Они вернутся

День 30

— Обручается раб божий Сергей рабе божией Анне во имя Отца, и Сына, и Святаго духа! Аминь!

После этих слов батюшка, деликатно понизив голос до шепота, велел жениху выставить мизинец и надел на него кольцо. Сергей, не слишком хорошо знакомый с обрядовой стороной, остался стоять в недоумении: он всю жизнь считал, что кольца носят на безымянном пальце.

А священник тем временем проделал всё то же самое и в отношении невесты.

Будущие супруги стояли друг подле друга в притворе храма, и оба держали в левой руке по зажженной венчальной свече, вдыхая витающий вокруг сладковатый запах ладана.

Напротив высился величавый иконостас — с резьбой под золото на пурпурном фоне, с фигурами святых в полный рост, с огромными золочеными буквами «Христос Воскресе!» по обеим сторонам от лучистого солнца, подвешенного над царскими вратами. Впрочем, кроме иконостаса, любоваться было особо нечем: Свято-Георгиевский храм был построен совсем недавно — ни стен, ни тем более потолка расписать еще не успели, поэтому вокруг сияла девственная белизна, разбавляемая лишь отдельными иконами. Зато из-под купола свисала огромная и массивная золоченая люстра с тремя рядами свечей, вся в хитроумных завитушках, что смотрелось внушительно и очень красиво.

Откуда-то сверху фоном лилось негромкое пение хора — превосходно слаженное многоголосье. Сергей по достоинству оценил вокальные данные певчих — похоже, все голоса были женскими, — и ему даже захотелось на них взглянуть, но пока что это было невозможно. А еще ему понравилось, что священник суфлерским шепотом подсказывал жениху и невесте, в какие моменты нужно креститься, — без его помощи это далеко не всегда можно было понять.

Гости по обеим сторонам тоже стояли со свечками и время от времени осеняли себя крестом — за исключением Лехи, который старательно запечатлевал всё происходящее на камеру, делая вид, что он тут просто часть интерьера...

Между тем батюшка приступил к новым манипуляциям — начал менять кольца местами, как будто производил троекратную рокировку:

— Во имя Отца... и Сына... и Святаго Духа... Аминь! — и на последнем слове кольца оказались, где им и положено, — на безымянных пальцах.

— Наденьте друг другу до конца, — подсказал священник.

А сам тем временем взял у помощника-дьяка книгу.

— Господу помолимся!.. — вновь разнесся над сводами звучный баритон — и полились слова новой молитвы.

Молодые управились с кольцами и вновь встали как полагается. Сергей перевел дух, ощущая в груди горячий прилив: для него надевание колец друг другу на пальцы оказалось самым значимым и волнующим моментом. Хотя опыт чтения русской классики подсказывал, что это еще далеко не конец обряда...

Опыт его не обманул: это было всего лишь обручение. Начался плавный переход к следующему этапу — собственно венчанию.

Завершив молитву, батюшка повернулся к молодым, взял руку жениха, положил на нее ладошку невесты, сверху накрыл полой своего одеяния («епитрахиль», — вспомнил Сергей название) — и повел их за собой в центр храма, зычно и протяжно выпевая какие-то малопонятные слова на церковнославянском. Свидетели и гости двинулись следом.

Перед аналоем, на полу из полированного гранита, был постелен небольшой коврик, а на нем разложено белоснежное полотенце — вот на эту красоту священник и поставил «брачующихся». Сергей мысленно порадовался, что на улице сухо, иначе заляпали бы они с Аней девственную ткань грязными следами.

«Аллилуйя, аллилуйя, аллилуйя!» — старательно выводил хор.

Когда пение завершилось, священник обратился к жениху:

— Имеешь ли произволение благое и мысль крепкую воссоединиться с сей Анной?

— Да, — ответил Сергей, хотя ему показалось, что вопрос прозвучал как-то странновато...

А батюшка вдруг совсем удивил: покачал головой и заговорил самым что ни на есть обычным, мирским тоном:

— Так что ж ты болтаешься вокруг да около, чего выжидаешь? Этак и упустить можно счастье свое. Ну, чего разомлел, раб божий? Сказано же тебе: ищи лодку! Вставай! Пошевеливайся! Слышишь, нет?..

Сергей вздрогнул и раскрыл глаза.

Первое, что он увидел, были его собственные ноги в сапогах, вытянутые во всю длину на мшистом ковре. Над головой, окутанные серым сумраком и словно затянутые сонной пеленой, неподвижно замерли ветки с рядами зубчатых листьев, между ними темнеют гроздья ягод...

Старпом встряхнулся, завертел головой. Да, так и есть: он сидит на земле, за спиной — что-то твердое, шершавое... пень? Тело словно одеревенело: руки и ноги как будто чужие. Воздух стылый, сырой... Утро, что ли?.. Ну и где он на сей раз оказался? И где преследователи?..

Стоп, какие преследователи? Он же без штанов был и босиком, а сейчас вон полностью одетый, как и положено... Черт, опять, что ли, всё пригрезилось?.. Протер глаза — и убедился, что блеклая муть никуда не пропала: перистые листья акации, гроздья рябины — всё вокруг оставалось размытым, нечетким. Ну правильно: он же без линз... Ладно, а очки-то где? В палатке, что ли, остались? А палатка?..

И тут до него внезапно дошло: палатка — там, впереди, выше по течению!.. Он же сам из нее ночью сбежал, когда от двойника своего спасался!.. Но секундочку, а где же тогда топор? Ага, вот он, под боком валяется...

Рука потянулась к карману, нащупала пейджер. На экранчике высветились число и время: 27/08/00, 05:59. Да, вроде бы всё верно...

И теперь Сергея мучило лишь два вопроса: 1) Неужели взаправду весь вчерашний день ему просто-напросто приглючился? 2) Где теперь двойник-литературовед, который ночью терроризировал его цитатами из классики?

Как бы там ни было, сейчас главное — добраться до лагеря, по-быстрому собрать пожитки — и деру! Хотя нет, минуточку... Там ведь еще Леха на другом берегу!.. Вернее, уже не совсем Леха...

Или, может, совсем не Леха? А если он тоже всего лишь ловко притворялся, как те пятеро? «Ты давно уже один. Твоих спутников здесь нет...» — всплыли в уме слова загадочного ночного «дровосека».

«Но ведь это был сон», — напомнил себе Сергей.

А впрочем, он уже не знал, что считать сном, а что реальностью. Одно ничем не отличалось от другого. Может, наоборот, это сейчас он спит? Вернее, валяется без сознания посреди леса, а над ним уже склоняются настигшие его преследователи — тянут к беспомощной жертве крючковатые пальцы, скалятся в злорадном предвкушении...

Сергею вдруг сделалось до того страшно, что он чуть не взвыл. Сунул в рот согнутый палец и не помня себя стиснул дрожащие челюсти... Резкая боль пронзила всю руку, отдаваясь в мозгу, сквозь горло продрался сдавленный крик.

Зато и страх отступил. Старпом уставился на ноющий сустав: в продавленных зубами вмятинах выступила кровь. Нет, похоже, это все-таки явь, а не сон...

Вновь отправил палец в рот, на сей раз зализывая рану. На языке солоноватый привкус — всё по-настоящему... Хотя и «вчерашние» чувства и ощущения казались совершенно реальными. Один аромат кофе чего стоит...

