Огонь и ярость

РЕН

Я всматриваюсь в выступ, разглядывая покосившийся откос и свисающий водосток. Это место не похоже на тот тип, где есть современный замок. Я бы скорее использовала запасной ключ от дома типа «под садовым гномом», если бы кто — нибудь вообще потрудился запереть дверь. Похоже, он может упасть в любой момент.

Атлас с громким скрипом распахивает дверь.

— Хорошо, что мы не пытаемся проникнуть внутрь тайком. — Голос Нико за моей спиной звучит весело. Он и двое других присоединились к нам на крыльце, которое каким — то образом выдерживает весь наш вес.

Атлас заходит в дом и включает свет. Когда я переступаю порог, у меня отвисает челюсть. Я почти выхожу на улицу, чтобы убедиться, что нас не перенесли в более приятное место. Нико следует за мной по пятам, так что у меня нет другого выбора, кроме как двигаться вперед.

Внутри дом… очаровательный. Другого слова для этого не подберешь. Прямо перед дверью находится лестница, ведущая наверх. Справа находится гостиная, которая переходит прямо в кухню. В гостиной есть серый диван и несколько дополнительных кресел, обтянутых тканью с рисунком. Там есть большой каменный камин, которым, очевидно, не будут пользоваться, так как для этого слишком жарко.

На кухне есть белые шкафчики и маленький столик на четверых. Он небольшой, но я сомневаюсь, что мы будем устраивать здесь званые обеды.

— Что это за место? — Спрашивает Ларк.

Атлас бросает сумки и поворачивается к нам. — Это одно из убежищ «Подполья». Давайте приведем себя в порядок, а потом решим, что делать дальше.

Я ощетинилась от властности в его голосе, желая взять инициативу в свои руки, хотя и не знаю, где мы находимся и что собираемся делать. Но я не принимала душ с… Не знаю, как долго, поэтому я не огрызаюсь на него. Я вся в засохшей крови и мази от гребаного клейма. Почему — то, несмотря на то, что на нас обрушился ливень с неба, я все еще чувствую себя покрытой слоями пота.

— Наверху две ванные комнаты, а одна здесь, внизу. В шкафах спальни есть запасная одежда. Атлас берет сумки и направляется на кухню. — Рен, ты со мной. Надеюсь, вы трое сможете найти ванные наверху?

Ларк поворачивается ко мне, прикусив губу, как будто пытается сдержать улыбку. — Кто — то надел свои командирские штанишки.

— Я слышал это, Ларк. Иди прими душ. — Атлас даже не смотрит в нашу сторону. Он распаковывает сумки, набитые едой. Там свежие фрукты, хлеб, сыр, макароны, консервированные овощи и суп. То, что нужно съесть сразу, но также припасы на более длительный срок. Неужели Атлас думает, что мы собираемся затаиться здесь и переждать?

— Я отсюда слышу твои мысли, птичка. Иди прими душ.

Нико, Эстелла и Ларк поднимаются наверх, оставляя нас с Атласом одних на первом этаже. Я все еще топчусь возле входной двери, ненавидя себя за то, что чувствую себя не в своей тарелке. Это территория Атласа, и он позволяет нам находиться на ней. Я не хочу быть благодарной ни ему, ни «Подполью», но, черт возьми, я благодарна. Вероятность того, что я выбралась бы из Чикаго, если бы за мной охотились жрецы, невелика. Особенно с Ларк и Эстеллой на буксире. Я не совсем разобралась в этой части своего плана. Я была больше сосредоточена на побеге из дома Натаниэля.

Атлас, наконец, поднимает на меня взгляд, и абсолютный страх, светящийся в его глазах, ошеломляет меня. Он останавливается, кладя руки на стол. Его плечи опускаются, как будто весь мир лежит у него на спине, и он слишком тяжел, чтобы продолжать притворяться, что это не сокрушительный груз.

— Я думал… — Его голова опускается, дыхание вырывается усталым выдохом.

Я подхожу к нему, останавливаясь по другую сторону маленького деревянного столика. Он покрыт бесчисленными выбоинами и отмечен кольцами там, где кто — то оставил мокрые стаканы. Это стол, за которым сидело много людей.

