Нерушимые обеты

Глава 23

Сегодня Полина придирчива к своей внешности, как никогда. Впереди важный прием. Для всех – её отца, её мужа, отца её мужа… Но совершенно точно не для неё.

Их с Никитой Дорониным брак по-прежнему не «консумирован», зато на её лице и теле – новые следы их «страстного» медового месяца.

Доронин продолжает пить и бить. Полина – совершенствоваться в роли смертницы.

Обычно после очередной их… Ммм… Стычки, она предпочитает несколько дней отсидеться дома. Не потому, что бережет репутацию мужа и семьи, а потому, что боится встретить Гаврилу. Но сегодня отсидеться не получится.

Следы не сошли окончательно, но мероприятие в Национальном доме не отменить из-за маленьких проблем Полины Павловской. Хотя она уже Доронина. Вот черт. Вечно забывает…

И их с Никитой присутствие на приеме у Президента не подлежит обсуждению. Ей напрямую отец ультиматум не ставил, они вообще напрямую теперь не общаются. Зачем, если у него есть шикарный, абсолютно во всём устраивающий, зять?

Он и донес до Полины очевидное: Михаил Павловский хочет показать всем и каждому, что Костя Гордеев его не обыграл и не уделал. Что это не он вильнул хвостом, предпочтя какую-то никому не известную Агату его бриллиантовой дочери. Что всё идет по плану. По его ебучему плану.

Для этого Полина смиренно готовится сыграть роль выставочного экспоната. Счастьем она лучиться не станет, но и до позорных истерик не скатится. Там будет Гаврила, ей нельзя подавать ему знаки. Никакие – ни SOS, ни «люблю, умираю, болит».

Она долго и скептически оглядывает себя в зеркале, проверяя качество штукатурки на пострадавшем от тяжелой руки мужа щеке.

Ей категорически посрать, насколько блестяще выглядит. Знает, что шикарно. Важно только, чтобы он ничего не заподозрил. Ну и другие тоже.

Девушка-визажист постаралась. Несколько раз позволяла себе посмотреть Полине в лицо встревоженно, но вовремя прикусывала язык – не лезла с глупыми вопросами, на которые Поля не собиралась отвечать.

Да, её лупит муж. Нет, она не собирается ничего с этим делать. Нет, себя ей не жалко. Жалко загубленную жизнь своего ребенка и висящую на волоске любимого мужчины.

Услышав шаги сзади, Полина ровняет спину, оглядывается…

После каждого срыва у Никиты включается режим вины. Он мнется, не особенно дерзит и не смотрит в глаза. Боится, что Полина на него нажалуется и его несдержанность будет иметь последствия.

Не кается, но наверняка объясняет себе свое же поведение её сучностью и сложностью жизненных обстоятельств.

После очередной серии пьяных побоев он на несколько дней становится практически шелковым. Не докапывается и даже не всегда является… Домой. Хотя какой же это дом? Клетка.

Однажды притащил примирительные цветы, что практически довело Полину до истерики. Потому что Саба права – она ведет себя как типичная жертва абьюза. Только всё прекрасно понимает и делает сознательно. А главное – не любит даже той самой нездоровой любовью. Ни Никиту. Ни себя.

Полина следит за приближением мужчины в дорогом костюме, отмечая, что он выбрит, свеж и вполне прилично выглядит.

До него внятно донесли важность вечера. Никитос старается.

Он для Полины откровенно уродлив, но высший свет этого уродства не заметит.

Муж подходит близко, но не вплотную. Поднимает взгляд, смотрит на неё в зеркало и слегка кривится. Ему как бы неприятно… Его рука неуверенно, но ложится на Полину талию. Это – верх цинизма и хочется разве что сбросить, но Полина терпит.

– Отцам важно, чтобы мы… – Никита только начинает говорить, а Поле уже плохо. Вот бы молча рядом отстоять…

– На мой счет волноваться отцам не стоит.