Сергей помотал головой. Ладно, шут с ним. Сейчас главное — осторожно пробраться назад, к лодке с палаткой. И очень хочется верить, что он найдет их на прежнем месте...

Однако опасения оказались напрасными: в лагере всё осталось как было. А вот ночного гостя-литературоведа и след простыл. У Сергея вырвался вздох облегчения. Взгляд переметнулся на другой берег. Где-то там, среди зарослей, должна быть и Лехина палатка... Но никудышное зрение не позволяло разглядеть ее в утреннем сумраке. Старпом чертыхнулся: надо хоть очки надеть — всё полегче будет. Они, наверное, так и лежат в палатке — в кармане боковой стенки...

Он отвернул полог и сунулся внутрь.

И чуть не вскрикнул, наткнувшись на чьи-то ноги. Тут же отпрянул с бешено колотящимся сердцем.

В проеме входа бледнели знакомые сапоги. Даже в тусклой зыби занимающегося рассвета можно было понять, что они красные...

Юлька!..

Сергей попятился, дико и затравленно озираясь. Похоже, пока он отсиживался в лесу, с ним решили сыграть злую шутку — вот и подбросили окоченевший труп сестры. Больные извращенцы, отморозки... Чего они добиваются? Чтобы у него психика надломилась?.. И где они сами? А вдруг сидят в кустах и злорадно наблюдают за всей этой сценой?.. Сволочи!.. Что же делать?..

В голове снова зазвучали слова «дровосека»:

«Держись подальше от любого, кого встретишь. Иначе не выберешься...»

Сергей встряхнулся. Да, надо бежать! Это самое разумное, что можно сейчас сделать! Куда угодно — лишь бы подальше от этих жутких человекообразных оборотней, которые явно испытывают изуверское наслаждение оттого, что играют со своей жертвой!..

Дальше он действовал с лихорадочной поспешностью. Стаскал все вещи в ту лодку, что лежала ближе к воде, не забыв и про котелок. Вот только палатку, наверное, придется оставить... да и черт с ней! Даже если бы он набрался смелости и вытащил Юлькин труп — всё равно собирать и сворачивать походное сооружение слишком долго, а ему уже совсем невмоготу: так и кажется, что из зарослей вот-вот гады эти выйдут... А еще ни в коем случае нельзя им плавсредство оставлять!..

Старпом подскочил ко второй лодке и стал торопливо выкручивать один из клапанов. Воздух с громким шипением вырвался наружу, левый борт быстро опал и скукожился. Тем же макаром был извлечен и второй клапан. Оба аксессуара тут же перекочевали в карман штормовки.

Но как же все-таки быть с очками? Неужели тоже придется оставить?.. Сергей заколебался. Жуть как не хотелось лезть в палатку к мертвой Юльке, но пускаться в путь со зрением минус девять — опрометчиво и небезопасно. И пусть очки не сделают из него зоркого сокола, но все-таки коряги на пути будет видно чуть получше...

И он решился.

Пока возвращался к палатке, ему пришло в голову, что, пожалуй, и сдутую лодку можно попробовать с собой прихватить — свернуть ее по-быстрому да на корму кинуть...

Когда взгляд вновь упал на бледно-красные Юлькины сапоги, у Сергея внутри так и заныло: он топтался перед входом, точно перед разверзнутой могилой, не в силах заставить себя залезть внутрь.

«Да это же быстро, — сказал он себе. — Раз-два — и готово...»

Сделал глубокий вдох, опустился на колени — и сунулся во мрак палатки, держась левее покойницы и одной рукой шаря по брезентовой стенке. Ага, вот и карман! Пальцы нырнули внутрь, нащупали тонкую металлическую оправу. Есть!

Выдернул руку с зажатыми очками и уже начал поспешно пятиться назад, как вдруг...

На запястье сомкнулась мертвой хваткой цепкая клешня. Сергей вскрикнул и попытался вырваться. В полутьме перед ним возникло бледное Юлькино лицо с горящими зеленоватым огнем глазами.

— Куда ты, братец? — оскалилась она. — Останься со мной!

На него дохнуло стылой болотной гнилью.

— Отпусти, гадина! — просипел насмерть перепуганный старпом, отбиваясь от потусторонней сущности, присвоившей себе облик сестры.

Перед глазами мелькнули острые ногти, больше похожие на когти, — расцарапали щеку, норовя вцепиться в горло... Но боль словно придала сил. Сергей извернулся вьюном, продолжая отчаянно сопротивляться, и пустил в ход уже не только руки, но и ноги. Это помогло: наконец удалось вырвать запястье из хватки демоницы. Не переставая лягаться, он выполз задом из палатки, вскочил на ноги — и сломя голову кинулся к речке. Одним махом спихнул лодку на воду, запрыгнул внутрь и оттолкнулся от берега.

Сверху послышался ехидный смех. Тварь в образе Юльки уже стояла на склоне и, злобно улыбаясь, смотрела вслед беглецу.

Сергей стал лихорадочно вставлять весла в уключины. И только сейчас понял, что всё еще сжимает в левой руке очки. Увы, в ходе схватки они оказались нещадно покорежены и теперь требовали ремонта. Чертыхнувшись, старпом поспешно сунул их в нагрудный карман штормовки. Наконец, разобравшись с веслами, вывел лодку на середину речки и принялся торопливо грести.

— Плыви, плыви, — донесся до него злорадно-ласковый голос. — Далеко не уплывешь...

Сергей, корчась от ужаса, обернулся. Лже-Юлька как ни в чем не бывало послала ему воздушный поцелуй и помахала вслед. Во всяком случае, так старпому показалось сквозь расплывчатое марево, которым было подернуто всё вокруг.

Внутренности у несчастного беглеца тряслись и бултыхались, словно в чане с кипящим азотом, зубы выстукивали прерывистую дробь. Он судорожно щурился, пытаясь высмотреть, нет ли впереди препятствий. По счастью, русло на этом участке не было захламлено корягами, так что лодка двигалась быстро, и вскоре Сергей достиг поворота. Еще раз оглянулся назад, но, конечно, ни палатки, ни «Юльки» уже разглядеть не мог. Зато увидел между смыкающимися вдали берегами яркое зарево, которое растекалось по краю неба в обе стороны: это готовилось взойти солнце.

Когда лодка миновала речной изгиб, на душе стало поспокойнее. Кое-где уже тренькали пока еще несмелые птичьи голоса, вокруг делалось всё светлее и приветливее, и внутренняя дрожь мало-помалу унялась. Однако саднящая щека не давала забыть о пережитой схватке, и перед глазами нет-нет да и вставала жуткая Юлькина физиономия с горящим, нечеловеческим взглядом. Бр-р-р, ни дать ни взять упыриха!..

Но где же настоящие Юлька с Лехой? Может, так же, как он, блуждают в одиночестве, преследуемые жуткими потусторонними существами в человеческом обличии? «Теперь у каждого свой путь...» Что бы это значило? Каждый предоставлен самому себе и вынужден в одиночку решать, как выбираться из этой задницы? Если только оно вообще выполнимо... А то, может, наоборот: все трое сгинут по отдельности — и привет...