Такое чувство, что Атлас собирался раскрыть секрет, но не смог заставить его слететь с губ. Я предлагаю свое собственное признание. — Я боялась за тебя.

Атлас поднимает голову, его взгляд останавливается на дурацких бинтах у меня на груди, прежде чем поднять глаза на мое лицо. — Почему?

Вопрос кажется многозначительным. Как будто он спрашивает не просто, почему я испугалась, а почему я? Почему он? Почему именно мы оказались в этой хреновой ситуации? Или, может быть, я слишком много вникаю в суть происходящего. Наверное, мне просто нужно что — нибудь съесть и поспать.

— Почему я испугалась? — Я сглатываю, спрашивая себя, почему я пошла по этому пути. Теперь уже слишком поздно. Мелочно… — После аукциона я поняла, что то же самое, должно быть, случилось и с тобой. Я не знала, кто купил тебя, но я собиралась прийти и найти тебя. — Я выплевываю слова, испытывая отвращение к жрецам и элите, которые занимаются этим дерьмом.

Челюсть Атласа подрагивает, когда он скрежещет зубами. — Арес купил меня.

Атлас не позволил мне бомбардировать его всеми вопросами, которые возникли в голове после того, как была сброшена эта бомба. Вместо этого он повел меня по коридору от кухни, который вел в спальню с примыкающей ванной комнатой. Мне велели принять душ, чтобы смыть с себя вонь, и оставили стоять в ошеломленном молчании, когда дверь захлопнулась.

Арес клеймил Атласа так же, как Натаниэль меня? Арес, казалось, разозлился, когда увидел, что Натаниэль сделал. Неужели он считал меня своей собственностью только потому, что я была его чемпионом? Арес сказал Атласу, где я нахожусь? Если да, то сделал ли он это, чтобы подразнить его или помочь?

Если бы Атлас потратил пять, ладно — ладно, двадцать минут, чтобы все объяснить, я бы не прокручивала в голове список все более нелепых сценариев.

Ковер в спальне с темным геометрическим рисунком. Прочный и стойкий к большинству пятен. На кровати сине — зеленое стеганое одеяло, сложенное в ногах, и тонкое одеяло, аккуратно заправленное. Ничего особенного, но все пахнет чистотой. Справа от кровати стоит комод. Я выдвигаю ящики и нахожу внутри сложенные майки, футболки, брюки и шорты разных размеров. Я беру черную майку и пару шорт, от которых у меня не будет теплового удара. Хотя, только сейчас я замечаю, что в доме прохладно и комфортно. Здесь есть кондиционер. Ладно, может быть, мы будем прятаться здесь до конца света.

В ванной комнате есть зубные щетки в упаковке, шампунь, кондиционер и все необходимое. Чистые полотенца сложены на полках над унитазом. Кто, черт возьми, отвечает за гостеприимство в «Подполье»? Есть ли у них целая команда для конспиративных квартир, которая следит за тем, чтобы все было готово к внезапным заездам?

Я уверена, что приму холодный душ, поскольку наверху еще двое принимают его. Приятно удивляет, что вода быстро нагревается. Я сбрасываю с себя одежду, сбрасываю ботинки и снимаю бинты, которые в данный момент больше для виду, чем для чего — либо еще. Заманчиво задержаться под теплой водой, но Атласу все еще нужно принять душ, а я умираю с голоду. Ужин у Натаниэля был не совсем аппетитным.

Середина зеркала только начинает запотевать, когда я наконец выхожу. Я провожу рукой по поверхности, чтобы посмотреть на себя. Мои темные волосы ниспадают до середины спины. Трудно разглядеть синеву моих глаз, не наклонившись поближе. Люди всегда думают, что они темно — карие, но этот цвет больше похож на ночное небо. Приподнявшись на цыпочки, я наклоняюсь и осматриваю пулевые и колотые ранения, полученные в последнем испытании. Все, что осталось от обоих, — это розовые шрамы, которые пройдут через день или два. Я хмурюсь, когда смотрю на клеймо Натаниэля.

Гребаный кусок мусора.

