Нерушимые обеты

Глава 26

Гаврила не видел Полину больше двух месяцев. Устал, блин. Реально устал.

Позвонил один раз. И то по делу. А так – не навязывался. Встреч не искал. Ну и она тоже, конечно же, не искала.

Набрал только её ебаната в ту ночь. Потому что по лицу было видно – злится малышок. А у Гаврилы на подкорке рядом с рефлексами сидит необходимость защищать Полину.

Как мог – защитил. Напомнил, что с ней надо аккуратненько, а потом себе напомнил, что тоже человек.

И что когда-то слишком сильная любовь, настойчивость и необоснованная самоуверенность привели к трагическим последствиям.

И что кроме Полины в мире происходит еще очень много важного.

Например, беременная сестренка-Агата, которую загнали до состояния, когда она хочет избавиться от нежеланного ребенка.

В ней столько страха, обиды, боли и звериного отчаянья, что Гаврила не может глаза закрыть. Не может не помочь.

Когда-то его Полине не хватало рядом человека, который оградил бы от опрометчивости, подсказал бы, взял за руку и от беды отвел. Гаврила решил попробовать стать таким для Агаты.

Костя держал Агату в своем доме помимо её воли. Она день ото дня просила просто отпустить. Он не мог, как самому казалось, а потом… Поступил правильно, но дико больно для себя.

Гаврила стал мостиком между Гордеевым и Агатой. А еще подрывал, как мог, мосты между Агатой и необдуманными поступками.

Ездил к ней, ухаживал, развеселить пытался, убедить – она в безопасности. Ну и самому убедиться – мир продолжает существовать, он не так уж мрачен. Кто-то зачинает и рожает детей. Кто-то мучается из-за любви, но способен делать шаги навстречу, пусть и кажется в моменте, что они наоборот друг от друга отдаляют.

На Костю смотреть было больно, на Агату тоже, на себя в зеркало Гаврила даже не пытается особо. И о Полине лучше бы не думать, но это он пока не умеет.

Его хватает на два месяца с небольшим, он катается по стране с Костиными ебучими спецзаданиями, рвет себя на куски ради дела и ради того, чтобы хотя бы еще один ребенок родился на этот ужасный свет. Чтоб уходя оттуда, где живут все нерожденные дети, передал от него, что он до сих пор ждет.

Гавриле кажется, что он занят по самое не хочу...

А потом уже он оказывается на лавке под её подъездом.

Это опрометчиво и глупо. Нельзя так. Нарывается. Но хочется хотя бы одним глазком, а получается – двумя.

Полина выходит из парадного одна. Смотрит перед собой, движется уверено. У неё всегда расправлены плечи и слегка вздернут очаровательный носик. Цокает каблуками по асфальту, движется в сторону парковки.

Гаврила выжидает минуту, чтобы убедиться, что муж следом не увяжется, дальше подходит быстро и бесшумно.

Кладет руку на женской плечо и сжимает. Наверное, зря он это, потому что Полина пугается.

Дергается, резко поворачивает голову…

Она в солнцезащитных очках, дужки которых уходят под красиво повязанный на голове платок. Напоминает стильную француженку из фильмов. Но даже через темные стекла Гаврила видит, как у нее увеличиваются зрачки.

Поля выдыхает:

– Гаврила, господи… – прижимая руку к груди. А Гаврила не знает – это типа радость такая или что?

Он смотрит внимательно. Впитывает. Хочет сгрести в охапку, прижать и никогда больше не отпускать. Впрочем, как всегда.

– Привет, – но вместо этого просто здоровается.

– Ты зря пришел, – ответ получает ожидаемо неприятный.

Вот и вся любовь – два месяца его не видела, жив ли вообще – в душе ведь не ебет, а на шею как-то не бросается. Злиться и обижаться на это бессмысленно. Просто понять Гаврила никак не может.

И забыть, как льнула в машине, как в номере отдавалась, как у него в квартире расплакалась из-за переизбытка чувств.

– Муж дома? – на ее слова Гаврила не реагирует. А она в ответ на вопрос снова вскидывает взгляд.

Сглатывает, когда чувствует движение мужской руки вниз от плеча до кисти, медленно сползает глазами вниз.

Гаврила сжимает кожу не сильно, ныряет под рукав пальто и гладит, а Поля жмурится и выталкивает из себя:

– Нет. Он не в городе сейчас.

