Ник и другие я

Глава 2 Жить и нежить

Она твердо решила – книгу она сожжет. Пусть хоть какая-то польза от неё будет. Пусть тепла от неё ждать глупо, всего-то двести страниц, но на растопку самое то. Ну и пусть, что библиотечная, она её честно украла. Может, будь у неё свободная монетка, она бы и взяла книгу, как положено, но монетки не было. Денег вообще у неё не бывало – сколько зарабатывала, упокаивая нежить, столько и тут же тратила – на еду и одежду. Она же не ловец, это тем платят фиксированную ставку, и попробуй обмани: тут же своим сообщат – местная администрация потом сама взвоет от того, что ловцы обходят их земли стороной. Себе дороже. А вот обманывать мелких охотников, как она, запросто! Ей жаловаться некуда и некому. Точнее, есть кому, но этот защитник далеко и почему-то не спешит. Но он приедет, обязательно. Он приедет и заберет её отсюда – отец не мог лгать.

Комок под боком чуть шевельнулся и захныкал.

Сэм вздохнула – точно, книгу надо сжечь. Это книга подвела её. Роженица может встать и заниматься своим ребенком уже через шесть часов! Кажется, прошло чуть больше, но пока сил в себе Сэм не находила. Только… Она зажмурилась. Надо! Надо найти силы. Несмотря на боль во всем уставшем теле, несмотря на дикую слабость, несмотря на желание закрыть глаза и притвориться, что этого ничего нет. Увы, это есть.

Проклятая зона! Проклятый хаос. Проклятая буря… Из-за бури Сэм не успела добраться до больницы, как планировала. Впрочем, она, увидев закрытый пост, не сильно и не переживала – книга утверждала, что роды естественный процесс, с которым Сэм справится. Да… Справилась. Как же.

Она постаралась сесть в постели, притягивая мокрый комок себе на колени.

Надо же… Ребенок. Девочка. У неё. Кто бы мог подумать. Кому-то от парней остаются на память засушенные букетики, а кому-то…

– Яблочко. Тебя зовут Яблочко… – прошептала Сэм.

А Сэм на память от Клода осталась Яблочко. Немного сморщенное, как печеное, немного синюшное и отечное, немного голодное и страшненькое. И мокрое, конечно же.

– Я… Сейчас… Чуть-чуть подожди… - Сэм прикрыла на секунду глаза. Комната, которую сейчас не было видно, все равно продолжала кружиться. Слабость нарастала волнами, уговаривая погрузиться в темноту и отдохнуть. Весь мир подождет. Он никуда не денется, этот мир.

– Надо просто… Взять себя в руки…

Сэм знала – надо обязательно взять себя в руки, иначе им с Яблочком не выжить. Хаос не прощает слабостей. Хаос ничего не прощает, перемалывая слабых в буквальном смысле – нежити в округе хватало. Сэм как-то по утру три цепочки следов вокруг дома обнаружила, только упокоить тварей не успела. Проклятое цунами, разрушившее всю её жизнь! Прибить бы того, кто допустил такие волны, кто не погасил их магией, кто малодушно решил, что в зонах хаоса охотники и ловцы сами выживут. Сэм прикусила губу – не думать о Клоде. Он не утонул. Он просто ушел, потому что устал с ней возиться. Да и, если хорошенько подумать, ну что ему, почти двадцатипятилетнему парню могла дать она, которой только-только исполнилось восемнадцать? Которая для храбрости так напилась в честь собственного дня рождения, что и самого Клода, и его поцелуи помнила так смутно, что вроде и не было ничего. Только Яблочко упрямо доказывала – было, еще как было. Просто Клоду надоела Сэм, только и всего. Только это – причина того, что он ушел, а не волна-убийца, разрушившая дом Сэм и всю её жизнь в зоне. Еще бы цунами нежить уничтожило бы! Так нет, эти не тонут, только горят. Вот и сейчас под дверью явно кто-то топтался. Кто-то очень наглый, любопытный и голодный.

Дверь тихо скрипнула, открываясь. В узкую щель просунулась рука с обломанными ногтями и синюшной кожей. Сэм уже была готова – с её пальцев, отправляя её саму в небытие, слетел огонь, отпугивая нежить.