Кожа все еще приподнята, и на моей груди виден очень четкий треугольный шрам. В конце концов, это тоже исчезнет, но меня бесит, что мне придется смотреть на это еще на секунду дольше.

Я надеваю одолженную одежду, заворачиваю волосы в полотенце и чищу зубы со злобой, которой они не заслуживают. Затем я расправляюсь со спутанными волосами. Приведя себя в порядок, насколько это возможно, я распахиваю дверь, только чтобы обнаружить Атласа с другой стороны. На этот раз я застаю его врасплох, и он вздрагивает.

Я наклоняю голову. — Ты что, просто стоял здесь и ждал, пока я закончу?

Атлас моргает от удивления, и его лицо возвращается к своему обычному бесстрастному выражению. — Ты пробыла там некоторое время. Я боялся, что ты упала и ударилась головой.

Я бурчу: — Конечно.

Мы топчемся в дверях, одна нога внутри, другая снаружи. Что — то вроде наших отношений, за неимением лучшего слова. Я вхожу в спальню, мое тело задевает Атласа. Что — то щелкает, лед разлетается в его взгляде, обнажая адское желание.

Атлас наступает на меня. Я могла бы оттолкнуть его с дороги или остаться на месте, но я позволяю ему двигать моим телом, пока не упираюсь спиной в стену. Он теснит меня, и я должна ненавидеть это. Но я этого не делаю. Его запах окружает меня. Он смешивается с пылью и потом долгого гребаного дня. Нормальному человеку было бы противно, но, боги, от него все еще невероятно пахнет.

Его пальцы останавливаются на клейме у меня на груди. Оно едва заметно над вырезом моей майки. Брови Атласа сведены вместе, в его глазах читается невыносимая боль, когда он поднимает их, чтобы посмотреть на меня. Это заставляет меня раскрыться. Какой — то инстинкт заставляет меня схватить его руку и прижать к своей груди, чтобы прикрыть шрам.

— Я убью его, — рычит Атлас.

— Становись в очередь. Рана заживет и исчезнет до того, как Натаниэль придумает свой следующий подлый план.

— Ему не следовало подходить к тебе так близко. Никогда не следовало прикасаться к тебе. — Рычит Атлас, и я чувствую его слова нутром.

— Технически, это был один из его приспешников. И он получил по заслугам. Следующим следует Натаниэль. — Я клянусь, хотя это не то, что я могу обещать.

Атлас прижимается своим лбом к моему, его дыхание прерывистое. Мое сердце колотится в безумном темпе.

— Почему тебя это волнует? — Я пытаюсь звучать беспечно, но это полностью разрушается, когда вопрос вылетает с придыханием. — Это потому, что я актив? Для «Подполья»? Потому что это не повлияет на мою способность усыплять Богов.

Атлас поднимает голову, чтобы посмотреть мне в глаза. Вопрос повисает между нами целую вечность, прежде чем Атлас заговаривает. — Я знаю, что меня нелегко понять. Я провел всю свою жизнь, притворяясь. Меня наказывали за проявление эмоций, как будто это была слабость. Я должен был притворяться, что ничего не чувствую. Ничего не люблю. Мой отец и Гера использовали все, что мне было дорого, чтобы наказать меня. И поэтому ничто и никто не мог быть важным. — Атлас невесело усмехается и качает головой.

— Послушай, я никогда не утверждала, что являюсь образцом хорошего психического здоровья. И если говорить о хранении секретов, я провела всю свою жизнь, скрывая свою истинную природу. Я понимаю. Чего я не понимаю, так это чего ты хочешь от меня? — Шепчу я, страх растет по мере того, как я разоблачаюсь.

Не могу поверить, что я только что взяла и сказала это. И я только что спросила Атласа Моррисона, сына моего врага Зевса, что происходит между нами?

— Я просто хочу тебя. — Голос Атласа грубый, отяжелевший от большего количества эмоций, чем я когда — либо видела от него. Его руки на моих бедрах. Кончики его пальцев проникают под подол моей майки и прижимаются к моей обнаженной коже.

Я так сильно хочу ему верить, но не в моем характере прощать и забывать.

