Новый порядок (Часть I)

Глава 5

Через полчаса гости собрались на балконе Третьей башни в томительном ожидании. Свежий воздух ночной столицы несколько отрезвил головы и привнес ясность мыслей. Светские гости возбужденно переговаривались. Они не могли поверить, что господа магистры так скоры на расправу. Даже заправские дуэлянты, обожающие пускать соперникам кровь по любому поводу, и те соблюдали видимость приличий и давали друг другу время, чтобы остыть и не совершить необдуманных поступков сгоряча. Или же хотя бы составить завещание. Дуэли назначались на утро, на следующий день, в воскресенье после утренней мессы, в конце концов. Но чтобы два высокопоставленных магистра, близкие родственники, сцепились посреди банкета, да еще и устроили из этого представление…

Чародеи улыбались и сыпали остротами, объясняли не особо сведущим и далеким от чародейских страстей гостям, что ничего страшного не произошло. Чародеи, говорили они, настоящие, прирожденные чародеи арта гораздо крепче обычных людей. Таковы особенности анатомии их тел. Арт — очень грозная и страшная сила, которую способен удержать в себе только крепчайший сосуд. Только прошедший безжалостный естественный отбор и строгое, тяжелое обучение чародей становится магистром Ложи. Поэтому настоящих чародеев так мало, а в последнее время — еще меньше. Природа безжалостна и бессистемна, ей нет дела до тех несчастных, которых она наделяет силой арта. Поэтому нередко случается так, что арт убивает своего носителя, едва пробудившись. Иным выжигает рассудок, а иных — превращает в страшных безумцев, о которых ходит так много слухов. Но подобные случаи редки. Все-таки слабое и не приспособленное тело просто разрушается без последствий для окружающих. Ну а безумцы… безумцы благополучно пойманы и заточены в темные и сырые подвалы Турма. Мы иногда навещаем их. Например, когда нужно составить очередной закон или внести поправки в Кодекс Ложи.

Поэтому нет причин для беспокойства. Что такое для чародея укол шпаги, когда внутри него бушует ярость первозданного элемента? Вы когда-нибудь слышали, чтобы чародей пал от ножа в подворотне? Пожалуй, единственный верный способ убить нас простым оружием — отсечь голову. Но нужно очень постараться, чтобы настоящий чародей подставил ее и какое-то время не двигался. Чародеи дорожат своей головой и с радостью обменяют ее на руку, а то и обе. Ведь руку в отличие от головы всегда может восстановить мастер-артефактор. Лет пятьдесят назад жил один магистр, запамятовал его имя, к сожалению. Так вот его тело почти полностью состояло из протезов, и даже голова на треть. Помешало ли ему это жить полноценной жизнью и почти ни в чем себе не отказывать? Отнюдь. Он прожил до ста тридцати четырех лет, и прожил бы еще столько же, если бы не один неловкий и досадный несчастный случай во время практики со студентками. О нет, не подумайте, ничего предосудительного. Он просто неверно рассчитал эффект одного заклятья на кюиврскую сталь.

На самом деле, примо антистес спас своего вспыльчивого племянника и оказал ему огромную услугу. Магистр фон Хаупен эксцентричен, но гораздо рассудительнее, чем кажется. Если бы он решил вынести это дело на суд Ложи и Собрания, магистр адъютор в лучшем случае лишился бы должности и выехал бы в ссылку на неопределенный срок. Конечно же, это называется не ссылка, а назначение главой провинциального Arcanum Dominium. Ну, вы же понимаете, барон Эркриге. Буквально в прошлом месяце Его Величество подвергли опале фельдмаршала Беренхолля за поражение под Вьюпором и отправили в ссылку… ну то есть в имение под Боденом обдумывать тактические ошибки.

Так что дядя и племянник разомнут кости, поупражняются в фехтовании, покажут гостям пару новых приемов, отделаются парой ссадин и порезов, которые к вечеру уже затянутся. А потом примирятся и обо всем забудут. Мы же вернемся к недопитому «Sang Vierge» тысяча пятьсот девяносто девятого и продолжим этот скучный вечер.

Гости обступили готовящихся дуэлянтов полукругом — окружить полностью не позволял неглубокий прямоугольный бассейн с барельефами на античный манер. Фонтан на краю был выполнен в виде голой нимфы, пытающейся ускользнуть от козлоного домогателя, но при этом не забывающей лить из кувшина весело журчащую струйку воды.

Чопорные слуги сновали с подносами и подносили публике вина, шампанское и закуски.