Сэм без сил упала обратно на кровать.

Тьма. Она сомкнулась вокруг неё, и долгое время для Сэм ничего, кроме тьмы, не было.

Она заставляла себя открывать глаза – где-то далеко раздавался недовольный писк. Она открывала глаза и видела родное Убежище и зеленоглазого принца, про которого отец говорил, что он обязательно придет и защитит.

Она садилась в постели, она даже что-то говорила… И понимала, что это бред.

И опять заставляла себя открывать глаза и делать хоть что-то в ответ на становившийся все тише и тише писк, иногда переходящий в недовольное ворчание.

Но наны вновь отключали её сознание – восстановление пациента пройдет быстрее при минимизации основного энергообмена. Их наличие Яблочка не смущало.

А писк врезался в голову, причиняя почти физическую боль, заставляя действовать даже в небытие. Глядя в наглые зеленые глаза рыжего принца, она выговаривала ему:

– Помоги! Ну пожалуйста! Она же умрет без твоей помощи!

Принц в ответ хмыкнул как-то совсем не по-королевски, и Сэм замотала головой в попытке прогнать бред. Она в отчаянии прошептала, понимая, что уже давно не слышит писк:

– Что же ты… Не идешь…

Принц удивленно моргнул, странно зеленея и голодно выдавил из себя:

– …еть!..

Сэм, внезапно леденея от ужаса, поняла, что вместо принца напротив неё на полу сидит нежить и держит в руках её Яблочко.

– А ну отпустил её!!! – попыталась заорать Сэм, зажигая боевой знак на ладони, но огонек быстро потух, а наны снова погрузили её в искусственную кому.

Последнее, что запомнила умирающая от ужаса Сэм, это был голодный оскал нежити в порванной офицерской форме Содружества и его голодное, радостное: «Еееееешшшш!» – вырывавшееся из его глотки. Наверное, быть съеденной в бессознательном состоянии – это лучшее, что могло с Сэм случиться. Ведь её могли съесть и так, нежить лишена хоть какой-то эмпатии. Ей все равно, что и как есть. Лишь бы была еда. Но все же до чего нелепа была смерть в пасти оголодалой нежити! И Яблочко этого не заслужила. Наверное, именно дикая обида за Яблочко, ни в чем не виноватую, и вырвала Сэм из продолжавшегося липкого бреда – она что есть сил села в постели, готовая драться до конца, но…

Стучала где-то на чердаке ставня. Наверное, на улице опять был ветер. Надо закрепить все же ставню или отодрать окончательно – надоело!

Пыльные солнечные лучи плясали на стене, говоря, что время движется к вечеру.

Воняло чем-то кислым и в то же время сладковатым. Единственный в доме стол был щедро припорошен чем-то белым. На полу валялась пачка детской смеси, разорванная напополам. Везде: на столе, на полу, на веревках для сушки белья – были мокрые пеленки и какие-то тряпки защитного цвета. Тоже мокрые. Бутылочки, соски и все приданое, которое Сэм успела приготовить для ребенка, было вытащено из старенького комода и валялось на полу, хорошо еще не разломанное и разорванное, только очень грязное и основательно заросшее плесенью. И было тихо – привычный стук ставни не в счет. Отвратительно тихо. Так тихо, что сердце пропустило удар – Яблочко… Её Яблочко смирно спала в корзине для грязного белья, замотанная в старую армейскую майку. Сэм оставалось надеяться, что майку эту сняли не с какой-нибудь нежити, а нашли… Где-нибудь. На помойке, например. Потому что у Яблочка же пуповинный остаток еще даже не отпал, только анаэробной или гнилостной инфекции в этой глуши не хватало.

Сэм сползла с кровати, без сил падая у корзинки. Первым делом она размотала майку и с удивлением увидела, обычный, сухой, подживающий пупок.

Яблочко недовольно открыла глаза и обиженно заревела.

– Очешуеть… - только и выдавила из себя Сэм.

Пробравшаяся к ним с Яблочком в дом нежить оказалась настолько тупой, что даже есть их не стала.