Никита снова кривится, но камень в свой огород терпеливо принимает. Просто аплодисменты за выдержку.

Его бы, по уму, лечить или прямо в тюрьму, но одному из заинтересованных отцов об этом Полина не скажет. Бессмысленно.

Не ожидая больше ни слов, ни проявлений лживой галантности, Полина разворачивается, поднимая с трюмо сумочку. Рука Никиты соскальзывает с ее талии, это дарит облегчение.

Кожу щекочет любимый Полинин материал – тончайший шелк. Он струится по телу свободно. А надевай она платье на душу – уже изорвалось бы о нескончаемое количество осколков.

Впереди у Полины сложный вечер – экзамен перед Гаврилой, ужасный стыд за себя перед Сабой, встреча с ненастными отцом и матерью. И все это – рядом с мужчиной, от которого воротит.

Хочется побыстрее окунуться в это болото и побыстрее же из него выбраться.

Никита догоняет ее только возле лифтов. Они вместе заходят, спускаются вниз в тишине. Он вытягивает руку и сжимает её запястье, когда Полина ступает из кабинки в холл парадного.

Полина с холодный отвращением смотрит на сомкнутые на ее коже пальцы.

– Я хочу… Извиниться… – Последнее слово Никита из себя прямо-таки выдавливает. Он не привык извиняться. Об искренности речь быть не может.

Полина хмыкает и выворачивает кисть из хвата.

– Мне не нужны скандалы, можешь выдохнуть.

Она не планирует прощать, конечно же. Может ей даже приятно было бы сохранить напряжение Никиты, но дело в том, что он непременно снимет его с помощью привычных антистресс веществ, а значит ей снова достанется.

Поэтому в излишнюю обидчивость Полина не играет. Она его ненавидит, презирает, желает самого худшего, но уж точно на него не обижается.

Ответив, идет дальше, не ожидая новых галантных проявления типа открытой перед ней двери – из парадного это делает консьерж, в машине – водитель.

На улице по-осеннему холодно, а в салоне – обманчиво уютно. Она наедине с собой ждет, пока рядом сядет завернутый в красивую обложку гнилой муж.

Она и себя такой чувствует – гнилой.

Трогаются в тишине. Едут, смотря в разные окна и друг друга не касаясь.

Игра начинается только у входа в Национальный дом.

Никита обходит машину и подает Полине руку. Она делает вид, что благодарна. Притворяется, будто не мутит в момент прикосновения к его коже.

Позволяет прижаться ладонью к своей талии сзади и вывести так на красную дорожку.

Вокруг – миллион вспышек. Они с Никитой – далеко на главные звезды, но им тоже достается доля внимания.

Полина поднимается по ступенькам, чувствуя покалывание на коже. Зудит между лопатками. Она уже знает, что это, но до последнего не позволяет себе оглянуться.

Потому что стоит сделать это – рассыпается на осколочки.

Гаврила уже здесь. Он смотрит на неё снизу-вверх. Зачем-то хмыкает, а потом отвешивает новый не шутливый даже – издевательский – поклон.

Она знала, что будет сложно. Но не представляла, что сразу настолько, а опереться не на кого.

Зал торжественных мероприятий забит представителями политической и бизнес-элиты до отказа. К внешнему виду этих людей, их родословной и уровню образования не прикопаться. Каждый из здесь присутствующих может целый вечер провести, хваля себя, свое дело на миллиард, а то и не один, свою красавицу жену, умницу дочь и даже собаку из исключительного клуба.

Но все эти сногсшибательные индивидуальности, многие из которых действительно обладают незаурядной харизмой, в итоге образовывают для Полины гудящую бестолковую массу. Пеструю, пульсирующую, тошнотворную.

Они с Никитой просто стоят рядом. Полина не собирается ни пить, не есть, а рука мужа периодически тянется – то взять бокал, то поставить опустевший.