Сама дуэль обещала развернуться на Оке Натаса, выложенном этельской плиткой посреди балкона. Дуэлянты стояли друг напротив друга, переговариваясь с секундантами. У Пауля фон Хаупена их оказалось раз в пять больше.

На соперниках остались только туфли, брюки и рубашки. Манфред закатал рукава до локтей, показывая публике узоры витиеватых татуировок, спускающихся к запястьям. На правой руке узор был белым, на левой — темно-синим. В толпе тут же нашелся кто-то, кто объяснил несведущей спутнице с пушистыми ресницами и приоткрытым ротиком назначение знаков на теле чародея, усиливающих арт. У многих чародеев они есть. Да, у меня в том числе. Да, когда-нибудь фройлян их увидит. Нет, не сейчас, фройлян.

Лицо Манфреда, как и прежде, выражало беззаботную небрежность. Младший магистр Собрания, наоборот, был собран и сосредоточен, излучал холодную решимость. От недавней вспышки и нервозности не осталось и следа. Это никого не удивляло, поскольку никто старался не обращать внимания на перемены настроений и душевных состояний магистра фон Хаупен-Ванденхоуф.

Распорядителем дуэли выбрали барона Эркриге. Он оценил принесенные дуэльные шпаги, придирчиво осмотрел их и удостоверился, что оружие равное и не дает ни одному из противников преимущества.

Шпаги раздали дуэлянтам, те опробовали их, красуясь перед публикой. Откуда-то сбоку послышались несмелые хлопки в ладоши.

Полковник убедился, что оружие устраивает дуэлянтов, заложил руки за спину и выпятил грудь, сверкая орденами.

— Господа! — рявкнул он так, как привык: чтобы услышала даже последняя кобыла во второй шеренге кирасирского эскадрона. Протрезвевшая и отошедшая от афродизиака Ирма ван дер Дорп отвлеклась от перешептываний с подружками. — Не угодно ли вам примириться? Магистр фон Хаупен? — обратился полковник к Манфреду.

— Спросите моего дорогого племянника, — нахально усмехнулся он.

— Магистр фон Хаупен-Ванденхоуф? — полковник повернулся к Паулю.

— Нет, — сухо отозвался адъютор.

— Ну, значит, нет, — пожал плечами Манфред.

— Стало быть, решено! — объявил барон Эркриге. — Дуэль состоится! Здесь и сейчас! До тех пор, пока один из противников не запросит пощады и не сможет продолжать бой…

— До тех пор, — перебил его Пауль, — пока один из противников не свалится замертво!

Толпа привычно вздохнула от потрясения и прекратила перешептываться. Один из слуг едва не опрокинул поднос из-за дамы, слишком энергично взмахнувшей пухлой ручкой.

— Ха-ха! — от души рассмеялся Манфред в наступившей тишине и резко успокоился, покорно склонив голову. — Дорогой племянник, признаю свое поражение.

Пауль растерянно уставился на дядю. Шпага в руке младшего магистра едва заметно дрогнула.

— Я вот-вот свалюсь замертво, — пояснил Манфред и для наглядности закачался, подогнув колени. — От смеха.

— Я не шутил, дорогой дядя, — холодно процедил Пауль.

— Именно поэтому ваша шутка смешнее вдвойне, — серьезно заметил примо антистес. — Но давайте сперва выясним, что по этому поводу думает госпожа консилиатор.

Манфред обернулся на толпу гостей и словно впервые увидел в ней Фридевигу фон Хаупен, окруженную старшими магистрами Собрания. Сестра стояла, сложив расслабленные руки на животе, и не демонстрировала ничего, кроме безграничного ледяного равнодушия. Пожалуй, только брат приблизительно представлял себе границы ее бешенства.

— Госпожа консилиатор, что вы думаете по этому поводу? — беззаботно поинтересовался он.

— Я думаю, вам обоим место в Турме, магистры, — строго ответила она. — Но поскольку нет никакого иного способа прекратить начатое вами… дуэль продлится до первой крови.

Пауль метнул на мать яростный взгляд и крепко сжал эфес шпаги.

— Значит, решено, — Манфред развел руки и поклонился. — Или у вас есть какие-то возражения, дорогой племянник?

— Нет, — выдавил из себя Пауль, — дорогой дядя.

— Кхм, — откашлялся полковник. — Дуэль продлится до первой крови. Это будет достаточным, чтобы одна из сторон получила сатисфакцию!

— Одной из сторон для сатисфакции достаточно было бы вагины, — вполголоса пробормотал Манфред.

Фредерик Кальтшталь расслышал и многозначительно усмехнулся.