Сергей почувствовал, как в душе начинает закипать жгучая злость — и на самого себя за упаднические мысли, и на неведомых гнусных притеснителей (кем бы они ни были), и на треклятую Бобровку с ее аномальщиной и чертовщиной, и на свою горькую долю, которую он всем сердцем желал бы изменить или преодолеть, но не знает как.

«Аня, Анечка... — шептали пересохшие губы. — Что мне делать? Как вернуться к тебе?.. Эх, какой же я дурак, что дал Лехе себя уговорить отправиться в этот идиотский поход!.. Прости меня, любимая... Клянусь тебе: я всё сделаю, чтобы вырваться из этого капкана! Даже если придется отгрызть себе лапу, как волку!..»

Метафора была хоть и сильной, но не прибавляла ясности: какие действия подразумеваются под «отгрызанием лапы», Сергей себе совершенно не представлял. Однако в памяти тут же услужливо всплыла еще одна давешняя фраза «дровосека» начет Лехи с Юлькой: «Забудь про них...» По спине начал растекаться мерзкий холодок. А что если это оно самое и есть? Как волк жертвует своей лапой, чтобы спастись, так и он, Сергей, должен пожертвовать своей совестью — оставить на произвол судьбы друга и сестру, а сам уплыть, чтобы избежать гибели? От такой мысли стало страшно.

«Куда уплыть-то? — тут же принялось оправдываться сознание. — Здесь сколько ни плыви — толку всё равно никакого...»

Однако тут размышления его прервались: лодка с размаху на что-то налетела, по резиновому дну душераздирающе заскребло, ударило по обутой в сапог ноге.

— Черт! — ругнулся Сергей, бросившись разворачивать лодку, чтобы снять ее с коряги. К счастью, это удалось довольно легко и без последствий.

Сергей проводил взглядом едва торчащую из-под воды верхушку древесного топляка. Немудрено, что он не заметил столь коварное препятствие. Хорошо хоть, острых сучков там не было...

Нет, надо все-таки плыть осторожнее — не так быстро и пространство перед лодкой внимательней осматривать. А ну, глянем, что там с очками...

Рука сунулась в нагрудный карман, извлекла на свет искореженную оправу. За ней потянулся какой-то тонкий шнурок, зацепившийся за край дужки. Старпом сначала даже не понял, что это, но в следующий миг из кармана выскользнул и закачался в воздухе маленький серебряный крестик.

Надо же, а Сергей-то совсем про него запамятовал!

...Остаток вечера провели в разговорах: обсуждали предстоящий поход, рассказывали разные случаи из жизни, вспоминали детские годы.

Часов в десять зашла мама, принесла два пакета еще теплых пирогов — с капустой и с ягодой.

— А вот и спецзаказ, — она с улыбкой протянула Лехе пакет с приготовленными по его просьбе своими «фирменными» сухариками.

— Спасибо, теть Марин! — обрадовался тот. — Вы прямо добрая фея!

— Такого комплимента мне еще никто не делал, — рассмеялась Марина Васильевна, потрепав Леху по кучерявому вихру. — Ладно, ребятки, попейте чаю с пирогами и укладывайтесь спать. Вставать-то рано завтра. Вы, кстати, поместитесь тут вчетвером-то?

— Что-нибудь придумаем, — сказала Аня. — Кому-то из двоих придется на полу постелить.

— Мне, конечно, — встрял Леха. — Как джентльмен, я уступлю Юлико место на диване.

— А подушек-то хватит? — спросила Марина Васильевна.

— Подушки три всего, но мы с Сережей как-нибудь на одной уместимся...

— Слушайте, ребятки, к чему такие сложности? Юля, пойдем у нас переночуешь, а утром с дядей Витей вместе приедете.

— Да я думала об этом... — качнула головой Юлька.

— А тут и думать нечего. К чему в одной комнате тесниться? Идем.

Такой вариант, похоже, устраивал всех. Разве что Леха попытался было возразить, что ему и на полу будет удобно, причем он готов спать даже без подушки... Но Сергеева мама, уже приняв решение, более ничего не хотела слушать — и без лишних разговоров забрала племянницу к себе. Единственное, чего Лехе удалось добиться, — это чтобы Юлька оставила свой огромный рюкзак, а не тащила его с собой.

— Я сам тебе его утром вынесу, не переживай, — заверил он.

Когда они ушли, Сергей глянул на друга, еле сдерживая усмешку:

— Не унывай, Леший, завтра будешь с Юлькой в одной палатке спать.

— А вот это приятная перспектива, — согласился тот.

— Кому как...

Попили чай с пирогами. Потом Леха направился в ванную, а Аня достала из шкатулки на комоде серебряный крестик, с которым Сергей крестился и венчался.

— Вот, надень.

— Зачем?

— Мне так спокойнее будет. На время похода.

Сергей снисходительно улыбнулся, но перечить не стал.

— Хорошо, уговорила. Завтра утром надену.

— Не забудь только...

Забыть-то он не забыл. Однако в первый же день, когда из-за жары пришлось стянуть штормовку, а затем и рубаху, Сергей, воспитанный еще на советской морали, постеснялся демонстрировать перед спутниками свою невольную приверженность к «новому веянию» — хватит с них и того, что церемонию венчания пришлось отстоять. Юлька в церкви наотрез отказалась покрывать голову платком и, кажется, даже ни разу не перекрестилась, а Леха вообще все полтора часа был занят видеосъемкой... Поэтому Сергей торопливо снял с шеи крестик, сгреб в кулак и упрятал в карман штормовки: ему не хотелось, чтобы спутники заметили неуместный религиозный атрибут, который, если уж говорить откровенно, новоиспеченный супруг надел только по настоянию Ани...

И вот теперь старпом смотрел на крестик и думал: а что если это знак свыше? Ненавязчивое такое напоминание. Подсказка.

Размышлял он недолго. Отцепил крестик от очков и повесил на шею. Так, на всякий случай. Потом, немного поколебавшись, поднял правую руку и неуклюже осенил себя крестом.

— Господи... если слышишь меня, помоги... — прошептал приглушенно, невольно подняв взгляд к утреннему небу. — Подскажи мне, как быть... — и запнулся, не зная, что еще сказать.

«Когда к духу Бобровки обращался, и то многословнее был!» — шевельнулся в голове угрюмый упрек.

— Помоги мне понять, что происходит... — вновь зашептали губы. — Что за злые силы здесь орудуют? Как с ними бороться?.. Меня дома ждет жена, у нас с ней будет ребенок... Я должен вернуться... Помоги, Господи...

И тут в памяти вспыли печальные слова Ани, сказанные ему за день до похода: «Получается, что мы ребенка зачали не в браке, до венчания...»

Сергей, конечно, знал, что в православии это считается грехом, прелюбодейством. Но не может же Бог (если он есть) из-за этого отвернуться и бросить своих неразумных чад! Ну согрешили по молодости, с кем не бывает... Но ребенок-то тут при чем? Что ему теперь, без отца расти, что ли, если Сергей навсегда сгинет на этой проклятой Бобровке?

— Господи, ты же этого не допустишь? — с надеждой прошептал старпом. — Прости меня, прошу... Прости нас с Аней... Только помоги выбраться отсюда, умоляю...

«Ты ведь даже ни одной молитвы не знаешь!» — упрекнул внутренний голос.