Он пьет шампанское, это вроде бы не смертельно, но на Полину всё равно волнами накатывает злость. Неужели нельзя держать себя в руках?

Ей противно находиться с ним рядом, слышать его дыхание, ощущать тепло. Так бывает с человеком, который совершенно не твой. Особенно остро это ощущается, когда где-то рядом Гаврила.

Он не пытается ни подходить, ни проявлять больше знаки внимания. Это разумно, за это его хочется благодарить. А ещё его бесконечно хочется трогать-трогать-трогать. Прижиматься. Любить. Шептать. Растворяться.

Но вместо этого – осторожные взгляды, которые опускаются в пол, стоит Гавриле ответить своими.

Он на этом вечере сам и не сам. Без спутницы, что делает Полине и больно, и хорошо. Она должна быть готова к такому развитию событий, но пока – совершенно нет.

А ещё ей слишком понятно, что чувствует Гаврила, видя рядом с ней мужа.

При мыслях, что за его локоть может держаться другая, Полину сковывает ужас. Это еще не случилось, а её уже будто в болото окунули и держат за затылок, не давая вдохнуть.

Она представляет, а он так живет.

И снова зло на себя. Стыдно. Больно. Ужасно.

Чтобы переключиться, Полина жмурится и запрещает себе пялиться. Снова бродит по залу. Взглядом, не ногами. Ступни вросли в блестящий пол рядом с мужем.

Она отлично исполняет команду к ноге.

Держится какое-то время, а потом снова не может. Смотрит в ту сторону, где находится Гаврила. Чувствует себя человеком, которого мучает жажда, и лучше вообще не пить, чтобы быстрее умереть, а не страдать до бесконечности, но она позволяет себе каплю за каплей. Каплю за каплей…

Отрывается, осознав, что на нее тоже смотрят, но не Гаврила. Это Агата Константина Гордеева. Его жена.

Полина переводит взгляд на незнакомку, о которой даже кое-что знает, смотрит… Она производит странное впечатление – слишком напряжена. Не похожа на победительницу, добившуюся своего. Когда их взгляды встречаются, Полина не читает во взгляде Агаты торжества, скорее усталость, страх, тошноту и просьбу.

Она шикарно выглядит, ей не о чем волноваться, но даже по позе видно, что девушка сейчас – один сплошной раскаленный нерв. Полине зачем-то хочется её подбодрить, она улыбается, но Агата тем же не отвечает.

Отворачивается и вжимается лбом в плечо мужа. С силой стискивает руку.

Ей плохо, Полина это не просто видит, но еще и чувствует. Наверное, даже хуже, чем самой Павловской.

Только помочь друг другу они не могут.

Ей кивает Костя, Полина отвечает тем же. Не держит на него зла и не считает перед собой виноватым. А вот в его взгляде, как ни странно, видит тяжесть и будто даже сожаление.

Это неожиданно трогательно и чуть забавно, зажигает в уголках её губ новую улыбку.

Поля никогда бы не подумала, что разбудит в бесчувственном эгоистичном Победителе что-то подобное. Но и сорвавшемся договорняке не жалеет.

Гавриле так было бы еще хуже, а ей без разницы – бьют её или не бьют.

Щеку жжет взгляд. Посмотреть на Гаврилу в ответ Полина не рискует, да и существует кое-что, способное заставить её переключиться. Даже о Гавриле забыть.

Рука Никиты ложится на Полино бедро и тянет ближе.

– Родители идут, – он поясняет, а Полина собирает силы в кулак и каменеет. Самой кажется, что стоит увидеть отца близко – вцепится в лицо и исцарапает, но этого не будет.

К ним подходят две пары – старшие Павловские и старшие Доронины.

Обе мамы выглядят блестяще. Оба отца светятся белозубыми улыбками. Наверное, правильнее было бы, чтобы подошли они с Никитой, но Полине легче сдохнуть.