– Жаль, не сдох.

В новом резко вскинутом взгляде Полины ни капли осуждения. Впрочем, как и в глазах или мыслях Гаврилы нет ни намека на то, что шутит.

– Здесь камеры, не надо…

Полина пытается вывернуть руку и отступить, но Гаврила не дает.

– Мы разве делаем что-то крамольное?

– Живем… – Гаврила только по улыбке в уголках женских губ понимает, что это-то вроде как шутка. Только смеху в ней мало.

– Обещаю, наглеть не буду. Только расскажи хоть, как ты? Я скучаю. Плохо без тебя. Забыть – никак…

В ответ на честные признания Полина долго смотрит в одну точку. Не в лицо, а куда-то ниже. Вздыхает, дальше – уже в глаза.

– У меня всё нормально. Всё по плану, – ее губы снова дрожат. Это улыбка, но нервная. – Больно, что ты из-за этого страдаешь.

Закончив, Полина замолкает, но взгляд уже не отводит. По глазам видно, что правда сожалеет.

Чтобы не завести привычную песню, Гаврила моргает и сглатывает. Вдох-выдох делает. Он не уговаривать её пришел, а просто посмотреть.

Гладит кожу на запястье. Открыв глаза, смотрит под ноги – свои и Полины. Она не вырывает руку и не торопит, но в ней чувствуется напряжение.

Он уйдет – она выдохнет. Больно это всё.

– А ты как? У Агаты с Павловной всё получилось? – Полина спрашивает осторожно, улыбается, когда Гаврила возвращается взглядом к её лицу.

Не нужно этого делать, но он тянется к щеке ладонью.

Чувствует, Полина напрягается сильнее, но позволяет коснуться. Рисковая девочка. Его, мать вашу, девочка!

Гаврила гладит, тянется губами, но тут Полина выставляет стоп – вжимается рукой в его грудь и произносит:

– Нет. Я же просила…

Хочет выдернуть руку и уйти. И Гаврила вроде бы понимает, что это закономерно, даже правильно, но не отпускает, а сжимает сильнее.

Держит, смотря, как Полина кривится.

У нее кожа всегда была нежной, но не настолько, чтобы так реагировать.

Догадка ползет холодом по спине. Поднимает волосы на загривке дыбом.

Полина продолжает пытаться выдернуть руку, но Гаврила не дает. Поднимает выше и дергает рукав вверх.

Сердце обрывается, перед глазами красные точки…

Его взгляд взлетает вверх – к ее лицу, но теперь смотрит Гаврила по-новому. И новое же ищет.

– Сними очки.

В ответ на требование мужчины Полина мотает головой.

– Пусти, я опаздываю. Не задался разговор…

Снова бежит, как от огня, но у Гаврилы в висках пульс бьет, он отпустить не может.

– Этот ушлепок на тебя руку поднимает? – Он спрашивает, щурясь, а Полина будто смиряется, что увернуться не получится. Расслабляет руку, улыбается, тоже бьет своим полным принятия:

– Этот ушлепок – мой муж. Может он про измену узнал. Не сдержался. Заслужила же…

Измена – это с ним, конечно же. Только это нихуя не измена была, а единственное нормальное, что с ними произошло за последнее время.

– Пусти, пожалуйста, я не нуждаюсь ни в жалости, ни в защите.

– В мозгах ты нуждаешься. А он в том, чтобы сдохнуть.

– Не смей, – в Полином голосе прорезается сталь. Она же режет по глазам при взгляде на неё. Почему-то стальной она становится рядом с ним. – Ни говорить такого, ни делать ничего не смей. Если хочешь мне помочь – просто держись подальше, как делал раньше. Мне так легче… И мне так меньше достается.

Полина всё же выворачивает руку из ослабевшего хвата, снова разворачивается и ускорившимся шагом движется к своему автомобилю. Ежится, запинается в какой-то момент, замедляется…

Несколько секунд просто стоит, смотря под ноги, потом всё же рискует – оглядывается.

Говорит не громко, но Гавриле расслышать ветер не помешает.

– Спасибо тебе, что тогда позвонил. Это сильно меня выручило. Но больше не надо. Я справляюсь.

Она ныряет в машину и быстро стартует, словно боится, что Гаврила догонит. А он не смог бы. Его пригвоздило к асфальту.

– Гаврила, подожди, пожалуйста!