И Сергей попытался припомнить слова самой известной и популярной христианской молитвы:

— Отче наш, иже еси на небеси... на небесех... Да святится имя твое... да пребудет воля твоя... царствие твое...

С ходу восстановить весь текст не получилось, и Сергею даже стало немного стыдно. Зато, как это ни смешно, он до сих пор помнил, как звучит «Отче Наш» на английском! Еще с первого курса универа, когда их препод, немного чудаковатый мужичок, помешанный на баптизме, заставлял несчастных студентов смотреть записи выступлений англоязычных проповедников и зубрить различные тексты на религиозные темы. Благодаря этому Сергей и сейчас мог воспроизвести наизусть не только английский вариант означенной молитвы, но и почти все вокальные партии из рок-оперы Jesus Christ Superstar («Иисус Христос — суперзвезда»). А вот на своем родном языке — увы...

Мозг даже щекотнула крамольная мысль: а какая, в сущности, разница, на каком языке общаться с Богом? Главное, чтобы слова молитвы звучали искренне, разве нет?..

Однако Сергея не покидало ощущение, что это, пожалуй, как-то не вполне правильно: русский человек, крещенный и венчанный в православной вере, будет обращаться к Господу на английском... Ревнители православия подобное наверняка бы осудили... Но, с другой стороны, Бог — он ведь всё равно один, что для восточных славян, что для западных, что для британцев или американцев... Впрочем, по мере того как старпом прокручивал в голове молитву на языке англосаксов, ему всё больше припоминался и «родной» вариант, так что, поднатужившись, он, в конце концов смог полностью восстановить весь текст и на русском, а частично даже на церковнославянском.

После чего самозабвенно прочел «Отче Наш» вслух и трижды перекрестился. На душе сразу сделалось как-то полегче, словно до этого он был вынужден тащить огромный воз в гору, а теперь дорога наконец-то пошла прямо, хоть и оставалась по-прежнему ухабистой...

— Моих молитв, о Боже, не отринь! — в дополнение ко всему сорвалась с губ фраза, позаимствованная у поэта-классика.

Но впереди уже смутно вырисовывались очертания сразу двух торчащих из воды узловатых коряжин, так что пришлось отвлечься от размышлений о высоких материях и сосредоточиться на непосредственном препятствии. Новообращенный богомолец попробовал было надеть очки, но едва развел в стороны погнутые дужки, как одно из стекол выпало. Сергей досадливо покряхтел, отложил покалеченную оправу и ухватился за весла, щуря обезоруженные глаза.

Лишь после того как удалось успешно провести лодку между двух коряг, которые злобно взирали на одинокого путника, точно Сцилла и Харибда, старпом оставил весла и вновь взял в руки очки.

Как сумел, выпрямил погнутую оправу, вставил стекло. Но оно сидело плохо и всё время норовило выпасть: крохотный винтик разболтался, а закрутить его потуже было нечем. После нескольких безуспешных попыток он и вовсе вывалился — скользнул между неуклюжих пальцев и упал куда-то на дно лодки. Сергей ругнулся, попытался было вернуть строптивца, но очень скоро понял всю меткость народного выражения «искать иголку в стоге сена». Впрочем, в конце концов он всё же придумал выход: туго стянул разошедшийся ободок оправы ниткой, намотав на петлю с добрый десяток витков. Причем догадался предварительно вымочить нитку в воде: когда высохнет, будет стягивать еще сильнее. Пока же стекло всё равно держалось слабовато.

Восстановленные очки сидели на носу неуклюже, да и видимость улучшилась не так чтоб уж очень сильно, но приходилось довольствоваться тем, что имелось.

Сергей вновь принялся грести, но на сей раз неторопливо — внимательно высматривая на пути препятствия. Солнце уже поднималось над верхушками деревьев, заливая всю округу приветливым светом, — похоже, день обещал быть теплым.

Старпом пришел к мысли, что хорошо бы продолжать следить за направлением русла... Расстегнул карман Юлькиного рюкзака и вытащил блокнот, который сам же туда и упрятал вчера. Дневник всё еще был влажным, так что страницы разлеплялись с трудом. Сергей раскрыл его на пустом развороте и положил на сиденье — пускай подсохнет как следует...

Но увы! Сколько он ни искал в рюкзаке ручку — поиски так и не увенчались успехом. Наверное, Юлька ее с собой таскала, и тогда она либо осталась на трупе, либо безвозвратно канула в бездну вод...

Придется отказаться от мысли зарисовывать маршрут. А жаль...

Зато Сергею пришло в голову почитать Юлькин дневник — как знать, вдруг что-нибудь да прояснится? Например, тот момент, когда сестра перестала быть собой и превратилась непонятно во что...

Взял блокнот, нашел последние исписанные мелким почерком листы, датированные двадцать восьмым августа. Зашевелил губами, вчитываясь в расплывшиеся бледно-синие строчки. От них прямо-таки веяло болью, обидой и страхом: Юлька писала про ненавистного ночного насильника, которого с непримиримой убежденностью считала Лехой...

А самая последняя запись гласила:

«Прошел уже целый час, а его по-прежнему не видно. Ну и хорошо, пусть подольше остается в другом дне, мне так легче. Не хочу его видеть. Даже от голоса до сих пор дрожь по спине...

Вот сейчас он говорит, что оставил на песке отметки. Судя по тому, что мы с Сережкой их не видим, он находится в будущем, а не в прошлом. Возможно, в завтрашнем дне, потому что у него там солнце светит, а у нас пасмурно... Ну и прекрасно! Вот и пусть остается там!..»

Сергей подавил тяжелый вздох. Бедный Леха, он ведь и в самом деле был совершенно невиновен. Это всё живодерские штучки местных инфернальных сущностей... И кто знает: быть может, Юлька оттого и впала в демоническое исступление, что переспала с пришельцем из потустороннего мира...

Старший помощник отложил дневник. Потом надо будет почитать с самого начала, а сейчас пока не до этого. Нужно продолжать путь... и уповать на милость свыше.

Он еще раз совершенно искренне попросил у Господа прощения, моля дать подсказку: как быть, что делать?..

Но ответа не было...

И одинокий полуслепой путник продолжал грести... грести... грести...

А мысли то и дело норовили вернуться в прошлое — в то благодатное время, когда они с Аней были вместе, когда еще можно было всё изменить. Ах, если бы он прислушался к голосу разума, если бы отказался от похода... Ну и пусть бы Леха возмущался и называл его «подкаблучником» — плевать! Зато все были бы сейчас дома, целые и невредимые. Непоседливый дальневосточный гость вернулся бы в Тынду, к семье, и не морочил бы Юльке голову... А теперь... что теперь?..

— Господи, за что всё это?.. В чем мы провинились?.. Хотя... да, грешны, все грешны... Но мы же люди, самые обыкновенные люди, со своими слабостями и недостатками. По сравнению с Тобой мы — просто дети неразумные. А Ты — мудрый и всемогущий. Прости же нас, олухов Твоих непутевых...

И тут в мозгу как будто что-то забрезжило... в первые секунды еще слабо, но потом словно кто-то резко сорвал темные шторы — и в черепную коробку хлынул холодный яркий свет. Перед мысленным взором вспыхнула картинка месячной давности: пронзительный взгляд юродивого — синие с легкой косинкой глаза, сверкающие безумием из-под грязных рыжих косм. В голове разнесся надрывный, истерический вопль: «Покайтесь и спасетесь!..»