– Полина, – мать пытается потянуться к ней за поцелуем, но спотыкается о взгляд. Её улыбка скисает на глазах, она выравнивается, смотрит немного вверх и вправо – на мужа. Он в это время – на дочь.

Его настоящие чувства привычно скрыты, он позволяет просачиваться через глаза только тому, что считает нужным. Сейчас там спокойствие, превосходство, удовлетворение.

Ему похуй, что дочь его ненавидит. Он от нее тоже не в восторге.

– Поля приболела, вовремя я вспомнила, а то…

Мать придумывает идиотскую отмазку, объясняя свою и дочкину холодность, а еще освобождая Полину от необходимости позволять касаться себя ещё тем рукам, которые когда-то вынянчили её мучителя.

По родителям Никиты не скажешь, что они могли вырастить такое убожество. Но и ее родители не выглядят, как убийцы собственного внука.

– Ничего серьезного? – после лживого оправдания матери на Полино лицо ложится встревоженный взгляд свекрови. Насколько он лживый, Полина не знает и не особенно хочет разбираться.

Просто пожимает плечами, вдыхает и скашивает взгляд.

Конечно, Гаврила за ними наблюдает.

У него лицо темное. Скулы напряжены. Он даже не замечает, что Поля смотрит на него. Сам – чуть выше. На её отца.

Он его не боится. Совсем-совсем. Он бесстрашный и дурной. Он правда верит, что вдвоем им удалось бы взлететь, а не разбиться.

Когда на её локоть ложатся пальцы, Полину прошивает разрядом тока. Она сжимает зубы и поворачивает голову.

Хочется орать, но спокойно следит, как отец склоняется к её лицу, продолжая улыбаться.

– Без глупостей, доченька… Помнишь же, да? – он почти сразу выпрямляется и снова смотрит на Гаврилу, а вот Полина уже не рискует.

Ненавидит до желания задушить. Ненавидит и молчит.

Хочет сдохнуть, как никогда. Только и его с собой забрать – свое личное чудовище.

К матери она испытывает только гадливость и обиду. К отцу… Это не описать словами.

В их небольшом импровизированном кругу с притворной легкостью и сводящими скулы улыбками о чем-то разговаривают. Всё это – игра на камеру и для общества. Не только ведь жену Гордеева всем щелкать.

Но Полина в разговоре не участвует.

Пялится в пол, отсчитывая раз за разом секунды от десяти до единицы. В ней вспышками ярости отражаются обрывки некоторых фраз...

– Дети-дети, где мы еще вас увидим? – Она глотает правдивое "в могиле"... – Затянулся ваш медовый месяц что-то... Никак друг от друга не отлипнуть, да? – О, да. – Хотя бы в воскресенье к нам бы... – Непременно... – Ты не обижаешь Полину, сыночек? – Да вы что, какие обиды... – А Полина тебя? Вона у нас своенравная...

Мерзко находиться в центре сценки, разыгрываемой на глазах у Гаврилы. Мерзко позволять Никите приобнимать, а окружающим посмеиваться. Мерзко находиться в компании тех, кто может поставить подписи под сценарием их с Гаврюшей трагедии…

– Душновато, – не выдержав на одном из отсчетов, Полина с силой давит на руку мужа, снимая с себя.

От его актерской игры прямо-таки блевать охота. От того, как склоняется, складывает бровки домиком и излучает взволнованность…

– Тебя проводить? – спрашивает так, будто не лупил с размаху по лицу чуть меньше недели назад, матеря последними словами.

– Нет. Меня отпустить, – Полину грубость слышит только Никита, но его всё равно задевает. В чуть пьяненьком взгляде вспыхивает и гаснет злость. Придет время – за это она тоже получит.

А пока он ее правда отпускает.

Полина поворачивается спиной к отцу и шагает в центр круга.

Касаться его хочется меньше всего, пусть и так куда ближе к холлу, а оттуда уже к уборным.