— Что, если я не та, кем хочет видеть меня «Подполье»? Что, если я ни черта не смогу сделать, чтобы помочь жителям этой территории? Тебе нужна сила, на которую способна Фурия, но я не знаю, способна ли я на это.

Голова Атласа откидывается назад, его упрямая челюсть дергается. — Ты думаешь, дело в этом? В том, что ты можешь сделать для «Подполья»?

Я пожимаю плечами, сбитая с толку его гневом.

Атлас проводит рукой по волосам и делает шаг назад. Я прижимаюсь к стене, мои колени немного подгибаются.

— Я знаю, что должен думать о тебе как о ценном ресурсе. Как о инструменте, который может помочь освободить нас от гнета Зевса и Геры, Натаниэля и всех грязных жрецов. Но я не могу перестать думать о тебе. Рен. Не о Фурии. Твой район не переставал говорить о Темной руке и всех, кому ты помогла. Но, у меня такое чувство, что ты делала бы это, даже если бы не были Фурией. Потому что ты заботишься о людях. Ты не можешь позволить миру сгореть дотла вокруг тебя и ничего не сделать. Ты не такая. — Атлас держит обе руки за головой. Его бицепсы напряжены, и он такой чертовски красивый. Его голова резко поворачивается ко мне, и он осматривает каждый дюйм моего тела от пальцев ног до макушки. — И когда я прикасаюсь к тебе — в этом мире нет ничего другого, что казалось бы таким правильным.

Атлас опускает руки и сокращает расстояние между нами. Его тело прижимается ко мне. Он опускает голову, его губы касаются моего уха. — Мое сердце, блядь, поет, когда ты рядом. И да, я понимаю, как нелепо это звучит, но ты для меня гораздо больше, чем средство для достижения цели, маленькая птичка.

Мое сердце колотится в груди. В ушах звенит. Я тону в ощущении близости Атласа. Его запах, жар его тела, давление всех этих мощных мышц на меня. Атлас — это не просто золотистая внешность и кажущаяся холодной личность. Он человек, который подставился под пулю из — за меня, который рисковал своей жизнью и гневом своего отца, чтобы спасти меня из дома Натаниэля. Не имеет значения, что я уже убегала.

Я не знаю, кто мы такие, но я знаю, что хочу, чтобы он был в моей жизни. Я знаю, что он переворачивает мой мир с ног на голову, и его искренняя улыбка подобна солнечному лучу.

Атлас поднимает голову, его ореховые глаза изучают мое лицо. Меня удивляет, что я вижу в них неуверенность. Все это время я чувствовала, что Атлас одержал верх. Я воевала со своими чувствами, а он использовал меня как ресурс для «Подпольных». Но что, если я ему действительно небезразлична? Что, если я не единственная, кто жаждет, чтобы ко мне прикасались?

— Рен, — Атлас шепчет мое имя. Это наполовину мольба, наполовину вопрос.

Я хватаю его за затылок и притягиваю его голову вниз, притягивая к себе для поцелуя. Атлас стонет, когда наши губы соприкасаются, а затем он целует меня так, словно ждал этого момента всю свою жизнь. Это грубо и грязно, и я никогда ничего так не хотела.

Руки Атласа скользят по моей спине, притягивая мое тело ближе к своему, прижимая меня к себе. Я стону, когда он прижимает меня к стене. Сжимая в кулаке его рубашку, я притягиваю его ближе, прежде чем прервать поцелуй, чтобы стянуть эту чертову штуковину через его голову. Атлас безмолвно подчиняется, поднимая руки и помогая мне, когда я не могу дотянуться еще выше.

Затем его руки запутались в моих волосах. Он откидывает мою голову назад и снова целует. Внезапно на мне оказывается слишком много одежды. Я хочу почувствовать его обнаженную кожу на своей. Я срываю с себя майку, тяжело дышу, когда наши губы расходятся. Я не надела лифчик, поэтому на мне только шорты.

— Черт возьми, Рен, — стонет Атлас.

Мои пальцы расстегивают пуговицу на его брюках, и я спускаю их. Атлас стонет и отбрасывает их, одетый только в боксерские трусы, которые не оставляют места для воображения.