Гаврила немного тормозит в последнее время. Преследует чувство, как будто оглушило во время драки, но мотнуть головой, дождаться, пока головокружение пройдет, снова обрести фокус, не помогает.

Фокус не обретается.

Он слышит громкий оклик, но продолжает идти. Через турникеты, приложив магнитную карточку, чтобы подняться на верхний этаж и заскочить к Косте Викторовичу на разговор.

У них повышается интенсивность подготовки к грядущим выборам. Они всё больше и больше узнают о Костиной Агате – страшного. В это надо бы включиться максимально. Даже порадоваться, что Поля вроде как «отвалилась», но радоваться не получается, потому что в голове не укладывается: он на неё руку поднимает, а ей… Норм, что ли?

Он жить с этим не может, а ей, блять, норм?

– Гаврила! Нам поговорить нужно! Гаврила!!!

В спину снова врезается женский крик. Гаврила замедляется, а потом и вовсе тормозит, потихоньку осознавая, что пусть голос ему не знаком, но звучит он слишком громко. Так, будто докричаться слишком важно.

Он оборачивается и щурится, пытаясь найти источник звука.

Находит. Сердце пропускает удар.

С обратной стороны турникетов стоит девушка, которую он видел рядом с Полиной.

Саба. Сабина Агаларова – дочка нефтяного магната, которая когда-то стала для его любимой дурищи единственной отдушиной.

Он видит, как Саба выдыхает и сглатывает, когда он разворачивается и идет назад. Понятия не имеет, что ей нужно, но точно знает – это связано с Полиной. А значит похуй на всё. Он идет.

– Добрый день, мы не знакомы, но я…

– Я знаю, кто ты.

Сабина протягивает руку для пожатия, готовясь представиться, но Гаврила ее опережает. Проходит назад в фойе, придерживает за локоть, разворачивает и уводит в сторону, чтобы не мешать потоку стремящихся к турникетам людей.

Девушка не проявляет ни удивления, ни протеста. Позволяет Гавриле руководить. Выдерживает слишком внимательный и цепкий (Гаврила себя знает) взгляд.

– Ты знаешь, что он её бьет? – и пусть поговорить о чем-то хотела Сабина, первый вопрос задает он, сощурившись.

Это единственное, что крутится у него в голове в последнее время. Как так? Как так может быть, что ей норм, всем вокруг норм… И ему должно быть норм. Как?

Говорят, от физической боли у людей расширяются зрачки. От моральной тоже, потому что у Сабины они сливаются с темной радужкой. А у Гаврилы и не уменьшались с тех пор, как Полина оставила его на парковке.

Постоянная. Душевная. Боль.

Хуже физической.

– Поля запрещает вмешиваться. Она… Мне иногда кажется, она с ума сошла…

Сабина признается, смотря на Гаврилу с жалостью. А еще выглядит так, словно чувствует во всем происходящем свою вину. Как и он.

Они не знакомы – он ведь не представился даже, её на полуслове перебил, а объединяет их целый мир по имени Полина.

– Я просила её не дурить. Я знаю, что ты… Я про вас знаю. И я не сомневаюсь, что ты смог бы спокойно…

– Смог бы, конечно.

– Но она не хочет. Вбила себе в голову… – Саба бьет по виску, жмурится и головой мотает.

Не хочет договаривать, а Гавриле важно, чтобы договорила.

– Что? – он спрашивает, а потом прожигает взглядом лицо, собственной жизнью клянясь, что ответ получит.

Но Сабину не приходится пытать или уговаривать. Она вздыхает, сначала опускает взгляд вниз, потом поднимает и смотрит снова с извинением за боль, которую причинит:

– Что ты должен её забыть. А она должна там страдать.

– Зачем?

– Я не знаю, Гаврила… Я не понимаю…

Гаврила и сам осознает, что этот вопрос был уж точно не по адресу, поэтому на ответе не настаивает.

Держит за руку свой счастливый билет. Подруга любимой – что может быть лучше в его ситуации? Не отпускай. Пытай. Проси. Уговаривай. Будьте на одной стороне. Играйте и выигрывайте.

Но откуда-то в нем живет четкое понимание – с Полей так просто не будет. Он поэтому до сих пор еще на распутье. Не знает просто, как подступиться. Как развалить всё – прекрасно понимает. А поможет ли – не особо.