Полина просто хочет уйти под сомнительным предлогом, но тормозит перед преградившим путь отцом Никиты.

– Всё хорошо, Полина? Ты бледная…

Лично он не сделал ей никакого зла, но и на поддержку или помощь от него Поля не надеется.

Поднимает взгляд и мотает головой.

– Подышать хочу, воздух стоит…

Её просто надо выпустить, но свекр долго смотрит, а потом улыбается.

– Воздух не воздух, а внуком нас, кажется, скоро порадуют…

Это предположение крайне смешно, но смех в кругу абсолютно не из-за этого. Полине физически больно слышать, как заливаются её отец с матерью.

– Колитесь, молодежь… Свои же все…

Отец Никиты требует, переводя взгляд на сына.

Полина снова смотрит в пол. Она не собирается колоться. Да и не в чем. Она уверена, что не беременна от Гаврилы, а у них с Никитой секса так и не было.

Ему сейчас, наверное, сложно, нужно как-то выкручиваться,но Полине мужа абсолютно не жалко.

В их кругу – пауза, Никита мнется, в Полине понемногу вскипает…

– Мы подозреваем, что да…

Стоит младшему Доронину ляпнуть, как снова волной поднимается смех. Полина даже хлопки в ладоши слышит.

Господи, какая мерзость…

– Прекрасные новости! Прекрасные просто! Отлично, что не тянете! Нам для счастья-то не так и много надо – видеть свое продолжение… Заждались уже! Очень заждались!

Реагируя на высокопарные слова отца, Полина оглядывается. Во рту горько, она прекрасно осознает, что в её взгляде отец сейчас читает презрение, но это его не беспокоит.

Он продолжает что-то говорить о важности и радости. А у Полины в ушах гудит кровь.

– Ничего мы не подозреваем. Что ты бредишь…

Не сдержавшись, она выплевывает, смотря на отца. Потом только мельком на Никиту. Он краснеет, злится... Она его подставила. Вечером будет скандал.

Но ей давно не страшно.

– Пустите, – она ступает дальше, отодвигая свекра рукой.

Движется по залу, с силой прижимая кулак к грудной клетке.

Дурацкая старая привычка, от которой давным-давно пора избавиться. Но сейчас ей по-особенному жалко, что на шее нет того крестика. Где он? Кто его подобрал? Сдал в ломбард или носит? Или кто-то другой носит?

Вот бы найти… Только зачем?

Полина стучит каблуками сначала к широкой арке, а потом по лобби отеля.

Заворачивает в один из коридоров и действительно ищет туалет. Понятия не имеет, как будет возвращаться. Может даже уедет, оставив Никиту одного.

Кажется, выходя из зала, слышала громкие оклики в спину. Это, наверное, была Саба. Это ужасно некрасиво, но Полине очень нужно побыть с собой наедине. Уборная – это компромисс с обстоятельствами, потому что по идее... На крышу бы и оттуда...

Полина жмурится, а потом несколько раз моргает. Ускоряется, делает шаг в сторону и ведет рукой по стене. Даже голова закружилась, её чуть-чуть качает. Получается, не такая уж она и лгунья...

Идет мимо закрытых номеров, жалея, что в руке нет магнитного ключа. Шаги сзади слышит слишком поздно. Не успевает развернуться. Только оглядывается и охает, почувствовав на теле руки, спиной – тепло.

Страх, что это Никита, сменяется худшим – потому что Гаврила.

Он с силой сжимает на её теле пальцы и задает направление – от стены к одной из дверей.

Полину хватает на одно единственное:

– Нельзя.

Но Гаврилу запрет не останавливает. Он прикладывает к датчику магнитную карточку.

Полина шагает в темный номер. Вздрагивает, слыша хлопок двери за спиной.

Дальше – шаг к ней. Разворот. И губы в губы:

– Да помню, блять.