— Не уродуй его слишком сильно, — посоветовал он, наклонившись к уху примо антистеса. — Твоя сестра не простит, если ты попортишь личико ее любимого сына.

— Моя сестра не простила мне, что я в детстве подлил ей чернила в кофе, — закатил глаза Манфред. — Как будто мне есть что терять!

— Обещай, когда она тебя убьет, твоя должность достанется мне.

— Когда она будет меня убивать, от Ложи ничего не останется. Ты хочешь быть королем руин? — Манфред с недоумением глянул на секунданта через плечо.

— Лучше быть королем руин, чем никем, — усмехнулся Кальтшталь.

— Тогда обещаю, тебе в наследство достанется самая большая руина.

— Договорились, — тихо рассмеялся Фредерик.

— Начинайте! — махнул рукой барон Эркриге.

Несколько позже магистр адъютор пришел к выводу, что допустил серьезную ошибку. Нет, не при расчетах. В магическом поединке, где возраст не враг, а союзник, у Пауля было бы мало шансов не то что победить, хотя бы продержаться достаточно долго, чтобы сохранить достоинство.

И не в первую минуту схватки, когда дядя вел себя предельно осторожно и лишь парировал удары, уклонялся от выпадов. Дядя был вдвое старше, не учился у лучших мастеров фехтования, приглашенных в столицу из Милалиана и Альбары, и уделял больше времени разгулу и кривляниям, нежели собственному телу и упражнениям. Его движения были медленны и неточны, ему едва хватало скорости, оборона — примитивной и предсказуемой, как у новичка, только что взявшего шпагу и лениво отработавшего пару базовых приемов. Пауль при желании уже мог бы выиграть, если бы сам не остерегался получить мелкую ссадину, которую мать сочла бы первой кровью и остановила дуэль, засчитав сыну поражение. Этого Пауль не простил бы ни себе, ни ей.

И не на второй минуте, когда дядя вдруг перестал притворяться и изучать повадки племянника, начал ловить на финтах и отвечать, оттесняя к возбужденной толпе зрителей. Его движения стали короче, быстрее, точнее, шпаги зазвенели чаще, злее и опаснее. Тогда Пауль осознал, что недооценил дядю в силу того, что многого о нем не знал. Однако и в этом Пауль не видел своей ошибки. Даже сильного противника можно победить, если приложить все свои умения и удачу.

И не в третью минуту, когда Манфред фон Хаупен прижал его к борту бассейна.

Ошибку магистр адъютор допустил, отказавшись от пары экзотических пташек.

— Сдаетесь, дорогой племянник? — спросил Манфред, наставив на него острие шпаги.

Пауль яростно отбил клинок, сделал обманный выпад и перемахнул через борт бассейна. Всплеска воды не последовало. Магистр словно приземлился на твердую поверхность. Толпа восхищенно ахнула. Мужской голос скучающе заметил, что ничего в этом особенного — любой гидромант-недоучка способен провернуть такой дешевый фокус, а попробуйте погулять по воздуху.

— Как вам угодно, — тяжело выдохнул Манфред и запрыгнул в бассейн следом за племянником.

Зрелище было завораживающим. Пара кружащих в бассейне чародеев вызвала неподдельный восторг и волнение у дам, некоторую зависть у мужчин и сомнения у военных, которые сочли поединок не совсем честным. Но их быстро успокоили: оба противника ходят по воде, как посуху, значит, все честно.

Тем более что все закончилось быстрее, чем наблюдатели успели обсудить происходящее: Манфред фон Хаупен прогнал племянника по бассейну под звон стали и отчаянное рычание Пауля, прижал того к мраморной нимфе и ловким движением обезоружил. Выбитая шпага выскочила из ослабевшей руки Пауля и скрылась за бордюром к вящему удовольствию гостей. Кто-то захлопал в ладоши. Кто-то оценил коротким «Браво».

Однако следующий жест примо антистеса вызвал неподдельный испуг и заставил толпу замереть в напряжении и предвкушении трагедии: Манфред наставил шпагу на племянника, вжавшегося в каменные груди нимфы и вцепившегося трясущейся рукой в кувшин. Кольнул Пауля острием в основание горла. Лицо тяжело дышавшего первого мастера было необычайно серьезным, мрачным, злым, в аквамариновых глазах читалось желание убить. И что самое пугающее: он мог себе это позволить.

Манфред надавил шпагой на белую кожу племянника. Пауль зажмурился и тихо заныл, крепко сжав дрожащие губы.

