просто хотел поговорить. Узнать, как дела. Предложить свою помощь. Сделать всё для её счастья. В ответ же она его использовала и вернулась в свою уродскую реальность.

Ей бы заснуть до прихода благоверного, но после пережитой остроты с Гаврилой не получается.

Сейчас она лежит на кровати, пялясь в темноту. На ней надет гольф с высоким горлом и закрывающими кисти рукавами. Отметин на теле много. Её слишком чувствительная кожа не позволяет изменять.

Надежда только на то, что Никите будет не до того. Идеально, если он вообще сегодня не придет. И завтра не придет. И послезавтра…

Иногда Полина даже мечтает о том, как ей звонят и сообщают, что с мужем случилась беда. Она сама согласилась на этот брак. Она воспринимает его как заслуженную кару за свою слабость, но врать не может – случись это, испытала бы облегчение.

А дальше… Просто куда-то исчезла бы, пока отец снова не пристроил.

Звук открывающейся двери в квартиру провоцирует обрыв сердца. К сожалению, муж пришел.

Дальше интрига состоит только в том – пьяный или трезвый. Буйный или мирный. Будет приставать или игнорировать.

По закону подлости именно сегодня, скорее всего, в покое не оставит.

А ей именно сегодня он особенно противен.

Полина его еще не видит, а уже сжимается и кривится от отвращения.

Подтягивает ноги к груди, обнимает себя крепко-крепко, закрывает глаза, ровно дышит и прислушивается.

– Вот блять… – сразу понимает, что тело сегодня пьяное. Судя по звукам, он заплетается в ногах и не с первого раза снимает ботинки.

Они с грохотом летят на пол – один за другим.

А Доронин плетется по стеночке в сторону не закрытой до конца двери в спальню.

Удивительно, но страха к своему мужу Поля не испытывает. Он сильнее физически и склонен к насилию, но это не пугает ее, только повышает степень брезгливости.

Градус их стычек с каждой следующей будет только повышаться. Рано или поздно по-настоящему вскипит. Это все – ужасная перспектива, но находится где-то в разряде неизбежностей, поэтому не волнует.

А вот в моменте задушить в себе брезгливость и отвращение Полина не может.

Особенно тошно, когда оставшиеся намеки на запах Гаврилы из её комнаты и мыслей выталкивает сопровождающий Никиту запах пусть хорошего алкоголя, но в слишком высокой концентрации.

Никита – молод. Он мог бы заниматься спортом и упражнять мозги сложными задачами. Но вместо этого медленно скатывается.

Сейчас громко дышит, стоя в дверном проеме.

Потом с щелчком закрывает дверь и движется к кровати.

Не нужно быть фантастически умной, чтобы понимать: будет липнуть. От одной только мысли уже мутит.

Полина держится за свои же плечи так, будто это может остановить ускользающие ощущения.

Когда под весом её мужа прогибается кровать, до отчаянья хочется оказаться в машине Гаврилы. У него на коленях. В его объятьях.

Но боль из-за невозможности – её справедливая плата за слабость, которую себе позволила.

Пьяный Никита двигается ближе и ближе. Кладет руку на Полино плечо и ведет по нему…

– Не трогай меня, – Полино требование звучит глухо и тихо. Мужская рука замирает, но ненадолго.

Никита хмыкает, обдавая алкогольным дыханием, а потом проезжается рукой по плечу вниз, останавливается на животе, давит.

Хочет опрокинуть её на спину, но Полина в покорную овцу не сыграет. Вжимается ногтями в широкую мужскую кисть. Надеется, что делает больно. Пытается снять с себя.

Но она слабая, и в этом, несомненно, проигрывает. Даже пьяному.

Победитель в их борьбе предрешен.

Напившийся Никита добивается своего – переворачивает на спину и наваливается сверху.

Когда горячо дышит алкогольными парами уже в лицо, Полине становится совсем гадко.

Она смотреть на него не может без тошноты. Когда ее касаются эти губы – хочется только сдохнуть.

И сейчас они снова тянутся к её лицу. Полина запрокидывает голову, плотно сжимая свои. Никита крепко держит руки над головой и извиваться толком не дает, но Полина знает одно – бороться будет до последнего.

– Что ж ты пинаешься, сучка…

Грубость не оскорбляет. Не пугает и не злит.