Его тело нереально, точеное, как произведение искусства. Его кожа такая горячая, что почти обжигает при прикосновении. Но именно его глаза воспламеняют меня. Атлас смотрит на меня так, словно я — весь его мир. Он обхватывает мое лицо ладонями, его взгляд нежен, и мы дышим вместе.

Атлас снова прижимается губами к моим губам, прежде чем я успеваю понять, что означают все эти взгляды. Его руки стягивают с меня шорты, и я сбрасываю их, прежде чем ответить тем же его боксерам. Атлас хватает меня сзади за бедра и поднимает, прижимая спиной к стене. Я обвиваю его ногами и обвиваю руками его шею, постанывая в ответ на его поцелуй.

Атлас отстраняется от поцелуя, посасывая мою нижнюю губу. Затем он оставляет дорожку из поцелуев на моей челюсти и спускается к горлу, царапая зубами мою кожу и заставляя меня дрожать от желания.

— Знаешь, как долго я мечтал о том, чтобы снова увидеть, как ты двигаешься на моем члене?

Я дрожу и выгибаю шею. Боги, почему так жарко?

Атлас облизывает мое ухо, а затем нежно прикусывает мочку. — Я хочу слышать те отчаянные звуки, которые ты издаешь, когда я буду глубоко трахать тебя, врываясь в тебя, пока ты не кончишь на мой член. — Он покачивает бедрами, его член скользит по моей мокрой киске.

Черт. Что за грязный рот у этого человека. Кто знал, что он прятал это под всем этим льдом? Я хватаю его за волосы и притягиваю его голову для нового поцелуя, извиваясь рядом с ним, нуждаясь в том, чтобы он был внутри меня.

— Если ты не прекратишь болтать и не начнешь трахать меня, я подумаю, что это очередная игра.

Атлас рычит, сжимая мою задницу и поднимая меня еще выше. Боги, он такой чертовски сильный.

— Я бы заставил тебя заплатить за слова об этом шикарном рте, часами лаская тебя, если бы мне так сильно не хотелось оказаться внутри тебя.

С этим заявлением Атлас вонзает в меня свой член, одновременно опуская меня вниз. Я так чертовски полна, что едва могу дышать. Кому нужен воздух? У меня есть Атлас. Я выживу за его счет. Но мне нужно, чтобы он двигался.

Атлас покачивает бедрами, выходя наружу, а затем скользит обратно внутрь. Все мое тело лишается костей. Хорошо, что Атлас — полубог, потому что он должен выдерживать весь мой вес.

— Дыши, птичка. — Атлас хихикает, его дыхание щекочет мне щеку.

Я дергаю его за волосы и сжимаю член внутренними мышцами. Атлас стонет, и я вздрагиваю от этого звука. — Не будь таким самоуверенным.

Атлас поворачивает голову, чтобы посмотреть на меня сверху вниз. Его глаза остаются сфокусированными на моих, пока он двигается внутри меня, трахая меня долгими, жесткими движениями. Слова слетают с его губ, грязные, непристойные слова, которые он бормочет между поцелуями. — Такая влажная для меня. Возьми меня всего. Я хочу, чтобы ты кончила прямо на мой член.

Мои глаза закатываются. Удовольствие нарастает слишком быстро до невообразимого уровня.

Следующий толчок Атласа сильнее, его темп увеличивается, пока он не врезается в меня. Мои ногти впиваются в мышцы его шеи. Его рот и зубы посасывают и скользят по коже моего плеча.

— Не останавливайся. Боги, не останавливайся. — Я тяжело дышу.

— Никогда. Никогда не собираюсь останавливаться. — Он смотрит на меня сверху вниз, в его глазах сверкают золотистые искорки. И я верю ему.

Бедра Атласа врезаются в меня, и я распадаюсь на части. Мой оргазм пронзает меня с такой силой, что я кричу его имя. Еще один неуверенный толчок, и Атлас бормочет мое имя мне в шею, все его тело содрогается от оргазма.

Он держит меня там, прижав к стене, его губы на моем горле. — Я никогда тебя не отдам.