Это произошло в день свадьбы, сразу после венчания, у церковной ограды... Босоногий парень в солдатском ватнике... Как там его звали? Гена, кажется...

Сергей тряхнул головой. Он ведь тогда совсем не придал значения этому неприятному случаю, быстро о нем забыл, купаясь в своем счастье...

И вот теперь вдруг всплыло.

Разом нахлынули сомнения. А что если встреча с юродивым приключилась не просто так? Что если это был знак?.. Ведь и цыганка Ане несчастье напророчила... Не многовато ли совпадений? И если вдруг это правда...

«Грядет воздаяние!» — вещал синеглазый безумец.

Воздаяние за что? И в чем нужно покаяться, чтобы спастись?

Сергей невольно поморщился. Если это и есть подсказка, которую он так вымаливал у Бога, то какая-то очень уж невнятная. Больше вопросов, чем ответов...

— Господи! — в отчаянии простонал он полушепотом. — Я не знаю, в чем именно должен покаяться... но понимаю, что грешен. Прости меня, прошу! Не дай мне сгинуть в этом замкнутом круге, помоги выбраться! Ведь ты же знаешь, как я люблю Аню, как она меня любит...

Он еще долго что-то бормотал на все лады, пока внимание его не привлекло одно странноватое и настораживающее обстоятельство: ему вдруг показалось, что речка постепенно становится шире.

Да не показалось, а так и есть!

Берега словно бы раздвинулись и сделались ниже, а впереди и вовсе сглаживались и сходили на нет — там виднелось открытое пространство: никаких древесных крон, только чистое небо. Что это? Уж не озеро ли опять?

Вдоль берегов потянулись шеренги камыша, которые постепенно всё больше расходились в стороны, так что вскоре речное русло превратилось в залитую водой низину. Кое-где виднелись кочки или крохотные островки, поросшие осокой и чахлым кустарником; тут и там торчали пни, местами были понатыканы мертвые березовые стволы без ветвей и верхушек. Стало понятно, что здесь когда-то тоже рос лес, но речка, судя по всему, отчего-то разлилась и затопила всё прилегающее пространство. Получилась обширная заболоченная «согра» — Сергею вспомнилось словечко, которое несколько раз употребляла Юлька, когда рассказывала что-то там про какого-то знаменитого местного деда, который во время гражданской войны повел через лес отряд белых — якобы чтобы показать им короткий путь на Бобровку (то самое село, что уже стало для Сергея целью всей жизни), а на деле завел их в болото, где потонула половина обоза и часть людей. Деда этого потом «сибирским Сусаниным» прозвали, он даже в Москву к Ленину ездил...

Горькая усмешка скользнула по губам старпома. Сейчас рассказ сестры виделся совсем в ином свете. А что если тот дедок был в курсе насчет здешней дьявольской аномалии — вот и затащил сюда врагов, чтобы они уже никогда до села не добрались?.. Небось так и блуждали там по кругу, пока совсем не сгинули. Может, где-то здесь до сих пор кости их гниют... Не хотелось бы к ним присоединиться...

И всё же интересно: а какой Сусанин завел сюда Сергея со спутниками? И чего ради?..

Впрочем, одно обстоятельство все-таки радует. Разлив этот встретился на пути впервые — значит, Сергей в очередной раз продвинулся до такого места, где прежде не бывал. Это вновь доказывает, что дистанция между ним и конечной целью всё же сокращается — пусть и невыносимо медленно. Три шага вперед, два назад — да и то в лучшем случае...

Затопленный участок леса был приличных размеров: куда ни глянь — пни да кочки, и лишь далеко за ними темнеет линия деревьев. С полкилометра в обе стороны, а то и больше. Впереди — то же самое, разве что лес виднеется еще дальше.

Сергей поначалу растерялся: куда плыть-то? Строго вперед? А если выход из этой «согры» вовсе не там, а где-нибудь сбоку? Русло ведь петляет...

Впрочем, очень скоро он пришел к выводу, что надо просто держаться более-менее открытого пространства — где нет ни пней, ни кочек. Все они должны оставаться справа и слева — а между ними как раз и будет пролегать исходное речное русло.

Так он и поступил. Погреб дальше — и если замечал, что по правую руку начинают слишком близко подступать приметы скрытого под водой берега, то брал левее, и наоборот...

Течения нет совсем, приходится полагаться только на весла. Но зато и разогнаться ничто не мешает: препятствий практически не встречается, особенно если держаться подальше от затопленных береговых участков. Путь вперед роскошен и широк...

Плаванье через «согру» оказалось долгим — прошло не меньше часа, прежде чем впереди явственно обозначилось то место, где должен находиться выход. Линии леса по обеим сторонам подступили ближе, а дальше и вовсе сходились, почти примыкая друг к другу. Где-то там, между ними, и должно отыскаться продолжение речки...

К этому времени Сергей уже разглядел, что многие из торчащих среди воды пней как бы заострены сверху, — и понял, что это не просто пни, а остатки срезанных бобрами деревьев. И у него возникло стойкое подозрение: а может, этот разлив образовался неслучайно? Уж не речные ли грызуны сыграли здесь главнейшую роль? И тогда виднеющиеся из-под воды островки (по крайней мере, какая-то их часть) — это просто-напросто верхушки бобровых хаток.

В этом Сергей легко убедился, когда подплыл вплотную к одному такому «островку». Оказалось, что он состоит сплошь из веток и сучьев, плотно переплетенных и сцепленных между собой. А немного погодя на «крыше» еще одной такой же хатки старпом успел заметить и бобра — расплывчатое темное пятно, которое при приближении человека громко плюхнулось в воду. И после этого Сергей уже не сомневался: где-то там, впереди, находится бобровая плотина. Это из-за нее речка так разлилась и затопила всю низину.

Близость бобров, да еще и явно в немалом количестве, пробудила охотничьи инстинкты. Пустой живот страдальчески подвывал, жалуясь на свою горькую долю. От вчерашнего ужина (суп с гречкой, м-м-м!) остались одни воспоминания. Да и был ли он на самом деле, этот ужин? Впрочем, даже если допустить, что минувший день Сергею не пригрезился, что толку? Вчера он был в другом теле, а сейчас вернулся обратно в свое — так что всё съеденное с таким аппетитом тоже осталось где-то там... И теперь он — как и прежде, изголодавшийся, усталый и ни черта не видящий в этих никуда не годных очках... Конечно, бобр — добыча завидная, но как его добудешь при таких-то условиях?..

Сергей попытался было разрушить одну из хаток, но быстро отказался от этой затеи: ветки постройки были не просто плотно переплетены, но еще и промазаны чем-то вроде глины, накрепко их сцепившей. Может быть, и удалось бы прорубить этот прочный свод при помощи топора, но какой в том смысл? Пока горе-охотник доберется до бобрового убежища, хозяева двадцать раз оттуда слиняют. Бесполезная трата времени и сил...

Пришлось смириться и плыть дальше.

А еще через некоторое время скиталец убедился в правильности своей главной догадки.