Полина продолжает пинаться. Еще яростней, когда чувствует, как зафиксировав её кисти одной рукой, второй он начинает шариться по телу.

Её не пугает сама возможность насилия, она почти смирилась с тем, что оно – её неотвратимость. Но именно сегодня… После нежности Гаврилы… Это самой же кажется изменой.

Поэтому она уворачивается яростней. Чувствуя болезненной сжатие груди – выгибается дугой и кричит.

Конечно, в этой квартире – шикарная звукоизоляция, её крик не помешает соседям, но он явно мешает мужу.

Который отпускает грудь, пытается закрыть женский рот.

Давит плотно. Совершает ошибку.

Полина кусает безжалостно. Надеется, что до крови.

Определенно больно, потому что Никита одергивает руку, прижимает к груди и шипит:

– Вот сука!!!

Дальше по тем самым губам прилетает удар. Вкус его крови смешивается с собственным. Это впервые он бьет ее по лицу. До этого только толкал.

Никита скатывается с нее, продолжая прижимать к себе руку и будто бы убаюкивая её.

– Я тебя по стенке, блять, размажу…

Полина воспринимает его угрозы вполне всерьез, но они ничего не меняют.

В темноте сложно разобрать, много ли на лице крови. Но она ведет пару раз пальцами, чувствуя боль и металл на языке.

Встает с кровати и движется в сторону двери.

Выйти не успевает – оправившийся от нанесенного женой увечья мужчина, проявляет достойную восхищения ловкость и хватает Полину за руку.

Её несет к стене и больно бьет о неё лбом.

Муж наваливается сзади.

В ягодицы упирается его возбужденный пах, а к горлу подкатывает тошнота.

Эта мразь любит сопротивление. Он по природе своей насильник. Не знающий отказа. Не понесший наказания.

Снова лезет руками – уже под одежду. Дышит в Полино ухо.

Тискает грудь, толкается пахом.

Больной ублюдок.

– Пусти меня…

На её требование отвечает улыбкой. Не пустит, конечно, если будет знать, что ему за это ничего не сделают.

И правда ведь не сделают, Гаврила не узнает. Никто не заступится. Только сама…

– Ты, блять, жена мне или как? Радость где? А?

Никита пыхтит и шелестит одеждой. Полина слышит, как он расстегивает ремень. Гнида.

Она сжимает зубы, поворачивает голову:

– Если ты это сделаешь – я отрежу тебе яйца.

Никита замирает, расстегнув ширинку. Смотрит на неё и быстро дышит.

Он может посмеяться и забить. Отыметь, прижав к стенке. Может бить, насиловать, издеваться.

Ему на всё дан зеленый свет. Только она ведь не шутит…

– Пиздеть прекращай…

Никита решает, что её слова – треп. Разворачивает и снова толкает в стену. Тянется ко рту, в очередной раз заводя её руки за голову.

Ей по-прежнему противно от мысли, что после Гаврилы она может целоваться вот с этим. Поэтому в ответ на попытку протолкнуть в ее рот язык точно так же больно прикусывает его.

– Сука!!! – следующий удар приходится уже в живот. Это чертовски больно и неплохо бы согнуться, но Никита не дает.

Сжимает шею и взбесившимся взглядом бродит по лицу.

– Ты блять заебала ломаться! – Он возмущается так искренне, что это даже смешит. Полине непонятно, как в мире счастливо живут такие самоуверенные рожи.

Кажется, давно пора отказаться от концепции торжества справедливости. Реальность строится на обратном. Зло берет свое силой. Добро ограничено в методах.

– Изнасилуешь – пожалеешь. Пьяный придешь – заснешь, а проснешься евнухом.

Никита кривится. Продолжает держать шею, но Полина понимает – зерно сомнения её слова посеяли. Это правильно, потому что… А что ей терять? Она может реализовать угрозу.

Поразмыслив несколько долгих секунд, Никита снимает руку и отступает. Поправляет штаны. Стряхивает руку, шипит:

– Дура, блять…

Дальше же уже куда более трезво шагает обратно к двери. Обувается и вместе с дверным хлопком оставляет её в квартире одну.

Полина опускается на пол и снова ведет ладонью по разбитой губе. Она победила в битве, но радоваться не получается. В войне она обречена.