– Но это она попросила меня прийти… К тебе… Раньше запрещала, а теперь…

В глазах Сабины зажигается надежда. Она заразна, отзывается и в Гавриле тоже.

Он следит, как девушка открывает свою сумочку и достает оттуда конверт.

Протягивает, смотрит пристально.

– Он запечатан. Я не читала. Полина попросила тебе передать.

– Спасибо, – Гаврила берет, прижимает с хрустом к бедру, а в ушах уже слышится звук рвущейся бумаги.

Между ними повисает пауза. По лицу Сабины видно, она хочет сказать что-то жизнеутверждающее и мотивирующее, но как-то слова не находятся. Почему – Гаврила тоже понимает. И у него со словами голяк.

– Если тебе будет от этого легче, я стараюсь держать с ней контакт постоянно. Добиваюсь встреч хотя бы раз в неделю или десять дней. Её внешность редко вызывает у меня вопросы…

– Ты права, мне от этого не легче…

Сабина опускает голову и вздыхает.

– Прости, – извиняется так, будто здесь хотя бы в чем-то есть её вина.

На самом деле, нет. Виновные ходят и радуются своей ебучей жизни, пока те, кто ни в чем не виноват, свою жить не могут.

– Если я могу чем-то вам помочь – скажи. Я сделаю всё. Правда всё.

– Спасибо, – на предложение Сабины Гаврила реагирует пустой благодарностью. Потому что он даже сам не понимает особо, что может сделать.

Костя силой забрал свою Агату из её реальности и поместил в свою. Распорядился, как частью интерьера. Это чуть не закончилось ужасной трагедией.

У них с Полиной ситуация сильно другая. Он никогда не относился и не сможет отнестись к ней подобным образом. Но что там у неё в голове – непонятно. И это страшно.

– Я в кабинете почитаю. Спасибо.

Гаврилу так сильно подмывает открыть поскорее конверт, что он даже руки успокоить не может. Держится только на понимании, что лучше сделать это без свидетелей. Хуй его знает, что там написала его Полюшка.

Он скомкано прощается с Сабиной, выбросив её из головы в ту же секунду, как развернулся.

Снова проходит через турникет, оттуда – к лифтам. Заходит в один из пустых. Жмет кнопку этажа, стоит закрыться дверям и стартовать – жмет ещё раз. Аварийной остановки.

Ничего страшного. Чуть подождут.

А сам разворачивается спиной к зеркальным створкам и распечатывает.

Внутри – сложенный вдвое лист и еще какие-то документы. Он, конечно же, первым делом ныряет взглядом туда, где её ровный почерк.

«Гаврила, я пишу, потому что в лицо сказать не хватит сил. Сам знаешь – стыдная трусиха.

Пожалуйста, забудь обо мне.

Я тебя умоляю, прошу, если бы помогло – встала на колени. Забудь и живи без меня.

Между нами никогда и ничего уже не будет. Дело не в тебе и не в твоей любви. Неспособность ответить на нее по достоинству – один из главных моих провалов и грехов. Их было не так уж и много, но всеми я сделала больно тебе. Я не прошу за это прощать. Я сама себя за это никогда не прощу.

Но смириться – очень прошу.

Я беременна. Отец ребенка – мой муж. Потерю еще одного человека внутри себя я уже не переживу. Пожалуйста, осознай, что я не уйду от Никиты. Не потому, что ты плохой. Не потому, что люблю его.

А потому, что только так хотя бы этого ребенка я сохраню.

Ты навсегда останешься самым светлым, что случилось со мной, но мой выбор уже не изменить.

Не делай глупостей, умоляю. Не забывай про Костю. Вы должны победить. Ты должен ему, а не мне. Он сделал для тебя куда больше добра, чем любой другой человек. Куда больше, чем я.

Я очень верю в то, что вы победите. Сначала вы – потом добро. Просто будь собой. Быть собой. Это всё, что тебе нужно, чтобы иметь весь мир. Ты правильно сказал когда-то: я – твоя беда. Но ты рожден, не чтобы нести на плечах беду. Ты рожден, чтобы побеждать.

П.с. Я знаю, что ты не поверишь мне на слово и будешь снова рыть землю, чтобы найти доказательства лжи. Но я не вру. Это сканы моей карточки. Моей беременности шесть недель. Это совершенно точно не твой ребенок. Он мой.

Прости за всё.

Я тебя отпускаю, отпусти и ты меня, пожалуйста.

Полина»