Когда лесистые берега сошлись уже настолько, что вновь образовали русло, которое всё более сужалось, Сергей разглядел впереди нечто, очень сильно напоминающее сплошной завал из коряг и древесного лома. Подплыв ближе, старпом понял, что это и есть плотина. Она тянулась от одного берега к другому, перегораживая пятнадцатиметровое русло могучей, нерушимой дамбой.

Вскоре лодка уперлась в эту преграду и остановилась. Сергей осторожно вылез на грандиозное сооружение, чтобы посмотреть, что там за ним. Ветки и сучья упруго похрустывали под ногами, когда он взобрался на гребень бобровой постройки.

Внизу увидел совсем узенькую речушку, которая брала начало у основания плотины и прокладывала путь дальше в лес. Мелкая, заросшая ряской, с торчащими тут и там травянистыми кочками, она выглядела до того жалко и убого по сравнению с открытой водной гладью по эту сторону, что Сергей даже замер в замешательстве. Да, не очень-то легко будет плыть по столь мелководному руслу. Но делать нечего...

Он уже было собирался спуститься обратно к лодке, чтобы начать перетаскивать вещи, как вдруг вздрогнул, краем глаза заметив какое-то шевеление на правом конце плотины. Повернул голову — и замер.

Метрах в семи от него, приподнявшись на задних лапах и настороженно нюхая воздух, сидел огромный толстый бобр, раза в два больше того, с которым Сергею довелось сойтись в поединке дней десять назад. Однако в первое мгновение старпом совершенно не понял, что перед ним бобр, потому что шерсть у зверя была не бурой, а серовато-белой, даже какой-то серебристой. На столь необычном светлом фоне резко выделялись все черты морды: большой круглый нос, похожий на подвижную кожаную нашлепку, крупные темно-рыжие резцы под раздвоенной верхней губой, маленькие черные глаза, взгляд которых был устремлен на пришельца. Кисти сложенных у груди передних лап тоже были темными.

Странный бобр-альбинос внимательно изучал человека, однако убегать не спешил. А у Сергея внутри всё так и всколыхнулось: вот она, добыча, прямо перед ним! И тут же просочилась щемящая досада: эх, копья-то нет!.. А впрочем, есть топор!..

Он тут же отвернулся, делая вид, что не замечает бобра, и как бы между делом спустился к лодке. Вытащил из рюкзака топор, пальцы крепко сомкнулись на рукояти. Сердце возбуждено колотилось, виски и щеки обдавало жаром.

Стараясь не спешить, вернулся обратно. Сделал вид, что осматривает противоположный склон плотины, под которым начиналось узенькое мелководное русло, а сам, скосив глаза, наблюдал за бобром. Тот сидел на прежнем месте, всё так же неотрывно следя за подозрительным чужаком. Сергей прикидывал: нужно как-то осторожно к нему подобраться, чтобы не спугнуть, а потом резко броситься — и топором по башке!..

Левая нога в области голени предостерегающе заныла: это напоминала о себе рана, полученная в схватке с предыдущим противником. Сергей заколебался: он прекрасно помнил боль от бобровых резцов и второй раз испытывать на себе их остроту ох как не хотелось. Тем более что этот экземпляр вдвое крупнее и, надо полагать, сильнее... Нужно бить точно, без промаха, иначе последствия могут оказаться не такими радужными, как хотелось бы... Главное — подкрасться поближе и не спугнуть...

Однако бобр, похоже, и не собирался пугаться. Напротив — он вдруг опустился на все четыре лапы и сам двинулся по направлению к пришельцу. Не спеша, по-хозяйски, с каким-то даже достоинством.

От неожиданности Сергей несколько опешил и даже оробел. Но тут же развернулся лицом к зверю и покрепче сжал топор.

А бобр как ни в чем не бывало остановился метрах в двух от него и снова приподнялся на задних лапах, на этот раз привстав повыше и глядя человеку прямо в глаза.

Старпом торопливо прокручивал в голове дальнейшие действия. Сразу кинуться или все-таки подкрасться еще на метр, чтоб уж наверняка?.. Решил, что раз бобр его не боится, то вернее будет второй вариант. И сделал маленький, осторожный шажок вперед... Лишь бы грызун-переросток первым в атаку не бросился.

И тут зверь повел себя неожиданно. Выставил вперед короткую переднюю лапу, словно в предостерегающем жесте. «Ни шагу дальше!» — так и читалось во всей его позе.

Сергей вздрогнул, озадаченно сморгнул. Что за странные повадки? Он слышал, конечно, что бобры — животные умные, но никак не ожидал от них столь красноречивой жестикуляции. Или это его субъективное восприятие заставляет трактовать поведение зверя именно так?

Он принудил себя сделать еще один крохотный шажок. А через мгновение во рту пересохло, а в животе образовался тяжелый и липкий ком. Потому что серебристый бобр совершенно недвусмысленным образом мотнул головой. «Не советую!» — как бы давал он понять человеку.

И у Сергея опустились руки. Хотел было попятиться, но не смог: ноги точно окаменели. Горло судорожно сжалось, пытаясь сглотнуть. Он глядел прямо в глаза зверю и явственно видел в них РАЗУМ.

Теперь, когда их разделяло менее двух метров, старпом понял, что бобр — никакой не альбинос. У альбиносов красные глаза и кожа светлая. А стоящий перед ним грызун выглядит так, будто... да-да, так и есть: он не просто белый, он — седой! Как лунь! Должно быть, ему не один десяток лет... Наверное, это самый старый зверь во всей здешней популяции. Бобр-патриарх!

А необычный хозяин плотины словно прочитал его мысли — сложил лапы на груди и несколько раз легонько покивал седой головой, как будто одобрял, что человек наконец-то соизволил внять трезвому голосу рассудка и больше не проявляет агрессии. Сергею даже показалось, что раздвоенная губа растянулась в некоем подобии улыбки. Маленькие вострые глазки смотрели на него с живейшим участием, длинные белые усы приветливо топорщились.

Старпом совсем смешался. Он уже начал всерьез подозревать, что стоящий перед ним зверь — не просто бобр, пусть даже и старый, умудренный долгим жизненным опытом, вырастивший на своем веку не одно поколение потомков...

И тут, повинуясь какому-то внутреннему наитию, Сергей, сам того не ожидая, опустился на корточки. Теперь его голова и морда бобра находились на одном уровне.

— Кто ты? — сами собой прошептали губы.

Путник всматривался в светящиеся разумом глаза зверя, ища там ответ.

И ответ пришел — внезапный и пугающий.

— Ты... дух Бобровки? — проговорил старпом севшим голосом.

И вскочил, дрожа как в лихорадке, отступил на шаг. Пальцы с новой силой сжали топорище.

Зверь слегка склонил голову, потом вновь посмотрел на человека. Взгляд его черных глазок стал серьезен. Сергею даже показалось, что бобр глядит на него с упреком.

Последовало долгое молчание. Рассудок у Сергея гулко подрагивал от нахлынувших мыслей. Вот он, виновник всех его бед и мытарств, прямо перед ним! Ну и зачем он явился? Поглумиться над измученной жертвой? Кровь яростно застучала в висках, руки покрепче перехватили топор...