— ХВАТИТ! — рявкнула Фридевига фон Хаупен так, как не позволяла себе почти никогда, но так, чтобы услышал даже последний балбес шестого плутонга шестой роты Дюршмаркского полка.

Примо антистес быстро глянул на нее. Для полного сходства с разъяренной Ледяной владычицей ей не хватало только лютующего бурана. Даже старшие магистры благоразумно отступили подальше, освободив вокруг госпожи консилиатора свободное пространство.

Манфред взглянул на перепуганного племянника, хитро подмигнул ему и отстранил шпагу. Но вдруг мазнул острием по точеной скуле, фамильному наследию семьи фон Хаупен, не испорченному даже виссерской кровью Максимилиана Ванденхоуфа, и оставил на ней красную полосу. Пауль схватился за благородное лицо и заныл, глотая слезы.

— Туше, дорогой племянник, — пробормотал Манфред, задыхаясь от усталости, и отсалютовал врагу шпагой. — И небольшое напоминание, — добавил он, поворачиваясь спиной.

— Поединок окончен! — объявил барон Эркриге. — Репутация господина фон Хаупен-Ванденхоуф не пострадает! Не вижу препятствий, чтобы господа не пожали друг другу руки и не примирились! Нет причин затаивать друг на друга обиду!

— Я тоже так думаю, — согласился примо антистес и обернулся на племянника. Пауль бессильно сидел у ног ветреной нимфы, утонув в прозрачной воде по пояс, и тихо скулил, закрывая раненую щеку. К нему уже шли секунданты и друзья. — Но потом, — заключил Манфред.

Дальнейшее произошло слишком быстро, чтобы кто-то в полной мере осознал случившееся.

Манфред фон Хаупен вальяжно брел по воде к борту бассейна, принимая заслуженные овации и аплодисменты публики, подбадривал собравшихся жестами, требуя еще.

Внезапно из бассейна повеяло холодом, затрещал лед. Над головой младшего магистра Собрания взвился рой острых льдин. Тонко взвизгнула женщина, то ли первой почувствовавшая, к чему все идет, то ли просто от неожиданности.

Ледяной рой шрапнелью ринулся на беспечного первого мастера, слишком поздно заметившего перемену настроений публики. Он успел развернуться, широко взмахнул шпагой, поднимая перед собой волну леденеющей воды. Но это уже не спасло бы его.

И в общем-то не потребовалось.

Пауль уже видел, как заклятье раздирает в мясо и кровь ненавистного дядю. Однако с недоумением обнаружил, что этот отчаянный шаг не возымел желаемого действия.

Допущенную ошибку он осознал сразу.

Перед Манфредом с грохотом выросла стена, шириной в бассейн, и отгородила от сорвавшегося адъютора. Ледяная шрапнель испещрила ледяную стену, откалывая от нее мелкую крошку и разбиваясь в холодную пыль. Пауль мелко задрожал и перевел взгляд на мать.

Та стояла с высоко воздетыми руками. Губы Фридевиги были свирепо поджаты. Глаза горели аквамариновым огнем.

Пауль вскрикнул и собрал вокруг остатки воды, заключая себя в кокон льда.

Госпожа консилиатор не повела бровью, не переменилась в лице. Лишь опустила левую руку, рассекая ребром ладони воздух. Защитная сфера сына треснула и раскололась надвое, как скорлупка, рассыпалась на сотни мелких льдинок. Пауль вскочил, цепляясь за выступающие части мраморной нимфы, бросился бежать из бассейна. Фридевига сжала ладонь в кулак, ноги адъютора молниеносно сковало льдом по щиколотки. Чародейка плавно опустила правую руку. Стена мгновенно растаяла и опала лавиной воды, выплескиваясь на пол, но тут же взметнулась и, подчиняясь движениям рук госпожи консилиатора, ринулась на Пауля волной, сметая и впечатывая сына в статую и сковывая его ледяной коркой.

— Нет! Нет! Не хочу! Мпф!.. — орал и бился в припадке младший магистр, пока лед не добрался до половины лица и не заткнул ему рот.

Фридевига фон Хаупен выдохнула, опуская руки, перекинула толстую косу на спину и оправила облегающее черное платье. Высокий бюст упруго колыхнулся.

Манфред фон Хаупен обтер ладонью лицо и отжал бороду, поднял ногу в промокшей туфле и с досадой оглядел вымокшую рубашку.

— Я промок, — капризно сказал он в полной тишине. — Я, магистр арта воды, промок! — гневно воскликнул он. — Это худшая ночь в моей жизни, — горько всхлипнул примо антистес. — Я немедленно удаляюсь, чтобы надраться в гордом одиночестве!