А седой зверь всё так же спокойно стоял и смотрел на человека, словно ожидая его решения. И в мохнатой фигуре, с виду грузной и приземистой, чувствовалось внутреннее достоинство, какое-то затаенное древнее величие... Великий Бобр, отец всех бобров, явившийся словно бы напрямую из мифов и легенд североамериканских индейцев...

И порыв гнева, пробудившийся было в душе, быстро угас. Сергей вдруг ощутил себя жалким и беспомощным перед первобытными силами природы, которым человек поклонялся с начала времен. Пальцы разжались, топор выпал и застрял где-то между сучьев. Ноги подогнулись, и скиталец невольно опустился перед бобром на колени.

Еще некоторое время зверь и человек смотрели друг другу в глаза.

«А вдруг это опять какой-нибудь очередной спектакль?» — мелькнула в голове трепещущая мысль. Вот сейчас этот бобр приосанится, отставит одну лапу в сторону и продекламирует что-нибудь из Пушкина...

Приходил тут бобр, богатый гость,

У него-то, у бобра, жирный хвост...

Но старый мудрый грызун всё так же молча взирал на человека, и под этим взглядом Сергей в какой-то миг ощутил себя неразумным малолетним ребенком, на которого грустно смотрит уставший от его выходок родитель.

— Отпусти меня... — наконец пробормотал старпом, потупившись. — Если я в чем-то перед тобой виноват — прости... Да, я убил твоего сородича, может быть, даже родного внука... но это не со зла. Ты же знаешь: нам нечего было есть... Я и на тебя хотел руку поднять из-за голода... Прости... Выпусти меня из своих владений, прошу!.. Мне очень надо вернуться домой... — Он поднял глаза и с робкой надеждой взглянул на бобра.

Зверь, казалось, погрузился в задумчивость — на какое-то время взор его словно бы подернулся пеленой. Затем он резко встряхнулся, опустился на четвереньки и неожиданно подошел к пришельцу почти вплотную, волоча за собой широкий и плоский бурый хвост. Сергей от неожиданности едва не отпрянул, но в последний миг сдержался, заставив себя остаться на месте. Обоняние уловило близкой запах мокрой шерсти с горьковатым, каким-то дегтярным оттенком. Вид острых резцов в полуметре от незащищенного тела вызывал невольный трепет.

А бобр снова приподнялся и в свою очередь принялся обнюхивать человека. Неторопливо, обстоятельно, с ног до головы, пошевеливая нашлепкой носа с широко расставленными ноздрями. Наконец, словно удовлетворенный полученной информацией, что-то проурчал, коротко глянул Сергею прямо в глаза и пару раз кивнул — то ли ему, то ли самому себе. Затем развернулся, не спеша спустился по плотине к тому месту, где ждала лодка. Там тоже что-то понюхал и, видимо, остался доволен. Напоследок обернулся к путнику, еще раз кивнул, словно благословляя, после чего отошел чуть дальше, а там его грузная туша вдруг резко скользнула вниз, и хозяин реки с негромким плеском ушел под воду — темный хвост мелькнул и пропал.

Сергей постоял, глядя на успокаивающуюся воронку. Он ждал, что серебристо-белая голова, быть может, еще всплывет над поверхностью, чтобы проводить человека пристальным взглядом черных глаз... Но бобр больше не показывался.

Тем не менее по всем признакам можно было сделать вывод, что зверь не сердится на пришельца. Сергей немного воспрянул духом. Очень хотелось верить, что Великий Бобр и в самом деле дал понять, что отпускает путника с миром. И теперь наконец-то ничто не помешает добраться до людей, а там уже и до дома недалеко...

— Спасибо тебе! — крикнул Сергей вслед речному хозяину. И даже поклонился — вполне искренне, с благодарностью и трепетным чувством в груди.

Перетащить лодку и вещи через преграду было делом десяти-пятнадцати минут. Перепад между уровнями воды по разные стороны от плотины составлял метра полтора. При этом было совершенно непонятно, где находился сток, — видимо, его скрывали переплетения веток и сучьев.

Однако внизу Бобровка оказалась настолько мелкой, что лодка едва ли не бороздила по дну. Сергей понял, что если еще и сам в нее залезет, то точно никуда не уплывет. Оставалось одно. Умостившись на травянистой кочке, он снял сапоги и штаны, кинул их на корму. Потом шагнул в воду, взялся за привязанную к носу веревку — и двинулся вперед, разгоняя ряску и поднимая с илистого дна пузырьки газа. В самых глубоких местах здесь было всего-навсего по колено. Хотелось надеяться, что дальше речка всё же примет свой обычный вид — пусть не сразу, постепенно. Впрочем, Сергей был готов топать пешком хоть весь остаток дня — лишь бы выйти в конце концов к долгожданному селу.

А бобр-хозяин, похоже, и впрямь решил ему благоволить. То слева, то справа слышалось журчание: это в отощавшую речушку впадали большие и малые ручьи. Не прошло и часа, как русло расширилось и углубилось настолько, что усталый скиталец смог-таки сесть в лодку и снова грести. Еще через час Бобровка выглядела уже совершенно привычно: высокие берега, порой переходящие в обрывы, рослый лес по обеим сторонам, многочисленные повороты, изгибы, петли...

Снова стали встречаться скопления коряг и топляков, а один раз попался довольно плотный завал из сцепившихся вместе стволов. Справа, под обрывистым берегом, имелась щель, в которую можно было бы протиснуться, кабы не мешали раскоряченные ветви. Сергей решил прибегнуть к помощи топора, но, к своему удивлению, не смог его найти.

А в следующую секунду над окрестностями прогремело забористое ругательство.

И неудивительно: топор-то так и остался на плотине, где Сергей его выронил! В воображении, точно наяву, возникла картинка: конец топорища, торчащий из переплетений веток и сучьев...

С полминуты бедный старпом только и делал, что клял всё на свете, и в первую очередь — свою собственную безголовость. Даже по лбу себя пару раз стукнул. Шутка ли — потеря такого важного инструмента! На душе сделалось тоскливо.

Как же быть? Неужели обратно возвращаться? Похоже, что придется. Черт, но это же еще два часа терять! Даже не два, а четыре! В общем, весь остаток дня насмарку... А если окажется, что топора там уже нет? Вдруг его бобры утащили?

Перед внутренним взором опять выплыла седая морда хозяина Бобровки. Взгляд черных проницательных глазок на этот раз светился хитроватой лукавинкой. Сергею даже показалось, будто речной патриарх ему подмигивает...

Стоп! А что если так оно и задумано? Может, от Сергея требовалась какая-то жертва, чтобы Великий Бобр его пропустил и отпустил? Вот и пришлось с топором расстаться. Наверное, это было неизбежно. Нужно смириться с потерей — наоборот, быть благодарным за то, что дух-тотем принял жертву. А если начать противиться, пытаться во чтобы то ни стало вернуть свою собственность — кто знает, к чему это приведет? Рассердится старик и опять начнет кругами водить. Скорее всего, Сергей даже и до плотины не доберется — снова переместится черт-те куда. Нет уж, увольте...

Он обернулся, окидывая взглядом речное русло, потом склонил голову и проговорил смиренно:

— Прости меня, Отец Бобр, за такие недостойные мысли... не сердись... Это я по глупости своей человеческой... Я всё понял. Обойдусь как-нибудь без топора. Только отпусти меня, прошу... пожалуйста...

И Сергею вдруг показалось, будто вся речка ему улыбнулась — широкой, радушной улыбкой, блеснув рыжими резцами, топорща в стороны длинные седые усы... и почему-то навевая ассоциации с книжкой про приключения Алисы в Стране Чудес.

«Чеширский Бобр!» — мяукнула в голове задорная мысль.

Сергей тоже улыбнулся речному хозяину в ответ.

— Спасибо... — прошептали обветренные губы.

...Сквозь завал пробраться всё же удалось, несмотря на отсутствие топора. Пришлось, правда, перетаскивать лодку через стволы, но это давно уже стало привычным делом. Можно было обойти по левому берегу, но Сергей вновь вспомнил про то, как два (или три?) дня назад они решили не оставлять непройденным ни одного участка реки, и на всякий случай предпочел придерживаться этой стратегии. Оставалось только надеяться, что на пути не встретится такой завал, через который и с топором-то не прорубишься, а уж без топора — и подавно.

Благополучно преодолев препятствие, Сергей первым делом вновь поблагодарил хозяина Бобровки. Потом запустил руку за пазуху, вытащил серебряный крестик, задумчиво посмотрел на крохотную фигурку распятого Иисуса.

— Прости меня, Господи... — проговорил он.

Всё это время ему не давала покоя одна неотвязная мысль: хозяин реки, Великий Бобр, дух-тотем... ведь всё это — форменное язычество. Как же увязать его с христианством? По всему выходило, что никак. Для христианской веры всё языческое — это бесовщина. Поэтому Сергей и не знал, как ему быть. Не хотелось гневить ни здешнего древнего духа, ни православного Господа Бога, хотя старпом и понимал, что пытается, как ни вертись, усидеть на двух стульях... Должно быть, нечто подобное чувствовали его далекие предки после крещения Руси: вера отцов и дедов еще долго жила в их душах — вот и молились они поочередно то Иисусу Христу, то Перуну с Велесом...

Хотя, может, надо было поступить совсем не так? Может, следовало вытащить крест, сунуть его под нос бобру и провозгласить: «Изыди, бес!» — и трижды перекрестить сатанинское отродье, дабы сгинуло оно восвояси?..

Сергей устыдился и даже испугался таких мыслей — и тут же отогнал их прочь. Нет уж, не стоит навлекать на себя гнев хозяина этих мест, тем более сейчас, когда только-только забрезжила надежда...

Ему вспомнился эпизод из книги Федосеева «Злой дух Ямбуя», где главный герой, геолог, спрашивает старуху эвенкийку: почему она продолжает молиться духам несмотря на то, что ее давным-давно окрестили в православную веру? На что старая мудрая женщина отвечает примерно следующее: «Кому нужен твой Христос? Он шибко далеко на небе — как выпросить у него добра? Другое дело духи: они живут здесь, в тайге, — всё видят, всё знают. И не терпят, чтобы над ними смеялись. Разгневаешь — пошлют грозу, голод, мор, ребенка отнимут, угонят оленей. А хорошо о них будешь думать — подарят удачу. Им всё дано...»

Поэтому он еще раз попросил прощения и у языческого духа, и у православного Бога, а в дальнейшем старался как можно меньше зацикливаться на этой сложной дилемме.

К вечеру погода начала портиться: поднялся ветер, нагнал откуда-то облаков. Солнце то скрывалось за ними, то снова выглядывало, как бы подбадривая приунывшего путника.

А Сергей сидел и разминал правую руку: от непрерывной гребли ее свело судорогой пониже локтевого сгиба. Лодка, на какое-то время предоставленная течению, медленно дрейфовала вперед, иногда разворачиваясь боком и даже задом. Вслед за нею тянулась длинная дорожка из желтых листьев: это пять минут назад, когда Сергей проплывал под склонившейся над водой березой, внезапный порыв ветра сорвал с дерева пожухлое осеннее убранство и обсыпал лодку, словно охапкой конфетных фантиков из мусорной корзины. И вот сейчас Сергей глядел на этот растянувшийся за кормой пестрый шлейф («кильватер», как наверняка сказал бы Леха), массировал отдающее тупой болью предплечье — и ему вдруг ни с того ни с сего пришло в голову, что есть в этом нечто иронично-символичное. Листья, которые родились и провели всю свою жизнь под сенью матери-березы, лишь с приходом смерти отправляются в первое настоящее путешествие... Не так ли и души людские, покидая земную юдоль, начинают свой путь в неведомое, чтобы в конце концов раствориться в мироздании, слиться с космосом воедино?..

А потом на ум пришло и другое сравнение: для опавших листьев Бобровка — это река Стикс, по которой они отправляются в свой последний путь. А вот что она для Сергея?..

От такого вопроса стало не по себе. В мозг вдруг холодной змеей вползла мысль: а что если на самом деле он тоже умер? Может быть, они все втроем — Сергей, Леха, Юлька — погибли где-нибудь еще в самом начале похода? И все их дальнейшие блуждания по Бобровке-Стиксу — это потусторонние испытания («мытарства»), через которые обязана пройти каждая человеческая душа перед тем, как попасть в рай или в ад. И если сначала эти мытарства были общими для всех троих, то сейчас каждый проходит их по отдельности...

Сергей затряс головой, словно вылезший из воды пес. Ну что за дичь, ей-богу! Как, спрашивается, он со спутниками мог погибнуть?.. Разве что в какую-то из первых ночевок во время сна на них маньяк какой-нибудь напал и одного за другим перерезал...

Впрочем, сейчас даже такой вариант не казался фантастичным — наоборот, испугал еще больше. Как знать, может, и в самом деле где-нибудь в прибрежных зарослях разлагаются сейчас три трупа, наспех прикрытые ветками, а убийца плавает себе на Сергеевой лодке по глухим обским протокам с пейджером на поясе и преспокойно сети свои браконьерские ставит... Возможно, когда-нибудь несчастных жертв даже обнаружат лесники или егеря... их ведь рано или поздно будут искать... И тогда Аня всё узнает...

Сергей снова яростно встряхнулся. Ну нет, хватит! Сколько можно!

Опять вспомнил про крестик, вцепился в него непослушными пальцами, как утопающий за соломинку, и зачастил, будто в бреду:

— Ведь это не так, Господи? Скажи: не так?.. Ведь я вернусь домой? Вернусь к Ане? К нашему ребенку?.. Ну ответь мне, прошу!..

И как раз в этот миг скрытое облаками солнце нашло в плотной пелене лазейку — на прибрежный лес хлынул поток расходящихся веером золотистых лучей.

У Сергея сразу отлегло от сердца. Что это, если не ответ Господа Бога своему непутевому отпрыску? В другое время он бы сам скептически усмехнулся, назвав подобный «божественный знак» обычным совпадением. Но сейчас ему как никогда хотелось верить...

Мало-помалу все-таки удалось справиться с судорогой в мышцах, и рука наконец-то заработала как надо. Старпом взялся за весла — и вскоре оставил далеко позади треклятую дорожку из листьев, навеявшую ему столь пагубные, пораженческие мысли, от которых лучше держаться подальше. И теперь, даже несмотря на то, что солнце снова скрылось за пологом облаков и всё вокруг сделалось серым и угрюмым, Сергей старался не терять надежды на лучшее.